Игумен ВАРЛААМ (БОРИН). Про собаку Фишку, ее хозяйку и пса Лондона

Рассказ

– …Вот и я говорю, Лондон, мне хорошо там, где я есть.

– Ну, Фишка, ты в прелести. Это же свойственно новоначальным, а ты-то не первый год в Ерёмино живешь. Я такого от тебя не ожидал.

– Ты, Лондон, в своём ключе – прямой, как оглобля. Но я тебе честно скажу, никакой прелести у меня нет.

– Еще бы, кто из прельщённых когда-либо признается в этом?! Даже себе.

– Если я в прелести, так, значит, и хозяйка моя, Ефросиния, в прелести. Но ей никто об этом не говорил. Духовник у нее опытный и вряд ли он не спустил бы её на землю.

– Ефросиния? Которая живёт в этом домике, который чуть больше твоей конуры? Светленький сайдинг, конечно, немного прикрасил его, но ведь он стоит на земле, без всякого фундамента – чистой воды конура!

– Тем не менее, как она умеет радоваться жизни! Даже в мелочах.

– Гражданка она, конечно, радостная и даже приветливая, с Ольгой опять же дружит, которая мне по утрам кашу варит.

– Во, ему по утрам кашу варят, чуть не на коленках перед ним стоят, чтобы он поел, а других в прелести обвиняет! Ты, Лондон, сам, наверное, в прелести. Ведь известно, кто каким страстям подвержен, тот в других видит такие же.

– Ну, какая прелесть, Фишка!.. Ценю твой юмор и познания в духовной жизни. Видно, что не зря столько лет при монахине обитаешь. Хоть и на цепи всегда, и конура твоя позади домишки, из-за чего ты даже улицы не видишь, но крупицы мудрости в тебе есть.

– А я тебе и говорю: хорошо там, где я есть. Ведь ни конура, ни цепь не определяют жизни собаки…

– А что же определяет её жизнь? Хозяин? Мне вот хорошо без всяких хозяев. Люблю свободу. Куда хочу, туда бегу.

– Как будто в такой свободе счастье! Ну ты даёшь, Лондон!

– А ты будто не любишь бегать?! Скажи это кому-нибудь другому. Как сорвёшься с цепи-то, так поминай тебя, как звали. Да еще курёнку какую зазевавшуюся придавишь.

– Бывало, конечно… У бабы Сони курочку, у соседки Ольги, у Нины Александровны… Бывало. Жаль только расплачиваться пришлось моим хозяевам – батюшке с матушкой, которые меня сначала взяли… Так и ты за каждой кошкой вскачь пускаешься. Хоть и не на цепи сидишь.

– А как же не пускаться! Мы же охотники. Вон Арни, баран этот, рыжий бек, называется. Их, этих рыжих беков, вообще для охоты на львов вывели.

– Ага! По Ерёмину бегать, львов выискивать, чтобы поохотиться на них!..

– А что, львов что ли тут не водится?! Водятся! Да ещё какие! Но только не африканские, а такие, которые под знаком Льва родились.

– Ты мне, Лондон, зубы астрологией не заговаривай. Я всё же теперь с православной монахиней живу. Хоть она, правда, и родилась под знаком этого самого Льва.

– Поэтому ей тоже хорошо там, где она бегает?

– Да. И не только, где бегает! А где ходит, плавает, лежит, копает, сажает, издаёт…

– Тут она известная мастерица. А почему? Потому что так звёзды ей сказали. Никогда бы она сама никакими издательствами не занялась бы. А вот посмотрели умные люди на карту её натальную и сказали: тебе изданием книг надо заниматься. Вот и занялась.

– Не выдумывай, Лондон! Что это тебя сегодня на астрологию понесло!.. Она сначала занялась, а потом твои умники сказали ей, что это дело в самый раз для неё. А она и сама поняла, что это у неё получается.

– Ну да… вера же астрологическая фиксирует наше и без того немощное сознание на крупицах относительных истин, наслаивая на них массу всеобщих сомнительных умозаключений, закрепощая его на дополнительных законах и обусловленностях.

