Леонид ТАТАРИН. Пойдёшь в Антарктику

Антарктика – южная полярная область, включающая материк Антарктиду и окружающее его океаническое пространство Южного океана с архипелагами и островами.

О том, что в морях, окружающих Антарктиду, имеются огромные запасы прекрасной рыбы нототения, клыкач, ледянка, мелкой креветки, известно было давно. Рыболовные траулеры из Калининграда начали осваивать этот район промысла ещё в середине двадцатого века….

В конце октября 1974 года меня отозвали из отпуска – срочно надо выйти в рейс в район Антарктики на БМРТ[1] «Кольцов». Капитан, который постоянно работал на этом траулере, отработав летом несколько месяцев у берегов Африки, возвращаясь домой, в проливе Зунд подрался с комиссаром.

Анатолий Андреевич по традиции угостил датского лоцмана водкой. Обычно лоцману, которого брали на борт у датского замка Эльсинор, приносили обед прямо на мостик, так как проводка до маяка Дрогден, где лоцман уходил, продолжалась четыре часа. Условия там довольно сложные, фарватеры узкие, много поворотов, интенсивное движение судов, не всегда хорошая видимость – лоцману приходилось обедать, не прекращая исполнения своих обязанностей. Но Анатолий Андреевич почему-то приказал буфетчице накрыть стол для лоцмана в своей каюте. Сначала дверь из каюты на мостик была открыта. Капитан и лоцман часто выглядывали, следили за старпомом, которому капитан строго приказал:

– Ты тут посмотри, пока мы с лоцманом перекусим! Если что – зови!

Потом из каюты капитана послышались звуки гитары, капитан и лоцман начали петь песни – каждый на своём языке. Дверь каюты захлопнулась, и старпом самостоятельно повёл корабль по фарватерам пролива Зунд. Когда подошли к маяку Дрогден, где надо было сдавать лоцмана, старпом попытался вызвать его из каюты капитана, но увидел, что капитан мирно спит на своей кровати в обнимку с гитарой, а лоцман храпит на диване. Сбавили ход до минимума, позвали комиссара. Владимир Алексеевич, который сам никогда не пил спиртного и к «проклятым капиталистам» всегда относился с подозрением, поднявшись на мостик, попытался со старпомом вытащить лоцмана из каюты капитана, но тот дошёл только до штурманской рубки. Дальше сил не хватило. Здоровенный викинг, весом под сто двадцать килограмм, улегся прямо на карты, на штурманский стол и снова захрапел. Комиссар начал дергать его:

– Мистер пайлот! Пора нах хаузе! – Вежливые просьбы не помогали. Тогда комиссар решил проявить строгость, которая обычно действовала на пьяных матросов:

– Вставай немедленно! – и, не сдержавшись, добавил стандартное:

– Нажрался, как свинья!

Последнее слово дошло до сознания мистера пайлота, – громадный ботинок резко взлетел прямо в лицо комиссару. Из носа у него полилась кровь – визг, крики, истерика. Владимир Алексеевич бросился в каюту капитана, но вместо понимания и поддержки получил кулаком по уху.

Пришлось старпому звать доктора, боцмана, бригаду матросов-добытчиков. Проверенные русские народные методы – трехлитровая банка рассола квашеной капусты, соленые огурчики, нашатырь, крепкий русский мат со всех сторон – не помогли. Пришлось связать пьяного бугая и в грузовой сетке лебедкой спустить на лоцманский катер. Потеряли на эту операцию больше двух часов.

В Калининграде Начальник вызвал капитана и комиссара «на ковер». Доброжелатели уже доложили все до мелочей. Выслушав «героев», Начальник принял мудрое решение: «Гнать обоих в шею».

В результате Главный капитан отозвал меня из отпуска:

– Лукьяныч, пойдешь на «Кольцове» в Антарктику ловить нототению, криль, ледянку. Завтра в 07.30 на инструктаж к начальнику «Тралфлота» Ковалю. Не вздумай отказываться – больше некого посылать туда.

Утром в коридоре у кабинета начальника меня остановил комиссар.

– Возьмите, пожалуйста, меня с собой в рейс первым помощником. А то Коваль меня уволит. Никто не хочет меня брать в рейс. Даже Гена Казаков не берет.

Раньше он работал штурманом, старпомом, получил диплом капитана дальнего плавания. Но, понимая, что перспективы роста для него нет, согласился перейти работать на должность первого помощника капитана. Даже окончил ВПШ (высшая партийная школа). Брат его жены Гена работал капитаном и долго таскал за собой родственника. Наконец, и у него терпения не хватило – зануда до мозга костей! Я хорошо знал его семью – дети ходили в один детсад.

– Попробую поговорить с Ковалем, но не уверен, что он меня послушает.

На инструктаже начальник подробно объяснил мне ситуацию на БМРТ «Кольцов», рассказал о том, какие надежды у него на район Антарктики:

– Туда готовится большая экспедиция – только наших десять БМРТ, да ещё подойдут траулеры из Мурманска, Севастополя, Одессы. Но пока тебе придется идти одному. Остальные подойдут через месяц. Будешь заниматься поисковыми работами, собирать информацию для флотилии. Понимаю, что район промысла не из легких – готовь судно, подбирай экипаж. Всем отделам даны указания направлять специалистов, которых посчитаешь нужными. Через неделю надо выйти в море.

– Владимир Иванович, я уже изучил судовую роль. Меня вполне устраивает экипаж, который там сейчас. Они хорошо знают судно, почти все были в Антарктике.

– Тогда сходи в партком, подбери комиссара.

– Прошу оставить старого.

– Зачем тебе нужен дурак, который дерется с капитаном? Его мы увольняем.

– Если бы вместо дурака мне дали толкового комиссара Федора Ивановича Андреенкова, я был бы рад. Но его вы мне не дадите, а направите какого-нибудь негодяя, типа Боздняка. Уж лучше оставьте этого. Кстати, не он дрался, а его побили.

– Хорошо. Но потом не жалуйся. Считаем, что у тебя комиссара нет. Весь спрос с тебя! И мой тебе совет – никогда не доверяй людям, которым набили морду.

– С меня вы спросите во всех случаях без всяких скидок. Ваш почерк я знаю хорошо.

– Значит, договорились. Желаю удачи!

Через неделю мы вышли из порта. Впереди – Антарктика! Антарктида! Огромный материк, первооткрывателями которого официально признаны русские моряки. Окружающие его моря и острова оказались исключительно богаты не только рыбой, китами и прочей морской живностью, но и всевозможными ископаемыми, как на самом материке под толщей льда, так и на шельфе, в глубинах морей и океанов. И вот теперь нам предстояло пройти почти через всю Атлантику с севера на юг, чтобы взять кое-что из огромных кладовых матушки Природы.

Переход

В нашей рыбфабрике было установлено оборудование для выпуска продукции из морской креветки – криля. С первого дня после выхода из Калининграда помощник капитана по производству, или технолог, как неофициально называли его рыбаки, Леонид Павлович Иванов серьёзно взялся за приведение в рабочее состояние всего оборудования. Экипаж подобрался очень хороший – все старались выкладываться на сто процентов. Несмотря на то, что переход от Калининграда до Антарктики при нашей скорости 10 узлов (1 узел – 1 миля в час) занял почти целый месяц, работа кипела с утра до ночи – ничего не откладывали на потом. С нами шёл и начальник экспедиции Олег Иванович – очень опытный и грамотный моряк. Он регулярно проводил занятия с моими помощниками, помогал подготовить траулер по всем частям к предстоящей работе в самом далёком и сложном районе промысла.

В ноябре погода на Балтике довольно суровая, но прошли до проливной зоны без приключений. У маяка Дрогден взяли на борт лоцмана, который провёл нас по фарватерам пролива Зунд. Обед лоцману принесли прямо на мостик. Пообедав, он рассказал, что тот лоцман, которого на «Кольцове» хорошо угостили русской водкой и научили петь русские песни, потерял хорошую работу. Я не стал поить лоцмана на судне, а положил бутылку русской водки, которую капитанам специально выдавали для «представительских целей», в его лоцманскую сумку: «Угостите дома ваших друзей». Лоцман заулыбался, – это ему понравилось гораздо больше, чем пить прямо на рабочем месте. Расстались друзьями у лоцманской станции Лаппегрунн. Дальше по фарватерам проливов Каттегат и Скагеррак прошли самостоятельно, хотя все иностранные суда, особенно американские, заказывают лоцманскую проводку до мыса Скаген. Бурное Северное море, проливы Па-де-Кале и Ла-Манш прошли быстро, но в Бискайском заливе нас изрядно потрепал осенний циклон.

Атлантика

После мыса Финистерре, вдоль берегов Испании и Португалии с попутными ветрами быстро дошли до тропической зоны – зима осталась за кормой. С каждым днём забортная вода становилась всё теплее. Если в северных широтах часто встречались киты, у берегов – тюлени, то здесь уже пошли стаи дельфинов, косяки тунцов, по ночам вода, потревоженная форштевнем и корпусом нашего траулера, светилась ярким зеленоватым светом. Когда прошли Канарские острова, на одном из совещаний командного состава, которые проводились каждый день после ужина, старший механик Николай Дмитриевич заговорил о том, что надо готовиться к переходу через экватор:

– Старинные традиции нельзя нарушать – к Нептуну надо относиться с почтением!

