Анатолий ИСКАКОВ. Козлодрание

Рассказ

Кишлак Чинграу расположился в двух десятках километров от центральной усадьбы колхоза в Бабатагских горах. Горы, по местным меркам, невысокие – до полутора тысячи метров. Особенно красиво здесь весной: горы покрыты густой высокой травой с удивительно красивыми полевыми цветами, среди которых преобладают лисий хвост, тюльпаны, маки, колокольчики. Во все времена в кишлаке было очень много скота – колхозного и частного, потому работы хватало всем, в том числе ветеринарам и зоотехникам. Ветеринарный врач и ветеринарный фельдшер производили прививку крупного рогатого скота на сибирскую язву и эмкар одновременно, а зоотехник пересчитывал скот и сверял ушные номера с данными по регистрационной книге.

На этот раз, как и всегда, специалисты закончили работу вечером, а утром отправились вниз, домой – на центральную усадьбу. Сытые кони шли ходко, играючи. На фоне гор и высокой травы компания всадников смотрелась как знаменитая картина Васнецова «Три богатыря».

В середине ехал ветеринарный фельдшер – рослый, крепко сложенный украинец. Его конь тракененской породы, вороной масти, был очень высок. Купили этого коня после съемок фильма, по сценарию которого на нем ездил командир или комиссар. Конь ходил иноходью, мягким шагом. Характер имел дружелюбный и прослыл большим лакомкой, очень любил сахар. Потому-то и кличку получил – Рафинад.

Справа от Семена Редько – так звали «Илью Муромца», ехал врач Анатолий Григорьев – красивый, рослый, прекрасно сложенный парень, занимавшийся культуризмом, боксом, конным спортом. Конь был под стать своему хозяину – юркий, резвый, мягкий на ход. Купили его на конезаводе: суржик улучшенной породы, произведенный от донского жеребца и местной локайской кобылы, а потому и кличку получил – Локай. Голова у него была небольшая, сухая, горбоносая, как у сайгака. Рост и все остальные стати – как у дончака, круп слегка висловатый, масти гнедой, шерсть красного отлива, а грива и хвост черные, словно воронье крыло. Характер жесткий, непримиримый, смелый, кусал зазевавшихся собак и бил их передними ногами. Признавал только хозяина и терпимо относился к конюху. Если хозяин его не привязывал – ходил за ним по пятам.

Слева от Семена ехал зоотехник, курд по национальности, небольшого роста крепыш с намечающимся животом. На голове у него была красивая киргизская шляпа белого цвета, сделанная из войлока и обшитая по краям черным бархатом. В руках держал полевой цейсовский бинокль, который прикладывал к глазам через каждые пятнадцать-двадцать минут. Жеребец под ним был заводской от кобылы местной породы – карабаир. Кони этой породы очень похожи на арабских скакунов: голова аккуратная, небольшая, щучья, ноздри широкие, выпуклые, а выносливые и неприхотливые, как ослы. Отец – жеребец английской чистокровной породы.

Конь- полукровка, на котором ехал курд Салим Джалилов, был предметом зависти и ненависти, его даже пытались украсть. Голова у шестилетнего жеребца была арабистая, от матери, рост не дотягивал до английской чистокровной, но грудь, спина, круп, ноги, почти все экстерьерные стати – от англичанина нежной конституции. Правда, был у него маленький дефект: точеные передние ноги, с длинными бабками (путовыми косточками), оканчивались не совсем красивыми передними копытами. Они были слегка похожи на лапти и напоминали что-то чаплинское. Масть – золотисто-спелой пшеницы. Жеребцу не было равных как в гладких скачках, так и в конкуре.

Рассказывают, что курд и его двое друзей, хорошо подвыпив, ехали по кишлаку, расположенному на склоне горы. Нижние глиняные дома с плоскими крышами возвышались над дорогой задними стенами на полтора-два метра. По ходу разговора курд расхвастался, что его жеребец настолько прыгуч, что свободно перемахнет через автомашину «Волга», но не поперек, а вдоль.