– Ого, Лондон! Ты сам такое придумал?

– Нет, конечно. Вчера с бородатыми общался. Они сидели на лавке языками чесали, вместо того, чтобы мне за ухом почесать.

– И ты набрался уму-разуму?! Понятно. А что еще слышал?

– Наша природа вплетена в общие космические циклы, но отнюдь не наша личность с её свободной волей, от астрологических небес не зависимой:

«Вы лучшей власти, вольные, подвластны

И высшей силе, влившей разум в вас;

А небеса к нему и непричастны».

– Я молчу, Лондон. Ты серьёзный пассажир, что мой первый хозяин-батюшка не скажет. Память у тебя отменная.

– Ну да, божественного Данте я, конечно, сам не читал…

– Ага, Солженицына я не читал, но решительно заявляю…

– Ты, Фишка, тоже где-то что-то интересного наслушалась… Только сам-то я ничего не считаю, а лишь передаю услышанное. Ну да ладно, чего нам с тобой препираться. Я столько пробирался к тебе… Ведь калитка у твоей Фросиньи всегда закрыта. Если бы не дырка в заборе с обратной стороны огорода, я не добрался бы до тебя. Ладно хоть твоя хозяйка меня не выгоняет.

– Калитка, сдаётся мне, закрыта не всегда, потому что ко мне соседские колли частенько заглядывают… Когда я ещё у батюшки с матушкой жила, как-то они зашли туда во двор. Матушка говорит детям: к нам три колли в гости пришли. А Сима, дочка их, спрашивает: что, все три Коли?..

– Ха-ха-ха.

– И Уголёк кучерявый, тракториста воспитанник, он ещё в тракторе частенько вместе с хозяином маячит… А тебя за что выгонять? Ты вот даже на астрологию теперь правильный взгляд имеешь. Теперь можно ещё о чём-нибудь хорошем поговорить, например, о природе. Видишь, как благоухает всё вокруг. Флоксы, петунии, маргаритки, огоньки календулы, гладиолусы набухают.

– Да, все цветёт и пахнет… А где ты куриные лапки закопала?

– А тебе какое дело?! Не для тебя закопала.

– Понятно, не для меня. «Не для меня цветут сады. Не для меня Дон разольётся»…

– Опять голосистого иеродиакона наслушался!

– А кто его не наслушается? Он на всё Ерёмино поёт! Но ведь красиво поёт! Ещё и на гармони наяривает будь здоров.

– Красиво – и наяривает, и поёт! Не то, что Гена. «По Дону гуляет»… Через пять минут опять: «По Дону гуляет»… Ещё через десять минут: «Казак молодой».

– Ну Гена – это Гена! Зато на бывшего столичного мэра похож. Особенно когда в кепке… А тебе, Фишка, отсюда слышно? Или ты приобщаешься ерёминскому искусству, когда в бега подаёшься?

– И отсюда слышно, и когда с Верой – это матушкина подруга – прогуливаемся.

– Знаю. Вера – душевный человек, всегда меня погладит-приласкает. Как и Ольга, что на машине «Хрено» приезжает. Столько привозит, хоть запасы, как ты, делай, в землю закапывай.

– Взял бы, да и закопал.

– А смысл? Моё меня и так дождётся. Никто не сожрёт.

– Не-е, закопать надёжнее. И даже приятнее. Голод в пузе засвербит, начнёшь искать и… как будто нечаянно откопаешь. Прия-ятно.

– С твоими запасами, небось, никогда не проголодаешься. Намедни слышу твою Фросю: Фишка, пока не съешь кашу, ничего тебе больше не дам.

– Ну и?

– Ну и ты какими-то таинственными знаками ли, звуками ли позвала сорок, и они у тебя всю кашу стрескали, поклевали.

– Ха-ха-ха-ха!..

– Чему ты смеёшься? Ну просто как хозяйка твоя! Ей палец покажут, она ну смеяться. И на всё Ерёмино… Так скажи, каким образом ты этих чёрно-белых образин зазываешь?

– Вот когда они для тебя образинами быть перестанут, тогда и ты сможешь их зазывать. Тут любовь нужна, Лондон.

