Олег АЛЁШИН. «Я не бывал в кофейнях на Монмартре…»
Олег Алёшин – поэт из Тамбова. Выпускник Высших литературных курсов при Литературном институте имени А.М. Горького, занимался в семинаре известного русского поэта Юрия Кузнецова. Член Союза писателей России.
В творчестве нашёл себя, определился с тематикой и направлением. Как поэт, сформировался со своим видением и своим словом. Работает в областной газете «Тамбовская правда».
Пожелаем ему дальнейших успехов.
Член Союза писателей России
Майский жук
На шаткой лестнице – жасмин в моём саду,
И майский жук летит куда-то, как в бреду.
Что изменилось здесь? Наверно, ничего,
Но если не считать старенья моего.
Забавы детские припомнила рука:
Я на лету сбил шапкой майского жука.
Вселил его в пустой от спичек коробок
И к уху приложил нехитрый погремок:
Предавшись обреченно вечной суете,
Карабкался куда-то пленник в тесноте.
И все казалось мне, не знаю от чего,
Что это светлый шорох детства моего.
***
Зачем мне спорить с вами? Вы, конечно, правы.
И даже яблоко на ветке, сгнившее, за вас.
И нет на свете бесполезнее забавы:
У незнакомца спрашивать который час?
Все тлен, печаль, беспомощность и омертвенье.
Все это так. Но как бы вам на пальцах объяснить?
…Представьте: тихий сад, осеннее свеченье,
Тропа под кленами, летящей паутины нить…
Но вдруг вы набрели на высохшую ветку,
Что хрустнула от тяжести устало под ногой.
Не страх - другое что-то, но, увы, нередко
Озноб вы ощущаете чуть сгорбленной спиной.
Но в тихом отзвуке природы омертвелой
Есть то, что заставляет лист над головой кружить.
И долго смотришь вверх с улыбкою несмелой,
И хочется еще, не зная для чего пожить.
***
Я не бывал в кофейнях на Монмартре,
Не вел бесчисленных и дружеских бесед
О непонятном, но любимом Сартре,
Смотря рассеяно всем женщинам вослед.
На «ты» не с кем я не был из великих
И не был знатоком коллекционных вин,
И жизнь моя прошла среди безликих,
К тому же нищенских в провинции витрин.
Не знаю отчего, но утром рано,
Когда июль влетел в моё окно шмелём,
Наивный и забытый сон Сезана
Внушили запахи корицы с миндалем:
В нём улицы парижские прозрачны,
Как платье юной незнакомки на просвет.
И светлой тенью зонтиков охвачен
Легчайший шорох утренних пустых газет.
Казалось мне, что жил я здесь когда-то,
Но не припомню именно в каком году.
А может в прошлой жизни эмигрантом
Кормил здесь часто хлебом уток на пруду?
***
Бросаю хлебный мякиш уткам
Забавы ради. Но весь март
Подобен монотонным суткам,
Которых не снести в ломбард.
Дичаю, как и всё на свете,
Наверно, потому и рад,
Простым вещам, как эти дети,
В тени безродных колоннад.
Здесь азиатский теплый ветер
Гоняет пыль с сухим песком.
Любимый век мой обесцветил
Под проржавевшим козырьком.
И только детская забава,
Кормить беспечно диких птиц,
Даёт, быть может, в жизни право
Не узнавать знакомых лиц.
Мара*
Войду не в лес, а в темный парк трудов забытых,
Где циркуль властвовал, шагая взад-вперед,
Вымеривая белизну колонн, увитых
Плющом и тишь дубов аттических пород.
Когда-то католическим мужским хоралом
Кирпичный грот парил над суетой запруд.
Дочь Дельвига укрывшись в кресле покрывалом
Пыталась позабыть дневной напрасный труд.
Не знаю для чего, решил собрать гербарий –
Наглядное пособие прогулок без друзей.
Но не ботаник парк – гуманитарий,
Точнее кем-то обокраденный музей.
Деревья голые, как рама без картины,
Печально обрамляют жизни пустоту.
Повсюду липкие растяжки паутины
Безвольно ловят теплый ветер на лету.