Остальные командиры поддержали его – для экипажа это праздник. Решили на кормовой палубе соорудить бассейн размером 3х4 метра и глубиной 2 метра, чтобы использовать его как купель. Нашлись желающие исполнить роли морских чертей, русалок, всякой нечисти. В то время в суточный рацион тропического питания входило 200 грамм сухого вина на каждого моряка. Правда, вино должно было выдаваться разбавленным один к восьми питьевой водой, но ради праздника Нептуна решили выдать по бутылке вина. Комиссар ещё с берега приготовил красочные бланки грамот, подтверждающих факт пересечения экватора, из кладовок вытащил реквизит старых праздников. Раньше «Кольцов» несколько раз пересекал экватор – всегда праздновали это событие.

Праздник Нептуна получился красивым – роль морского царя с блеском исполнил газоэлектросварщик Валерий Иванович. Молодой, крупный мужик с огромной бородищей не имел конкурентов на эту роль:

– Дело знакомое. Много раз пересекал экватор. Всегда эту почётную нагрузку дают мне! – заранее сообщил он комиссару и стармеху.

В роли русалки прекрасно смотрелась буфетчица Тамара, а на роли морских чертей, царских слуг, акул и прочих тварей желающих нашлось больше, чем было нужно – новичкам, впервые пересекающим экватор, пришлось трудновато при прохождении всех ступеней «чистилища» и купели. Молодёжь организовала интересный концерт на кормовой палубе. Праздник затянулся до темноты – тропические ночи наступают быстро. На небе появились яркие южные созвездия, веселье было в разгаре, как вдруг свита царя морей Нептуна, бросая очередную жертву в купель, не рассчитала – слесарь ремонтной бригады Женя Лукашенко попытался сделать сальто в воздухе перед тем, как упасть в воду и ударился затылком о деревянный борт бассейна. Он потерял сознание и над поверхностью воды в бассейне всплыл неподвижно спиной кверху. Повезло, что там в это время плескались двое молодых матросов, которые видели момент удара и сразу сообразили вытащить Женю из воды. Судовой врач, Александра Владимировна, привела его в сознание. Пришлось составлять акт о несчастном случае, сообщать судовладельцу, а потом ещё лечение заняло почти месяц. После этого старпом, Яков Тимофеевич, решительно заставил разобрать бассейн, чтобы шалости судовых шутников не приводили к несчастным случаям, а на время перехода в тропической зоне на баке и на корме сделали два хороших душа, чтобы все желающие могли в любое время постоять под струями тёплой воды из океана.

Переход к острову Южная Георгия длился почти месяц. Пока шли в тропической зоне, океан практически всегда был пустынным. В свободное время моряки загорали на верхнем мостике, смотрели кино по вечерам, устанавливая экран и аппаратуру на кормовой палубе, так как в салоне было очень жарко, а кондиционера на судне не было. Картина очень впечатляющая – смотрим фильмы о России, а над головой яркие созвездия южного полушария, над горизонтом с каждой ночью всё выше поднимаются алмазы Южного Креста.

Однажды я обратил внимание, что у начальника экспедиции Олега Ивановича на ногах выше колен и на икрах огромные шрамы. Когда спросил его, откуда такие следы, он рассказал случай из своей молодости.

«Кузьма»

В Калининграде был транспорт, который моряки почему-то называли «Кузьма». Старое, довоенной постройки судно, которое использовалось как сельдяная плавбаза. На промысел доставляли соль, бочки, снабжение, продукты. Домой, в Калининград – селёдку в бочках. В один из рейсов на «Кузьму» Олег Иванович был направлен вторым штурманом. На всех судах второй штурман отвечает за груз – погрузка, крепление, выгрузка. В дополнение к обычному снабжению в рейсы за селёдкой плавбазы брали несколько десятков кубометров досок для сепарации – загрузив один ряд бочек, на них стелили доски, чтобы моряки при погрузке следующего ряда не ходили по бочкам, выдавливая донышки, а спокойно ставили следующий ряд по настилу. Трюмы были глубокие, там умещалось по нескольку рядов. И на каждый надо было укладывать доски.

Дело было летом, по прогнозу погода ожидалась хорошая. Капитан, поручив крепить доски на лючинах трюмов молодому второму помощнику, был уверен, что перед выходом в рейс старпом лично проверит крепление всего палубного груза. Но старпом поручил эту работу боцману. Боцман ограничился тем, что выделил второму помощнику матросов, дал трос, скобы, такелажные цепи. Старпом, посмотрев с мостика, что моряки крепят груз, доложил капитану, что всё готово к выходу в море. Вышли из Калининграда, прошли Балтику, Датские проливы, Северное море, вышли в Атлантику. Погода, как на Верхнем озере в Калининграде. За сутки до подхода к району промысла на Джорджес-банке начали готовить борта к приёму СРТ (средних рыболовных траулеров). Вдоль борта опускались «бурундуки» – длинные специальные тросы. Их стальные концы крепились на кнехтах, а средняя часть, провисающая почти до воды – толстый сизальский трос, за который крепились шлюпки, подходящие от промысловых судов, чтобы каждый раз не кричать на высокий борт плавбазы: «Примите концы!» Надувных кранцев тогда ещё не было.

Боцманская команда целыми днями на переходе вязала гирлянды старых автомобильных покрышек, опуская их вдоль бортов, чтобы при швартовке СРТ не били свои борта, а мягко «ложились» на кранцы. К вечеру все работы были окончены и утром должны были подойти к группе флота.

С юга вдоль берегов Северной Америки, вдоль огромного шельфового мелководья, которое называется Джорджес-банка, проходит мощное тёплое течение Гольфстрим, отклоняясь крутыми обрывами шельфа к северо-востоку. С севера, по мелководью, мимо Лабрадора, Ньюфаундленда, острова Сейбл, сюда доходят холодные воды Арктики. Даже айсберги иногда появляются. Где-то в этом районе, недалеко от Джорджес-банки лежит на дне «Титаник» – очень много людей закончили свой жизненный путь в этом районе. Здесь почти всегда туманы. Но здесь очень много рыбы!

Вечером, когда «Кузьма» приближался к группе флота, вдруг неожиданно налетел шквал – встречный ветер задул до восьми-девяти баллов. Поднялась крутая волна. Судно начало закладывать до 15-20 градусов. Крепление досок на крышках носовых трюмов, рассчитанное на хорошую погоду, не выдержало, – доски поползли. Капитан, включив прожекторы, увидел, что скоро доски смоет волной за борт, объявил аврал. Первыми выбежали крепить груз Олег Иванович и рыбмастер – оба молодые, недостаточно опытные, но отчаянные. Не раздумывая, они полезли на штабель досок, чтобы закрепить их новым тросом, который тащили подбегающие матросы. В это время налетела высокая волна и легко смыла за борт и доски и обоих моряков. Олег Иванович, оказавшись за бортом, вынырнув из воды, увидел, что до судна метров десять. В такую погоду спастись невозможно! «Прощай, Игорёк!» – молнией промелькнула в голове мысль о маленьком сыне. Увидел, что с борта плавбазы бросают спасательные круги, лучи прожекторов лихорадочно шарят по волнам, крики моряков. В это время подошла очередная волна, гребнем которой штурмана швырнуло к борту плавбазы.

Увидев рядом толстый сизальский трос «бурундука», он ухватился за него мёртвой хваткой и руками и ногами. Но оказался в тёмной зоне у борта, не освещённой прожекторами. Не было сил крикнуть: «Помогите! Я здесь, у борта!» Волны несколько раз таскали его по тросу то в одну, то в другую сторону. Руками он ещё успевал перехватывать толстый трос, а вот ноги – острая, жгучая боль. Пока его заметили, прошло минут пять, показавшихся ему вечностью. Подняли на борт вместе с тросом. Ободранными оказались и ноги и руки. Не только кожа, но и мышцы. В некоторых местах до костей. Но переломов не было.

Рыбмастера спасти не удалось. Даже тела его не нашли.

Больше месяца Олега Ивановича лечили. Тяжёлые рваные раны заживали с трудом. Потом ещё суд. Решение: действие непреодолимых сил природы – форсмажор. Думал, что после этого уже никогда не пойдёт в море. Но, раны зажили, время приглушило душевные травмы – опять море потянуло к себе, как магнит.

Антарктика

Район Антарктики до сих пор остаётся самым неизведанным, самым загадочным и самым интересным на нашей планете. Сотни лет отдельные люди, небольшие суда, небольшие экспедиции пытаются посещать, изучать эти огромные территории. Но, если смотреть правде в глаза, – мы знаем о них ничтожную долю процента.