– А я люблю. Свободу вот люблю. Внимание, Ольгами мне оказанное, люблю… Солнышко люблю. Петунии твои вместе с анютиными глазками тоже люблю… Ни сорок, ни галок, правда, что-то пока не очень…

– Недоработка получается, гражданин Лондон.

– Будем работать в этом направлении… А ты, Фишка, как любви-то научилась?

– Поживёшь с моё в Ерёмино, не тому научишься.

– Ах ты, старая перечница!

– Не язви. У тебя это плохо получается. А живу я здесь давно. Уж батюшка с матушкой здесь сколько не живут?!.. У них старая собака, её Килькой звали, умерла. Вот тогда я и появилась тут.

– Килька? Интересно. А почему ты не Вобла?

– Потому что!.. У хозяев были заготовлены два имени: Палтус, если будет мальчик, Сайра, если – девочка. А когда меня принесли, увидели, что я ни на какую сайру не похожа. Тем более на палтус. Тогда и решили назвать не конкретно, а общё, просто от слова fish, что в переводе с иностранного означает рыба. Вот так я и стала Фишкой, то есть Рыбкой, если по-нашему.

– А почему ты не осталась у них, прежних хозяев?

– Потому что они уехали из Ерёмина. Детям надо было учиться, батюшке храмы строить. Он здесь без великих дел загрустил – большому же кораблю большое плавание. Вот он и уплыл.

– И как?

– Три храма построил. Сейчас четвёртый под его руководством строится.

– Фью-ють! Силён мужик!

– Не то слово. А меня вот Ефросинье передали, она батюшкиной матушке детей помогала воспитывать. Они как сёстры родные. Их так и принимали за сестёр. И сейчас тесно дружат.

– Это она от общения с детьми научилась быть как дети?

– Во, Лондон, ты уже правильно соображать начал. Из тебя толк выйдет.

– Да уж знаю, что быть как щенята, ну или хотя бы как дети, хорошо.

– Вот и надо жить так, чтобы всегда было хорошо. А для этого – радоваться тому, что есть.

– Ну до того, как радуешься ты, мне ещё далеко. Когда вокруг конуры одни лужи… да просто целое озеро, а ты, как на плоту, на половинке столешницы от старого круглого стола лежишь, которую тебе Фросинья положила, и всё равно довольна жизнью!.. Это надо уметь!

– А что, островок спасения среди вод, стремящихся поглотить нас!.. Тем более уже лето, солнце – это всё к радости…

– Нынешнее-то лето не шибко летнее. Лужи твои еле-еле высохли.

– Опять же не в них счастье.

– А в чём?

– Всегда есть, чему радоваться, Лондон. Надо только посмотреть вокруг, принюхаться… А не только о пузе, как его набить, заботиться.

– Ну да, не обязательно набить, а ещё и чтоб почесали его тебе. По-моему, ты для этого и лаешь, чтобы подошли и погладили.

– Ух ты, какой догадливый!.. А если по честноку, то я и жду этого. Ефросинья каждый день по нескольку раз ко мне подходит. Иногда, конечно, приходится напоминать о себе, потявкать немного… Учись, Лондон. Ты вон видно, благородных кровей, а я просто из «дворянских» – ни роста, ни шерсти, ни какого другого экстерьера. Но ведь это всё пустяки. Всё это наружное. А радость – она внутри нас. О ней нельзя забывать! А то, бывает, бежит какой-нибудь пёс, башку к земле наклонил, всё что-то вынюхивает. Чем бы поживиться ищет. А радости в нём никакой. Разве это жизнь?!

– Не всем, Фишка, куриные кости приносят…

– Так ведь и не всем, Лондон, кашу с куриными лапками по утрам варят! И сахарные косточки на машине из города привозят.

– Что верно, то верно. Твоя правда… О! Лай!.. Соседские колли на прогулку попёрлись со своим Лордом во главе. Я побежал…

– Привет, твоим «Колям», Лондон, всем трём. Не забывай радоваться! Потому что хорошо там, где мы есть!..