Гербарий мой наполнился холодным светом
На сером мраморе. Немногое, увы,
Что сохранилось в Маре имя Лизавета
Среди дорог, заборов и сухой травы.
Мара* - родина поэта Евгения Боратынского (Тамбовская область). Здесь похоронена дочь поэта Дельвига.
«Уехать в Царское село…»
Цикл стихов, посвященный поэту графу Василию Комаровскому. (Имение родителей было в Тамбовской области. Один из видных представителей Серебряного века русской поэзии. Его творчество высоко ценили Ахматова, Гумилев, Пунин, Топоров и другие видные литераторы.)
1.
Уехать в Царское село,
Когда погода, так – на тройку,
Когда, как скулы, в ночь свело
Морозом сумрачную Мойку.
Ходить по улицам пешком,
Заглядывать прохожим в лица,
И каждого почтить кивком,
Как легкая на ветке птица.
Случайно встретить в глубине
Екатерининского парка
Молочницу на валуне
(Любви последней аватарка).
И птицам раскрошить батон
У кромки пруда без остатка.
Прогулки праздной моветон -
Спешить куда-то без оглядки.
И на исходе светосил
Бродить по тихой Магазейной.
Здесь где-то Комаровский жил,
Теперь скрипит лишь снег музейный.
Я взял у питерской зимы
Немного сумрачного блеска,
Немного холода взаймы.
На том и кончилась поездка.
2.
Закрыл глаза, но в темноте
Блуждает «отблеск Рима».
На петербургской широте
Я вроде пилигрима.
Ищу под снегом особняк -
Дом Палкина, в котором
Когда-то обитал сквозняк
За неподвижной шторой.
Открыт забытый Де Ренье
На титульной странице.
Лакей, похожий на рантье,
Скрипучей половицей
Наводит скуку. Старый фокс
Лежит под тертым креслом.
Собачей жизни ортодокс
Зевает в день воскресный.
В альбоме чуткий карандаш
Балуется бездельем:
Вселилась тетя в антураж
С беспечным рукодельем.
Племянник вышел, как всегда,
На пешую прогулку.
Дойдет до дальнего пруда,
Раскрошит птицам булку.
На письменном его столе
Счастливых дней гербарий:
Знал толк в неспешном ремесле
Латинский антикварий.
Укрыто Царское чехлом,
Как мебель в кабинете.
Вся эта жизнь, как под стеклом,
В люминесцентном свете...
На месте дома отыскал
В снегу один трилистник.
Февраль отнюдь не радикал -
Обыкновенный мистик.
3.
Сорвал три лилии. Зачем? Да просто так.
Порой мне кажется значительным пустяк.
Через три дня цветы завянут на столе -
Мой дом весь будет в светло-розовой золе,
Как приснопамятный печальный какаду
В академическом тринадцатом году,
Когда Большого царскосельского пруда
«Казалось мрамором недвижная вода»,
Когда медлительность прогулочных шагов
Была сродни размеру анненских стихов.
Теперь немногому я в этой жизни рад.
Истлевших лилий мне нескучен аромат.
Есть что-то в нем от холода ночных дворцов
И безмятежно теплых в парках вечеров.
От скрипа лестницы, ведущую во тьму,
И чувств, доверенных сожженному письму.
Есть что-то в нем от нетерпенья острия,
На бронзовом плече уснувшего копья.
4.
Я, к сожаленью, не «примерный царскосёл» –
Скорее крашеных скамеек новосёл,
Читаю бедной Pace вслух александрин,
Но от него лишь повышается адреналин
У беломраморных классических скульптур.
Люблю нервозность впечатлительных натур.
Живу среди людей, но как-то в стороне.
Какой-то светлый мальчик подошел ко мне
С охапкой листьев и рассыпал их у ног,
Не предвещая мне какой-то эпилог,
А просто это тихой жизни баловство
Людей и парка стародавнее родство.
Хотя куда не глянь – повсюду новодел,
Но нет в нем к прошлому иммунных антител.
Лишь девушка с кувшином по-прежнему грустна
О ней я буду думать, сидя у окна
Вагона-ресторана за чаем в три рубля.
Вдали чернеет огородами земля.