Ещё перед выходом в рейс в службе мореплавания, в отделе добычи «Тралфлота», в «АтлантНИРО» мне дали возможность изучить отчёты капитанов траулеров, научно-поисковых судов за несколько лет, дали карты, схемы, планы всех районов, где планировалась работа БМРТ «Кольцов». Так что, шли мы не на «авось повезёт», а вполне уверенно, что рыба будет! Найдём криль! Найдём красивую и очень ценную рыбу нототению! И всё же первые сутки поиска и первые траления по рекомендованным трассам у берегов принадлежащего Англии острова Южная Георгия ничего не дали – даже на уху экипажу не наловили! Других промысловых судов не было – мы пришли первыми – со стороны информацию получить не могли. Пришлось обойти весь остров Южная Георгия, выйти в море Скотия, потом пошли к острову Мордвинова, к полуострову Антарктида, несколько дней занимались поиском в проливе Дрейка, переходя то в Тихий океан, то в Атлантический. Ежедневно по радио докладывали в Калининград, получали рекомендации от береговых специалистов, от института «АтлантНИРО». Из Калининграда, из Мурманска, из Севастополя к нам готовились выйти большие флотилии промысловых судов. К их приходу мы обязаны были найти хорошие промысловые скопления рыбы и криля. Было принято решение идти поиском в сторону Южных Оркнейских островов, в море Уэдделла. По пути встречалось много айсбергов, некоторые – очень большие. Один из них длиной около тридцати миль – больше пятидесяти километров и высота над водой была примерно метров сорок. Со стороны казался огромным островом, хотя на карте в этом месте – открытое море.

На шельфе Оркнейских островов тоже ничего найти не удалось. Только донным тралом поймали несколько экземпляров крупной мраморной нототении – уха получилась великолепная! В море Уэдделла попробовали пройти поиском дальше на юг, но вскоре наткнулись на сплошную линию айсбергов. Пришлось по рекомендации берега возвращаться на север, в район острова Южная Георгия. Туда уже подошёл научно-поисковый БМРТ «Академик Книпович» из Севастополя. На нём работала научным руководителем Татьяна Григорьевна Любимова, которая много лет изучала рыбные запасы района Антарктики. К концу декабря к нам подошли больше двадцати промысловых судов. Общими усилиями нам удалось обнаружить хорошие промысловые скопления криля, рыбы ледянки, зелёной нототении. В уловах часто встречалась средних размеров рыба «ледяная щучка», икра которой очень похожа на лососевую, только чуть мельче, а по вкусу даже лучше.

Косяки мелкой креветки криль здесь встречались настолько плотные, что за короткое траление удавалось поднять до тридцати, а то и до пятидесяти тонн – по палубе текли потоки красного «крилевого сока» – почти чистый белок. На нашем траулере было установлено оборудование для выпуска пищевой продукции из криля – три обычных пресса, которыми давят сок из ягод винограда. Только вместо винограда в них насыпали криль. Хитин отделялся и направлялся на производство рыбной муки. Вместо виноградного сока из каждого пресса мощной струёй вытекал крилевый сок. В специальном устройстве, коагуляторе, на него подавался перегретый сухой пар. Из коагулятора выходил готовый продукт – крилевая паста красивого розового цвета, по виду и вкусу очень похожая на мясо креветки или краба. По транспортёру она направлялась в фасовочные аппараты, из которых выскакивали аккуратные брикеты по двести грамм весом, упакованные в пергаментную бумагу с этикеткой, готовые для магазинов. Их замораживали до минус 25^о, укладывали в большие картонные коробки и направляли в трюм. Хозяйка нашего камбуза, Антонина Владимировна, готовила из этого продукта прекрасные салаты, пироги, различные добавки для вторых блюд – не нужно было никакой рекламы! Только вот название этому продукту в нашем министерстве рыбного хозяйства утвердили не самое лучшее. Первое, что обращало на себя внимание и отталкивало покупателя, слово «ПАСТА» на этикетке. И даже слово «Крилевая» положения не спасало.

После рейса мне пришлось быть в Елисеевском гастрономе в Ленинграде. Там на витрине увидел красиво оформленную нашу «Крилевую ПАСТУ». Спросил продавца, покупают ли ленинградцы нашу продукцию. Почтенного возраста и очень импозантного вида продавец, узнав, что я капитан траулера-завода, выпускающего этот товар, сдержанно ответил:

– Да, покупают.

– Много ли у вас на складе и примерно, за какое время вы сможете продать всю партию такими темпами?

– Получили мы её полторы тонны. Хватит лет на пять... Конечно, умный хозяин никогда не назвал бы такой прекрасный продукт словом «ПАСТА». Если бы, например, она называлась «Мясо креветки антарктической» – её раскупили бы за два-три дня.

Рядом с нами работал БМРТ «Лермонтов», на котором вместо прессов были установлены супердеконтаторы – механизмы, измельчающие криль и за счёт высокой скорости вращения ротора, отделяющие сок от хитина. Принцип тот же, что при отделении сливок от молока в сепараторах. Но там нужна была очень аккуратная регулировка, чтобы хитин не попадал в сок. В наших прессах хитин сразу отделялся от сока, и мясо получалось чистое, мягкое и приятное на вкус. Но из пяти тонн криля мы получали только одну тонну мяса, а на «Лермонтове» из пяти тонн умудрялись получать до двух тонн продукта – там каждый старался подрегулировать супердеконтатор так, чтобы увеличить выход сока. В результате часть измельченного хитина попадала в мясо – на вкус оно было жёстким, словно в него добавили мелкого песка. Но у нас выпуск продукции в сутки был 7-8 тонн, а у «Лермонтова» – до 15 тонн. Заработок экипажа тоже очень заметно отличался – комиссар каждый день вёл записи на стенде в салоне экипажа по каждому судну. Считалось, что пасту будут хорошо покупать – оплату экипажу тоже обещали хорошую. Но всё зависело от того, сколько тонн продукции выпустит каждый экипаж. Конечно, при встречах моряки с «Лермонтова» чувствовали себя героями – богачи!

Рядом с нами работала китобойная флотилия «Юрий Долгорукий». Погода была хорошая, иногда приходилось спускать шлюпку по разным хозяйственным делам – то моряка к зубному врачу на китобазу на лечение, то механики договаривались между собой по радио – выручали друг друга запасными частями к механизмам, то комиссары менялись фильмами. Капитан китобазы однажды передал мне в качестве сувениров два больших клыка кашалота, полный бидон, 48 литров, спермацета – жира из головы кашалота – очень ценного лекарственного средства, которое раздали по немного всем морякам. Потом, в Калининграде я отдал литровую бутылку этого жира в ожоговый центр детской областной больницы – врачи считали его лучшим средством для лечения ожогов.

Когда наши трюмы почти заполнились мороженой продукцией, к нам пришёл ТР (транспортный рефрижератор) «Обуховская оборона» из Ленинграда. По пути он заходил в порт Буэнос-Айрес, закупил свежие продукты по заявкам капитанов, доставил почту для всех судов. ТР бросил якорь в бухте Голд Харбор в расстоянии около двух кабельтов у северного берега острова Южная Георгия. Мне разрешили первому ошвартоваться к нему для выгрузки, так как в наших трюмах было больше груза. К другому борту ошвартовался «Лермонтов». Получили почту, продукты, начали выгрузку. Под прикрытием берега наши суда практически не качало, работа экипажей настроилась быстро и дружно.

Инспектор

Вечером, после ужина, когда всё наладилось, экипаж работал в нормальном режиме, погода хорошая, зашёл в каюту, чтобы спокойно почитать письма из дома. Вдруг в мою каюту вошла невысокая, тощая, размалёванная дама с высокой причёской – широкая улыбка, руки раскинула, как для объятий:

– Что, не узнали соседку? – передо мной действительно стояла Людмила Николаевна, которая четыре года жила в соседней комнате на улице Огарёва. Она ходила в море рыбмастером и технологом, но так измотала душу и мне и моим соседям пьянками и драками со своими бесконечными любовниками, что сейчас я не только не обрадовался этой встрече, а выгнал её из моей каюты:

– Идите отсюда, и прошу больше ко мне не заходить!

– Я сейчас пришла в должности государственного инспектора по качеству продукции! – заявила дама, наверное, рассчитывая, что я сразу рассыплюсь в извинениях и брошусь накрывать стол.

– Идите к технологу и работайте с ним.

– Вы не понимаете, что такое государственный инспектор по качеству? Как бы не пришлось пожалеть! – обиженно фыркнула дама с угрозой в голосе и пошла к технологу, громко хлопнув дверью.

Через час ко мне пришёл технолог Леонид Павлович:

– Посмотрите, какой акт составлен госинспектором по качеству! Что будем делать? Она запретила нам выгружать нашу продукцию!

– Она хотя бы осмотрела, или сделала анализ, или попробовала на вкус нашу пасту, осмотрела рыбцех?

– Нет. Всё это она написала, не выходя из моей каюты.

Тут ко мне зашёл старший механик Николай Дмитриевич:

– Эту даму я давно знаю. Нужно пару бутылок коньяка и свободную каюту. Поручим это дело Валерию Ивановичу – он настоящий «секач», перед ним такие дамы не могут устоять!

Вместе с продуктами из Буэнос-Айреса мне передали ящик хорошего бренди. Без разговоров дал Деду две бутылки, а всё остальное они взялись организовать сами.

Через пару часов Дед снова пришёл ко мне:

– Опозорился мой секач! Хорошо выпив, дама потребовала, чтобы он начал её раздевать под музыку при свете, но оказалась такой, что ни шикарное бельё, ни макияж не спасли – мужик потерпел полное фиаско!

Разъяренная дама начала посылать радиограммы во все инстанции: «Вся продукция БМРТ «Кольцов» – бракуется! Выгрузку запрещаю! Предлагается отстранить от должности капитана-директора». Тут вступился начальник экспедиции Олег Иванович: «Выгрузку продолжать. На берегу вся продукция будет тщательно проверена, после чего будут сделаны выводы». Людмила Николаевна перешла на БМРТ «Лермонтов», который выгружал груз у другого борта ТР. Там капитан-директор Лев Николаевич встретил её как положено встречать государственного инспектора по качеству! По высшему разряду! На следующий день по всем судам прошла радиограмма за подписью госинспектора по качеству: «Продукции БМРТ «Лермонтов» присвоена высшая категория качества!»

Через полтора месяца, когда наша продукция прибыла в Калининград и прошла все официальные проверки в лабораториях, на все суда пришла радиограмма: «Продукция БМРТ «Лермонтов» полностью не соответствует стандартам качества – переводится в разряд «На корм скоту». Продукция остальных судов соответствует первому сорту». После рейса, в Калининграде, мне пришлось услышать в производственном отделе, что Людмилу Николаевну отстранили от должности.

Танкер

Запасы топлива у нас подходили к концу, к нам прибыл танкер «Жданов» из Новороссийска. Когда подошла наша очередь принимать топливо, я подошёл к корме танкера, принял бакштов, шланги, начал бункеровку. С капитаном танкера договорились по радио, что он будет тащить мой траулер носом на волну самым малым ходом на бакштове, а мы будем понемногу подрабатывать винтом, чтобы не порвать бакштов и топливный шланг. В любых непредвиденных случаях – остановка главного двигателя танкера или утечка топлива, обрыв шланга – танкер даёт тифоном громкие сигналы. Все действия записываем в судовой журнал. Не успели начать бункеровку, как вдруг я увидел, что старпом Яков Тимофеевич, стоящий на баке, замахал руками – корма танкера, от которой расстояние до нашего форштевня было около тридцати метров, начала быстро приближаться к нам. На танкере остановили двигатель, не предупредив нас заранее. Это было чётко видно – за его кормой пропал бурун. Я дал машине «Самый полный назад», чтобы погасить инерцию движения, но тридцать метров – слишком маленькое расстояние. Движение вперёд удалось погасить, но мой форштевень, поднявшись на волне, навис над кормой танкера. Следующая волна подняла его корму, а форштевень моего траулера резко пошёл вниз, разрубив, словно мечом, обшивку кормы «Жданова» почти на целый метр, когда гребень волны ушёл. Сразу же суда разошлись метров на двадцать. Вызвали на связь капитана танкера, договорились о разборе этого случая у него на борту. Мы спустили шлюпку, взяли баллоны кислорода, ацетилена, ремонтную бригаду во главе со сварщиком. Сам я тоже пошёл на танкер вместе с моим стармехом. Для того чтобы переговоры шли более гладко, взяли с собой ящик коньяка из капитанских запасов. Капитан танкера оказался очень общительным и гостеприимным человеком. Вместе с его стармехом осмотрели повреждение, решили, что из-за такой мелочи не стоит поднимать сыр-бор. Механики танкера вместе с нашими ремонтниками взялись за устранение повреждения, а мы с нашими стармехами пошли в каюту капитана, где уже был накрыт стол. Я предложил сначала составить официальные бумаги о происшествии. Капитан танкера, посмотрев записи в моих судовом и машинном журналах, сказал, что нет смысла проводить расследование на официальном уровне:

– Повреждения устранены своими силами и самое лучшее завершение – дружеское общение между моряками.

Старший механик танкера, улучив минутку, шепнул мне тихонько, что его капитан лукавит: «Он по ошибке дал команду «Стоп» в машину, не предупредив вас – потому и не показывает вам свой судовой и машинный журнал. И уже успел отправить радиограмму судовладельцу и в инспекцию безопасности мореплавания». Через полчаса нам доложили, что бункеровка закончена, механики и наши ремонтники закончили свои работы. Перед тем, как уйти с танкера, я всё-таки настоял, чтобы был составлен акт о том, что капитан танкера не имеет ко мне никаких претензий. С явным нежеланием и уговорами, что всё это – лишнее, такая бумага была всё же составлена, подписана всеми и поставлены судовые печати. После выполнения всех формальностей мы вернулись на шлюпке на наш траулер, и отошли от танкера, продолжили промысел.

Грютвикен

С топливом наши проблемы были решены, но в конце февраля подошли к концу запасы пресной воды. С ведома судовладельца я запросил по радио разрешение губернатора острова Южная Георгия на заход в порт Грютвикен для получения пресной воды. Через день получил ответ: «Разрешаю заход второго марта».

Второго марта с утра судно было полностью готово к заходу в порт. Внимательно изучил вместе со штурманами лоцию, навигационные карты, поговорил по радио с капитанами, которые раньше заходили в этот порт. Погода была просто идеальная – яркое солнце, тепло, видимость отличная. Фарватер – узкий разлом среди высоких гор с глубинами больше двадцати метров, не представлял особой сложности, но и простым его назвать было нельзя. Ширина фарватера, около восьмидесяти метров, позволяла свободно пройти в одну сторону, но развернуться на обратный курс, в случае необходимости было невозможно – длина траулера больше 90 метров. Никаких маяков, никакого навигационного ограждения фарватера, нет лоцмана, в порту нет ни одного буксира для помощи в швартовке к старенькому, полуразрушенному причалу, построенному ещё в девятнадцатом веке для небольших китобойных судов. Сначала прошли около трёх миль малым ходом прямо на юг. Потом поворот на запад почти под прямым углом. Перед поворотом спустили на воду шлюпку, в которой пошёл второй штурман Владимир Сергеевич с небольшой группой матросов, чтобы помочь завести на берег швартовы. Шлюпка быстро пошла вперёд и скрылась за мысом. Когда наш траулер начал поворот, из-за мыса показалось облачко дыма и послышалось эхо взрыва. Комиссар, который стоял на крыле мостика, с понимающей улыбкой высказал догадку:

– Наверное, салют в честь нашего захода из старинной пиратской пушки!

Но, когда легли на новый курс и увидели в конце бухты весь порт, заметили, что нам навстречу несётся небольшая резиновая шлюпка с подвесным мотором. В бинокль я рассмотрел, что в шлюпке стоит невысокий рыжий крепыш, усиленно жестикулирует руками и что-то кричит. Сбавили ход до минимума, спустили штормтрап. Через несколько минут этот человек поднялся к нам на борт. Оказалось, что это губернатор острова Южная Георгия, которого наши капитаны называли Рыжий Майкл.

– Почему вы сегодня заходите в порт? Ведь я дал вам разрешение на заход на 7 марта!

Я позвал начальника радиостанции, который принёс текст радиограммы: «Разрешаю заход второго марта». Майкл с удивлением несколько раз перечитал бумагу:

– Наверное, мой радист что-то перепутал при передаче. Он первый раз в нашей экспедиции. С Лондоном он работает каждый день по шаблону, а с судами приходится работать не часто. Сегодня мы работаем с геологами – проводим сейсмическую съёмку. На дне бухты в специальные шурфы закладываем заряд взрывчатки и по команде поискового судна, которое по своей схеме расставляет на дне моря у берегов Антарктиды сейсмографы – взрываем. Потом геологи, изучая сейсмограммы, составляют довольно точные карты месторождений нефти и других полезных ископаемых под морским дном. Мы сразу не заметили вашу шлюпку и взорвали заряд – хорошо, что не причинили вреда вашим людям!

– Майкл, к сожалению, развернуться в таком узком проходе невозможно!

– Ладно, подходите к причалу, швартуйтесь. Мы прервём свои работы на три дня. Потихоньку, не торопясь, мы начали приближаться к причалу. Метров за двести отдали левый якорь и, медленно продвигаясь вперёд, вытравливали якорную цепь, в нужные моменты придерживая судно брашпилем. Второй штурман шлюпкой завёл на берег швартовы и закрепил их на старые якоря с китобойных судов, надёжно закопанные в скалах на берегу. Ошвартовались правым бортом, спустили парадный трап, Майкл спустился на берег, сходил к себе в офис и через несколько минут прибыл на судно уже как официальный представитель – губернатор дальних владений Великобритании, назначенный королевой Елизаветой Второй. Я подписал бумаги о том, что наша страна заплатит пошлину – 15 фунтов стерлингов за стоянку в порту, а Губернатор выдал мне от имени Её Величества Королевы официальное разрешение на пребывание судна и экипажа в порту Грютвикен. Правда, Майкл попросил меня предупредить моряков, что город и два завода по переработке китового мяса необитаемы и морякам не стоит заходить в покинутые дома и другие строения, в цеха заводов.

– Если вам что-либо понадобится – мы с вами всегда сможем договориться. А для людей лучше будет от строений держаться подальше. Для их безопасности.

Собрали экипаж в салоне команды, провели инструктаж, как при увольнении в иностранном порту – группами по три человека, под роспись в журнале увольнения. Старшим в каждой группе назначили одного из командиров, время ухода с судна на берег и время возвращения каждого моряка отмечалось в журнале увольнения. Некоторые моряки, которые раньше бывали на этом острове, начали возмущаться – какой же это инпорт? Ни на одном судне не было никогда таких строгостей! Пустынный остров – только горы да ледники, а в небольших бухточках на берегу бродят пингвины, в зарослях высокой травы пыхтят тяжёлые, неповоротливые туши морских слонов. Но из-за этих животных и был скандал в прошлом году. Кто-то из рыбаков с мурманского траулера затолкал большой булыжник в широко разинутую огромную пасть ревущего морского слона. Булыжник застрял – выбросить его мешали большущие клыки. Так животное и задохнулось. Другой «шутник» вырезал со спины живого зверя полосу кожи. Ещё один прямо на спине написал белой эмалью большими буквами название своего судна – БМРТ «Янтарь». Правительство Англии даже ноту протеста по этим случаям вручило послу СССР.

Сразу после швартовки боцман подсоединил судовые шланги к береговому трубопроводу, по которому из озера, расположенного на высоте около ста метров, постоянно стекала в море пресная вода из ледников, тающих под горячим летним солнцем. Воду нам разрешили брать бесплатно, только за пользование трубопроводом подписал оплату – 5 фунтов стерлингов.

Майкл предложил мне прогуляться по острову в окрестностях города, по берегу, посмотреть кладбище, на котором много лет хоронили моряков, полярников, китобоев. С нами пошли несколько моряков. Старший механик взял с собой небольшого пса Бобика, который всегда охранял хозяина. Когда вышли в небольшую ложбину, в которой было расположено кладбище, здесь мне впервые в жизни пришлось увидеть траву и одуванчики высотой почти в рост человека. Положили цветы на могилу знаменитого английского полярника Эрнеста Шеклтона. Его именем в Антарктиде назван берег длиной 350 километров, пролив, огромный шельфовый ледник, три горы – в Антарктиде, Канаде и Гренландии. Потом подошли к широкой полосе ледника, полого сползавшего в море. К нам подошли несколько крупных, в рост человека, пингвинов и начали с любопытством рассматривать нас. Стармех по привычке подзадорил своего пса:

– Бобик! Взять его!

Пёс храбро бросился к самому большому пингвину, заливаясь лаем, подпрыгивая перед ним. Птица сначала удивлённо рассматривала шавку, потом вдруг резко, как молния, долбанула огромным клювом в голову. Бобик перекувырнулся через голову и затих, растянувшись на песке. Стармех попытался броситься на выручку друга, но Майкл предупредил:

– Не подходите близко – может и вас долбануть клювом – он же видел, что вы натравливали собаку на него. Пришлось Деду ждать в сторонке. Полежав минут пять, Бобик медленно поднялся, качаясь на полусогнутых лапах, потеряв задор, молча побрёл в сторону. Дед взял Бобика на руки и понёс его на судно залечивать рану. Наши моряки сыграли в футбол с англичанами

Вечером я пригласил Майкла ко мне на ужин. У меня в холодильнике, ещё из Калининграда хранилось килограмм пять крупной клюквы – родственники жены, работавшие в лесничестве возле границы с Эстонией, прислали нам посылку около девяти килограмм этой чудесной ягоды, которая хорошо хранится. Перед выходом в длительный рейс в район Антарктики, моя жена принесла мне ягоду на судно, а дочь Ирина велела каждый день съедать по одной крупной ягодке – самый лучший витамин! Майкл, увидев такое угощение, сказал, что такая крупная клюква растёт в его родной Ирландии – лучшее дополнение к любому столу!

Всего на острове было 25 англичан – в основном метеорологи, аквалангисты, геологи, механики. Шеф-повар, Антонина Владимировна постаралась от души, приготовила великолепный стол в кают-компании с пирогами, с множеством блюд из криля, из разных пород антарктических рыб. Все англичане были в тот вечер гостями нашего экипажа. Только утром следующего дня Майкл ушёл в свой офис. Ему я отдал всю клюкву с пожеланиями выдавать каждому из аборигенов по одной ягодке каждый день – так наказывала моя дочь!

На следующий день моряки, свободные от вахт, опять играли в футбол с англичанами, гуляли по острову, некоторые пытались залезать на горы, на ледник, по которому чинно, цепочкой, один за другим, поднимались мелкие пингвины. Поднявшись довольно высоко, они поочередно, не толкаясь, садились на скользкую тропинку, и, как дети, лихо скатывались в воду. Поныряв немного в воде, поглотав мелкого красного криля, пингвины снова выскакивали на лёд, и снова чинно поднимались на самый верх ледника, теряя по пути красные пятна неполностью переваренного их желудками криля.

Вечером губернатор пригласил меня и старшего механика в свои апартаменты. Хотя в городе Грютвикен было много покинутых прежними жителями домов, но для экспедиции построен новый дом, в котором каждому полярнику выделена отдельная небольшая квартира со всеми удобствами. Провизия для них была завезена сразу на весь срок, оговоренный контрактом – 6 месяцев. Правда, продукты были в основном консервированные. Только мясо всегда было свежее – на острове свободно гуляли семьдесят штук оленей, которых доставили сюда вместе с экспедицией. Для них приготовили много стожков сена, чтобы зимой олени не искали корм под снегом, а приходили к своим стожкам, как в столовую, а пока они бродили по острову, питаясь свежей, сочной травой.

К нашему приходу Майкл приготовил огромный кусок оленьего мяса, зажаренного по традициям родины его предков с острова Ирландия, на углях, много ирландских блюд из картошки. Спиртного у него было много всякого, но, когда я не стал пить ни виски, ни джин, ни другие крепкие напитки, Майкл вытащил бутылку шампанского «Вдова Клико», сказав, что это – лучшее в мире вино. Старший механик, Николай Дмитриевич, попробовав всего понемножку, заявил, что за свою долгую, богатую приключениями морскую жизнь, он никогда ничего подобного не пробовал. Мне пришлось признать, что в винах, как и вообще в спиртном я ничего не понимаю – ну не дано мне от природы такого таланта! Майкл сказал, что Антарктида научила его ценить всё, в том числе и спиртное, а хорошее спиртное там особенно высоко ценится! Ему всего 32 года, но он уже прошёл пешком по Антарктиде больше десяти тысяч километров! Он оказался очень гостеприимным хозяином и интересным собеседником – ничего общего с чопорными, высокомерными англичанами. Время бежало незаметно и только к утру мы с Дедом ушли на наше судно, чтобы отдохнуть пару часов, так как после обеда предполагалось закончить бункеровку водой, ремонтные работы в машине и надо было выходить в море.

Всё было закончено к 12 часам. Мы ещё раз пригласили англичан пообедать с нами, после чего распрощались с нашими новыми друзьями и в 14.00, убедившись, что все наши моряки на борту, отдали швартовы и отошли от причала. Тут нам очень помогло то, что перед швартовкой был отдан якорь за 200 метров от причала – медленно выбирая якорную цепь, не давая ход, мы развернули судно носом на выход. Потом выбрали якорь, дали машине самый малый ход и пошли в открытое море, продолжать работу на промысле.

Из всей группы советских промысловых судов мы первыми заходили в порт.

БМРТ «Лев Толстой» зашёл в порт

Когда на других судах, работавших рядом с нами, узнали, что я организовал увольнение как в обычном иностранном порту, некоторые капитаны начали подшучивать – тоже нашёл иностранный порт! Пустой, дикий остров, давно покинутый китобоями. У полуразрушенного причала стоят три старых китобойных судна, одно из которых почти утонуло. На берегу несколько десятков деревянных домиков, деревянная церковь, два бывших завода по переработке жира и мяса китов, несколько штабелей, в которых сложены листы корпусной стали, запчасти для заводов – всё это брошено в 1965 году, когда Англия подписала Конвенцию о запрете охоты на китов. Советская китобойная флотилия «Юрий Долгорукий» работала здесь последний рейс, но в порт Грютвикен никто из наших китобоев не заходил. Мой заход был первым в 1975 году. Через неделю попросил разрешение на заход в порт за водой калининградский БМРТ «Лев Толстой». Капитан Альберт Титович годом раньше уже заходил в этот порт, так что начальник нашей экспедиции Олег Иванович все инструкции перед заходом свёл к стандартному: «Вы уж там смотрите, чтобы всё было нормально!» И ответ капитана был соответствующий: «Плавали! Знаем!»

На третий день с «Толстого» полетели в эфир истерические крики: «Помогите! Спасите!» В Калининград и в Порт-Стэнли на Мальвинские острова пошли аварийные радиограммы: «Шесть человек отравились неизвестной жидкостью. Двое скончались, четверо потеряли зрение». Олег Иванович потребовал от капитана подробного доклада.

Во время радиосовета капитанов выяснилось, что сразу после швартовки в порту Грютвикен, Альберт Титович разрешил всем желающим, не занятым на вахтах и работах, свободно гулять по острову. Не группами по три человека с назначением старшего из числа комсостава, под расписку в журнале увольнения, а по желанию каждого моряка – как Бог на душу положит.

Нашлись желающие пошарить в домах, покинутых китобоями. Один из моряков – старший повар – обнаружил в одном из домов десятилитровую бутыль с прозрачной жидкостью. На этикетке была надпись на английском языке, которую повар не понял, но, понюхав, решил, что в бутыли спирт. Тайно притащив бутыль на судно в свою каюту, он решил устроить праздник, хотя некоторые сомнения у него всё же оставались. Сам пить сразу не стал, а позвал первого встречного матроса, большого специалиста по части выпивки:

– Выпить хочешь?

– Кто же не хочет выпить?

Для проверки хозяин налил немного, но гость обиделся:

– Лей полный стакан – чего жадничаешь? У тебя же полная бутыль!

Возразить было нечего – не мог повар признаться, что хочет использовать гостя в качестве подопытного кролика. Налил полный. Матрос одним взмахом опрокинул жидкость в рот:

– Крепкая, зараза! – и пошёл по коридору, по пути шепнув встречному товарищу, что у повара много спирту. Тот сразу забежал к повару:

– Налей и мне! Да не жадничай!

Повар налил и этому полный стакан и начал наблюдать за ним, когда тот пошёл по длинному коридору. До конца коридора подопытный не дошёл. Упал. Повар решил, что по полному стакану на человека будет слишком много. Когда зашли ещё четверо, им он налил грамм по пятьдесят. Но сам пить не стал – решил посмотреть, как себя чувствуют те, кто выпили первыми. Когда он подошёл к матросу, который упал в коридоре, то увидел, что тот извивается в страшных муках. Забежав в каюту ко второму матросу, увидев того лежащим на палубе без сознания – испугался – до него дошла страшная истина! Начал звать людей. Позвали судового врача, доложили капитану. Через несколько минут оба моряка, выпившие по полному стакану, скончались в жутких мучениях. Капитан и врач начали выяснять, кто ещё пил «спирт». Нашли их – все четверо ослепли.

Один из помощников капитана прочитал надпись на бутыли с жидкостью: «Жидкость для тормозных систем тракторов».

К концу марта погода в районе промысла у берегов острова Южная Георгия начала заметно ухудшаться, китобои ушли на север, поближе к тропической зоне, так как при волнении моря больше пяти баллов охотиться на китов практически невозможно. Нашим траулерам по правилам техники безопасности тоже запрещалось работать с тралом при такой волне, но мы продолжали ловить даже при волне 8-9 баллов, особенно под прикрытием берега, так как рыбы и криля становилось всё больше и каждое траление приносило до тридцати и больше тонн.

На китобазе «Юрий Долгорукий» был хороший госпиталь, много врачей, но он был далеко и «Лев Толстой» вынужден был сдавать своих больных в Порт-Стэнли на Мальвинские острова.

У хороших моряков такого не бывает

В конце апреля наше рейсовое задание было уже выполнено. В трюмах осталось свободной ёмкости на 150 тонн. Хорошо начала ловиться рыба ледянка. Морозили до пятидесяти тонн в сутки. Как-то меня вызвал на связь по радио капитан БМРТ «Турмалин»:

– Что это твой штурман хулиганит? Залез прямо под нос – чуть тралами не сцепились. До аварии недалеко!

Я сразу разобрался в ситуации – действительно, виноват наш штурман. Приказал рулевому резко отвернуть в сторону. Обстановка разрядилась. Пришлось мне извиняться:

– Александр Васильевич, извини, пожалуйста. С кем не бывает?

– У хороших моряков такого не бывает! – и прекратил связь. Пришлось мне, как говорят, утереться молча.

Через несколько дней среди ночи срочное сообщение – БМРТ «Турмалин» намотал трал на винт в районе промысла к северо-западу от острова. До порта Грютвикен 230 миль. Вызывает меня начальник экспедиции:

– У тебя план выполнен. Надо отбуксировать «Турмалин» в Грютвикен. Там аквалангисты помогут снять намотку.

Пришлось мне досрочно прекращать промысел и бежать на выручку. Завели буксирный трос. Но тут капитан «Турмалина» потребовал тащить его не в Грютвикен – слишком далеко, а в бухту Розита-Харбор на северном берегу острова Южная Георгия, до которой рукой подать.

– Намотка небольшая – просто трал лежит на лопастях гребного винта. Поставите меня на якорь, спустим шлюпку, и я сам сниму трал с винта багром. Это займет гораздо меньше времени.

Изучив описание бухты Розита по лоции, начальник экспедиции согласился с доводами капитана «Турмалина» и, хотя я возражал и настаивал на буксировке в Грютвикен, приказал тащить его в это ближнее укрытие. Сама бухта в диаметре чуть больше мили (около двух километров), почти круглая. От южных ветров защищена горами высотой до 1200 метров. Глубины в бухте до 500 метров. Но у западного берега неширокая песчаная отмель – хорошая якорная стоянка. Вход в бухту шириной метров сто, глубины около 25 метров. Ветер был южный баллов 7-8 и практически не мешал нам заходить. Завели мы аварийное судно туда без приключений, сами собираемся рядом стать на якорь. Увидели, что «Турмалин» спустил шлюпку, и моряки пытаются баграми зацепить куски трала под кормой. В это время ветер резко изменил направление с южного на западное. От южного ветра бухта была хорошо защищена горами, но с запада в горах было ущелье, высота которого не более 300 метров. И в это ущелье ветер, усилившись до урагана, задул, как в аэродинамическую трубу.

Якорь «Турмалина» пополз по грунту, и капитан его закричал по радио: «Якорь ползет! Срочно бери меня на буксир!» У восточного берега бухты из воды торчали острые скалы. Ветер нес наши суда прямо на них. Размышлять было некогда. Мы срочно начали заводить буксир, а «Турмалин» в это время выбирал свой якорь. Пока у него на баке крепили буксир, мы не могли работать вперед – сильным порывом ветра нас развернуло влево. И пришлось пройти по корме «Турмалина», чтобы увести его от скал в сторону выхода из бухты в открытое море. Буксир обернулся одним шлагом (витком) вокруг якорьцепи, которую «Турмалин» не успел выбрать полностью. В воде осталось около двадцати метров цепи вместе с якорем. Очень боялись, что на выходе якорь зацепится за грунт и буксир может оборваться. Но все обошлось. Пока шли близко от берега, волны были не очень большие, а вот когда отошли 9 кабельтов (1 кабельтов – 185.2 метра), волна стала крутой и так начала швырять оба наших траулера, что буксир оборвался.

Ветер был западный, а береговая линия в этом месте понемногу склонялась к югу, и аварийное судно унесло бы в открытое море, но точно на линии дрейфа на расстоянии 14 кабельтов находилась скала. «Турмалин» отдал оба якоря, и дрейф прекратился – вытравили обе якорьцепи на всю длину по 250 метров. Начали снова заводить буксир. Третий штурман, Слава Никифоров, притащил линемёт. В комплекте было 4 линя по 400 метров и 4 ракеты, которыми этот линь можно подать на аварийное судно. Но из четырех линей три оказались рваными. Видя, что Слава, собираясь пускать ракету из линемёта, прижал его к животу, я еле успел его поправить – держи сбоку, а то оторвет тебе что-нибудь. Слава крутанулся как волчок, но линь точно попал на «Турмалин», несмотря на ураганный ветер. Завели буксир с капроновыми амортизаторами, подсоединили ваера, вытравили метров пятьсот, начали буксировку – снова обрыв.

А по радио истерика: «Не отходите от нас – на судне начнется паника!» С «Турмалина» сообщили судовладельцу о своей беде, дали сигнал SOS. Из порта Стэнли с Мальвинских островов вышел спасательный буксир. Но ему идти к нам пять суток. Пока мы раз за разом заводили буксирный трос на аварийное судно уже без линемёта, а привязывали на трос пустые металлические бочки, начальник промыслового района по радио уговаривал капитана и стармеха не паниковать, а пытаться найти выход: «Крутите главный двигатель даже на аварийных режимах вперед – назад, пытайтесь дергать ВРШ (гребной винт регулируемого шага) в обе стороны, может быть, удастся размолотить намотку». Из Калининграда пришло приказание швартоваться к «Турмалину» – снимать людей любой ценой. Но о швартовке не могло быть и речи – у нас не было кранцев, а суда швыряло волнами, как щепки.

Так в сплошном дурмане прошли двое суток – 29 и 30 апреля. А ветер не утихал. Из Калининграда требуют снимать людей. Первого мая перед обедом, когда мы с начальником экспедиции уже приняли решение: если оборвутся якорьцепи, то будем, даже с риском побить свой корабль, подходить носом к корме «Турмалина» вплотную, чтобы люди по несколько человек перепрыгивали к нам на борт в момент удара корпусами. Но вдруг заметили, что якорьцепи, до этого сильно натянутые, повисли. Первая мысль – оборвались! В это время по радио услышали: «Есть ход! Удалось развернуть ВРШ! Выбираем якоря!» Хотя ветер и не утихал, но «Турмалин», выбрав якоря, сумел своим ходом немного отойти к северу, и его пронесло мимо скалы. Развернувшись, малым ходом он пошел в Грютвикен. Там английские аквалангисты помогли ему снять с винта остатки трала, и судно пошло домой.

Мы тоже снялись с промысла, и пошли в порт Дакар для подмены экипажа. Вместе с нами пошёл домой и начальник экспедиции Олег Иванович.

Праздник 9-го мая в Атлантике

По мере удаления от Антарктики погода начала заметно улучшаться, становилось теплее. Во время перехода нам пришлось праздновать 30-летие Победы. В нашем экипаже оказалось десять ветеранов Великой Отечественной войны. Для этого праздника я хранил ещё с берега килограммовую банку чёрной икры. Ящик коньяка, полученный вместе с продуктами из Буэнос-Айреса, тоже был выставлен на праздничный стол. Повара постарались – стол был великолепный. Но всех удивил наш гидроакустик Гена Драпей, который притащил полное ведро – около десяти литров прекрасно приготовленной красной икры ледяной щучки! Повариха поставила каждому ветерану по стопке блинов! Тут уж моя чёрная икра оказалась на втором плане. Праздник прошёл исключительно весело и красиво. Обычно молчаливый старпом, Яков Тимофеевич Дубровин играл на гармошке фронтовые мелодии, рассказал, что он служил в одном отделении с Александром Матросовым и был с ним рядом, когда Матросов грудью закрыл амбразуру фашистского ДОТа, спасая своих друзей. Рулевой матрос Василий Иванович Галкин рассказал интересный эпизод из своей боевой биографии:

– Когда наши войска взяли Кёнигсберг, то в сторону Пиллау пробиться с ходу не удавалось. Два дня не могли выбить фашистов из окопов, которые перекрыли путь на окраине в районе нынешнего посёлка Космодемьянский. Наша рота была в первом эшелоне – впереди только фашистские окопы. Наконец командир роты сообщил по цепи, что будет мощнейший артналёт на врага и с последним пушечным выстрелом, ровно в 06.00 мы должны выскочить из наших окопов и с криками «Ура!», непрерывно стреляя из автоматов, занять немецкие окопы. Сверили часы. Начался ураганный обстрел немецких позиций. Как только он прекратился, командир роты с криком: «Вперёд! Ура! Хенде хох!», выскочил из окопа и побежал в сторону вражеских окопов. Я, находясь рядом с ним, тоже выскочил, побежал вперёд с криком «Ура!», тоже стреляя на ходу из автомата. До вражеских окопов было метров сто. Подбегая, мы увидели, что немцы выставили белые тряпки и с поднятыми вверх руками начали вылезать из окопов. Оглянулся назад – а за нами никто не бежит! Мы с командиром только вдвоём! Командир тоже заметил это и прокричал мне: «Ори погромче и стреляй над головами фрицев!» Я с перепугу начал орать изо всех сил: «Руки вверх, гады! Всех перестреляю!» И разразился такой матерщиной, какой раньше никогда не ругался. Немцы вылезли без оружия и послушно построились в колонну. Всего их оказалось 74. Мы с командиром встали по сторонам колонны, и повели их к нашим. Тогда только остальные наши выскочили из окопа и помогли нам. Командира за эту атаку наградили Золотой звездой Героя. Мне дали только орден Красной Звезды. Если бы я знал немецкий язык и кричал «Хенде хох!» – может быть, и мне дали бы Золотую Звезду?

Остальные ветераны тоже рассказали много интереснейших эпизодов из своей военной молодости, пели фронтовые песни, вспоминали боевых друзей, совершенно забывая, что работа рыбака всегда была такой же тяжёлой и опасной, как и фронтовая жизнь.

Но с каждым годом работы в море в составе экипажей становилось всё меньше моряков, которые принимали участие в Великой Отечественной войне

Дакар – Москва – Калининград

В порт Дакар мы прибыли вовремя, закупили свежие фрукты, овощи. Трое суток отдыхали, ходили в город в увольнение, сдавали судно подменному экипажу, который должен был подготовить судно к следующему рейсу. Перед посадкой в автобусы для переезда в аэропорт, шеф-повар Антонина Владимировна приготовила «на дорожку» каждому моряку пакет: жареную курицу, по два крупных помидора, пару пакетов сока манго – чтобы в самолёте не голодали – путь не близкий! Когда в самолёте заняли места, эти пакеты мы все положили в кармашки на спинках впереди стоящих кресел. Олег Иванович сел у окна, я – через одно место от него, надеясь долететь до Москвы с пустым местом между нами. Но перед тем, как убирать трап. неожиданно прибыл опаздывающий пассажир – африканец двухметрового роста, на ногах которого блестели ярко-жёлтые женские туфли на высоченных каблуках. Стюардесса подвела его к нам:

– Извините, больше нет свободных мест.

Пришлось нам потесниться. Наши пакеты с продуктами мы тоже втиснули в кармашки на спинках кресел перед нами. Негр, устроившись поудобнее, сразу обратил внимание, что перед ним в кармашке ничего нет, а у всех остальных – жареная курица, помидоры, пакеты сока.

– Почему у всех есть продукты, а у меня нет? – спросил он стюардессу, проходившую мимо.

Та, увидев перед каждым пассажиром пакет с продуктами, удивилась:

– Мы это не разносили. Обед будет через полчаса после взлёта.

И ушла. Поняв, что негр просто голоден, я отдал ему свой пакет с продуктами. Вежливо поблагодарив, он сразу принялся за курицу. Через несколько минут всё было съедено, сок выпит. Тогда Олег Иванович тоже отдал свой пакет. Негр быстро расправился и с ним. После трапезы он сказал нам, что его зовут Джон, начал подробно, обстоятельно рассказывать нам на ломаном английском языке все свои проблемы. Оказалось, что он – профсоюзный лидер рабочих маленькой страны Гамбия, которая находится на западе Африки, полностью окружена территорией Сенегала и с запада выходит к Атлантическому океану. В Москву он направляется на Международный форум профсоюзов, просить помощи рабочим своей страны от рабочих других стран – в какой-то книге он прочитал, что это вполне реально. Мы не стали его разочаровывать, и весь перелёт с промежуточными посадками в Рабате и в Будапеште он старался объяснить нам проблемы своего народа. В аэропорту «Шереметево-2» на паспортном контроле выяснилось, что у Джона нет визы нашей страны. Кроме того, дежурный представитель нашего МИД выяснил, что профсоюзный форум, на который летел Джон, закончился две недели назад. Сел африканец на пол и горько заплакал, громко причитая о своём несчастье. Работник МИДа пожалел его и увёл куда-то, а нам некогда было выказывать своё сочувствие или помогать – с нами был экипаж 90 рыбаков, которых надо было перевезти на Белорусский вокзал и поездом доставить в Калининград.

После оформления всех документов с пограничниками и таможней мы переехали на автобусах на вокзал. Переезд прошёл почти без приключений, если не считать попытки вокзальных воров украсть пару чемоданов. Но моряки быстро догнали свои вещи, которые спокойно, с достоинством уносил очень приличного вида, хорошо одетый мужик. Матрос, который первым догнал вора, не стал ничего объяснять и возмущаться, а сразу стукнул его по шее – вор упал и лежал без сознания минут пять. Наши моряки подошедшему милиционеру дали десять рублей – тот отвернулся:

– Ребята, я его давно знаю. Можете немного поучить уму-разуму. Только не до смерти.

Моряки бить вора не стали – забрали свои вещи, и все вместе пошли на поезд.

В поезде экипаж занял почти три вагона. Буквально через час после выезда из Москвы ко мне подошёл комиссар Владимир Алексеевич:

– По нашим вагонам шастают проститутки. Штук десять. Что делать?

Матрос, который стоял в коридоре и слышал этот разговор, сказал, что эти девки уже в одном купе напоили четырёх моряков какой-то гадостью – пытались утащить чемоданы, когда парни уснули. Хорошо, что ребята из соседнего купе случайно перехватили их у самого выхода из вагона. А все четверо любителей выпить с красивыми девками крепко спали в своём купе. Пришлось через бригадира поезда вызывать милиционера на следующей остановке. А комиссару и старпому приказал назначить вахту из наиболее серьёзных моряков, поручив им не пускать в наши вагоны никого посторонних. Вахту меняли через каждый час, так как экипаж был большой, да и сами моряки понимали, что только сами могут защитить себя от разного рода проходимцев, которых всегда хватает в наших поездах.

В Калининград прибыли без особых приключений.

Ни по случаю с «Турмалином», ни с танкером «Жданов» меня никто никогда не спрашивал.

Опять ЧП на БМРТ «Лев Толстой»

После отчёта за рейс и получения зарплаты, в службе мореплавания на совете капитанов услышал, что Альберт Титович опять вляпался в грязную историю.

Во время перехода из Антарктики в Калининград ему разрешили зайти в один из портов на Канарских островах, на три дня для отдыха экипажа, закупки продуктов, пресной воды. Но свободных причалов в этом порту не оказалось, и лоцман ошвартовал «Лев Толстой» к борту танкера, который в своих танках (цистернах) доставил в этот порт груз хорошего испанского вина. Кто-то из моряков быстро разведал, что груз вина уже сдан, но в танках всегда остаётся небольшое количество груза – насосы не могут выкачать всё досуха. Альберт Титович пригласил к себе в каюту капитана танкера и попытался договориться, чтобы его моряки «зачистили» танки от остатков вина. В это время в каюту капитана принесла кофе молодая, красивая буфетчица. Испанец сразу предложил: «Отпусти эту красавицу ко мне на пару дней, и можете забирать остатки вина из судовых танков». Красавица с удовольствием согласилась.

Моряки постарались – набрали вина полные вёдра.

Буфетчица, вернувшись на своё судно вечером на второй день, повесилась в своей каюте.

Комиссия парткома, которая пыталась разобраться в этом диком случае, пришла к выводу – самоубийство на почве депрессии после длительного, тяжёлого рейса.

По случаю с отравлениями шести матросов дело тоже ограничилось строгим выговором капитану и первому помощнику….

В Норвежском море

С капитаном Альбертом Титовичем наши пути пересеклись через четыре года. Когда я учился в КВИМУ (Калининградское высшее морское училище), на два месяца летних каникул мне предложили перегнать транспорт «Тереховск» из Калининграда во Владивосток. Только начал принимать дела и обязанности капитана на этом большом корабле, как неожиданно ко мне прибежал штурман из службы мореплавания «Тралфлота»:

– Вас срочно вызывает Главный капитан!

– Закончу принимать транспорт и приду….

– Приказано прекращать.

Пришлось мне извиняться перед капитаном, который сдавал мне судно, чтобы через пару дней улетать в загранкомандировку на три года.

Прибыл в «Тралфлот». Главный капитан мне объяснил:

– На БМРТ «Лев Толстой» заболел капитан. Надо его подменить. До конца рейса осталось два месяца. Завтра вечером в Норвежское море выходит БМРТ «Радищев» – на нём надо выйти и заменить Альберта Титовича. Возвращение домой в начале сентября – на учёбу успеешь….

Через неделю мне пришлось в Норвежском море на шлюпке перейти на борт БМРТ «Лев Толстой». Оказалось, что Альберт Титович не дождался меня и, бросив все документы, перешёл на судно, идущее в Калининград. Капитанский акт о приёмке дел и обязанностей мне пришлось принимать у старпома, который не хотел передавать мне дела, надеясь, что ему самому удастся занять должность капитана-директора.

В первый же день, подписав все акты и доложив радиограммой в Калининград, я собрал судовой совет с одним вопросом – почему все БМРТ, работающие рядом, ловят рыбу по потребности, выполняя план на 150-200 процентов, а «Лев Толстой» даже половину суточной нормы не может выполнить? Чётко и прямо мне сразу всё объяснил старший механик Анатолий Андреевич Шумилин:

– Альберт Титович постоянно находился «в депрессии». Когда к нему ни зайдёшь, он всегда сидит в кресле за рабочим столом, закутавшись ватной стёганой телогрейкой, в руках у него термометр и сразу обрывает вопросы: «У меня температура плюс 37,3 – я болен».

В это время вахтенный штурман позвонил по телефону, что выбрали трал – улов две тонны. Работавшие рядом БМРТ имели уловы по 30-40 тонн за час траления. Не пытаясь продолжать траления, мне пришлось по радио договориться с капитаном работавшего рядом траулера из Клайпеды, который через день собирался уходить домой с хорошим выполнением плана, чтобы он отпустил ко мне на сутки своего мастера по добыче для проверки нашего промыслового вооружения. Погода позволяла, через час к нам на борт прибыл специалист по траловому лову. Посмотрев с кормового мостика на наш трал в момент постановки, сразу сказал:

– У вас не работают траловые доски – выбросьте их на металлолом. У меня на борту есть пара отработавших рейс досок. Отдам их бесплатно – с ними будете работать не хуже других.

Подсоединив траловые доски, полученные от друзей из Клайпеды, первым же тралением мы подняли на палубу улов больше тридцати тонн.

Учитывая, что за два предыдущих месяца план по вылову не превышал пятидесяти процентов, на судовом совете мне пришлось поставить задачу – морозить в сутки не меньше сорока тонн рыбы. Моряки, смирившиеся уже с тем, что план «сгорел», что заработка не будет, увидев, что свежей рыбой засыпаны все чаны, а следующим тралением заполнена вся промысловая палуба, воспряли духом – за оставшиеся два месяца можно всё исправить!

В это время в район промысла подошла плавбаза «Иоханнес Варес», капитан которой предложил всем желающим сдавать ему свежую рыбу, которую сами не успевают перерабатывать. Я сразу договорился с ним, что буду каждый день швартоваться к ним, когда мой экипаж загружен до предела, а на промысловой палубе ещё лежит траловый мешок с уловом до сорока тонн.

Швартуюсь. С «Вареса» подают огромный шланг рыбонасоса и за полчаса весь улов перекачивается в его бункеры – рыбу перерабатывали на рыбную муку. Так мне удавалось каждый день передавать по два-три улова. Только швартоваться к плавбазе приходилось по два-три раза в сутки. Когда в моих суточных сводках пошли цифры вылова не 15-20 тонн, а 120-150 и заморозка до пятидесяти тонн, с берега даже забеспокоились – наверное, увеличиваете количество, рискуя качеством?

Пришлось заставить рыбмастеров и технолога сократить время заморозки рыбы – по всем инструкциям требовалось, чтобы температура рыбы в брикетах была минус 18 градусов и только тогда рыбу можно упаковывать в картонные коробки и укладывать в трюм, где температура уже минус 25. По радио я договорился с начальником производственного отдела судовладельца, что будем морозить до минус десяти, чтобы увеличить выпуск мороженой продукции, чтобы вместо плановых 23 тонн рыбы в сутки мы могли выпускать до пятидесяти и больше тонн. Мне пообещали, что нашу рыбу, если будут какие-либо сомнения, направят не в торговую сеть, а в зверосовхоз в Мамоново Калининградской области. Там выращивали пушных зверьков – в сутки зверосовхозу требовалось до двадцати тонн рыбы, а оптовая цена была та же самая, как и в торговой сети в городах. Моряки с удовольствием согласились, только технолог обижался: «За снижение качества с меня спустят шкуру!»

Так до конца августа удалось выполнить план рейса по всем показателям, даже зарплату довели до вполне приличной, а по результатам соцсоревнования за август нашему экипажу присудили первое место по министерству среди однотипных траулеров.

О дальнейшей судьбе капитанов Анатолия Андреевича и Альберта Титовича случайно узнал от знакомых, что их обоих уволили из «Тралфлота» ….

К началу учебного года в КВИМУ из этого рейса я успел вовремя. После третьего курса на летних каникулах мне удалось поработать четыре месяца в Норвежском море капитаном на БМРТ «Перламутр», но пришлось отпроситься в училище на месяц раньше и потом опоздать на месяц к началу учёбы на последнем курсе. К этому времени меня уже успели отчислить «за опоздание». Пришлось идти «на ковёр» к ректору. Только заступничество главного капитана и начальника «Тралфлота», которые подтвердили, что мне удалось занять первое место по министерству рыбного хозяйства среди однотипных судов, помогло мне восстановиться на учёбе. По рейсу на БМРТ «Перламутр» я написал дипломную работу, которую на кафедре экономики рыбного хозяйства оценили на «отлично». Рецензентом подписал мою дипломную заместитель начальника «Тралфлота» Беренштейн Иосиф Яковлевич – тоже «отлично». Заведующая кафедрой сказала, что эта работа – готовая кандидатская диссертация. Но надо поработать преподавателем на их кафедре пару лет, сдать кандидатский минимум, а потом – защита. Узнав, что зарплата у преподавателя в КВИМУ всего 120 рублей в месяц, мне пришлось поблагодарить за такую высокую честь и … отказаться. Тогда мои дети заканчивали среднюю школу, а жена работала преподавателем географии в школе. На должности капитана у меня зарплата была около тысячи рублей в месяц….

После получения диплома инженер-судоводитель заместитель начальника «Тралфлота» Офицеров Вячеслав Константинович предложил мне оставаться работать на судах типа БМРТ:

– У тебя хорошо получается – продолжай. Планы выполняешь, ни одной аварии.

Главный штурман Рузанкин Фёдор Павлович поддержал:

– Служба мореплавания не возражает.

Тут уж я сам возмутился:

– Десять лет на самых старых судах! Молодые ребята, работавшие у меня помощниками, через два-три года получают новые современные корабли, а меня, за какие грехи хотите держать на старых траулерах?

Помолчав, посмотрев на главного штурмана, Офицеров решительно сказал:

– Хорошо. Через месяц надо получать в Штральзунде новый супертраулер «Гречишников», и в Николаеве новый БАТ – большой автономный траклер-завод «Маршал Крылов». Даём тебе право выбора.

– Согласен ехать в Николаев.

– Договорились. Но туда надо через шесть месяцев, а пока сходи на БМРТ «Казань». Надо подменить капитана Цыганкова – что-то у него там не очень хорошо получается, – добавил Рузанкин.