– Ну, ты передергиваешь, – заявил Семен, которого друзья звали по-украински — «Сэмэн».

Курд не унимался:

– Если я заскочу на крышу дома, что напротив, с тебя пол-ящика водки. Идет?

Семен воспротивился:

– Не может такого быть. Ты, наверное, встанешь на седло, а с него прыгнешь на крышу.

– Сэмэн, десять бутылок водки будет или нет? – взбеленился Салим. – Мы прыгнем с конем на крышу, вдвоем – он на мне, или я на нем, но мы будем одновременно наверху.

Сэмэн посмотрел на Анатолия, который пообещал «расколоться» на пять бутылок водки, Редько пообещал остальные.

Салим отъехал назад, потом подъехал к дому, похлопал коня по шее, о чем-то с ним пошептался, снова отъехал метров тридцать назад, произнес: «Аллах Акбар», прижал коня пятками сапог, слегка дернул уздечку и... как ласточка, взлетел на крышу. Он гарцевал по крыше. Хозяева выскочили на улицу, подняли шум. Сбежались соседи. Такой «цирк» в этом кишлаке видели впервые. Налюбовавшись собой, Салим легонько дернул коня и тот вместе с седоком, спрыгнул с крыши. От удивления у многих буквально пооткрывались рты. Все зааплодировали. Даже хозяин дома замолчал, а потом стал восхищаться.

Салим подъехал к друзьям и спросил:

– Ну как, понравился номер? То-то! Мой Курбокка – лягушка, может и не такие фокусы вытворять.

Так рассказывали люди. «Узун кулок» – длинное ухо нес эту информацию от чайханы к чайхане, от махалли к махалле. Люди подвиги помнят.

А сейчас наши герои после проделанной работы ехали домой. Преодолев километров десять, остановились отдохнуть и подзаправиться у родника Чох-Амбар. Достали куски вареного мяса и лепешки, которые им завернули женщины в платок еще в кишлаке, пару головок лука, бутылку водки. Лошадям ослабили подпруги и сняли уздечки, чтобы они могли спокойно есть сочную траву.

Началась трапеза, а потом дружеский разговор.

– Сэмэн, – произнес Салим, – не в обиду будет сказано, мы ведь друзья, но слышал, иногда тебя называют «хохлом». Это оскорбительно или нет?

Семен рассмеялся, достал из хурджума[1] алюминиевую фляжку, наполненную настойкой боярышника, налил всем по сто грамм. Выпили, закусили. И после заполненной трапезой паузы, он начал говорить:

– Иранский ты курд, или турецкий, я не знаю. Но мои предки частенько ходили на «чайках» в Крым, в Турцию. И вот, когда они возвращались домой, на ком-то были красные бархатные штаны, у другого красные, но шелковые, у третьего – тоже красные, но домотканые. Глядя на штаны, вполне можно было понять, кто с кем встретился, кто кому понравился. Первый встретился с курбаши[2]. Второй – с заместителем сотника, а третий – с рядовым турецким воином. Эти красные штаны были как голубые береты в нашей армии – элита, гвардия, спецподразделения, альфа. Вот почему красные штаны возведены в ранг национальных.

А дальше все просто. Когда ходили на «чайках» в Турцию, варить плов по-турецки было несподручно. Что ели? А вот что: ели сало с салом и запивали горилкой. Чтобы соблюдалась гигиена тела, голову обязательно брили, но оставляли на макушке «оселедец», – клок волос. Всех украинцев стригли так: надевали горшок в соответствии с размером головы, и что росло до горшка — стригли. И не дай Бог, кто-то из украинцев попробовал бы носить «оселедец», он был бы наказан. Моих предков было пять-семь процентов от общего количества украинцев, и «оселедец» оставался гордостью казака. Я до седьмого колена знаю своих предков. Я действительно казак!

И, последнее, чтобы ты мог усвоить в своей мусульманской голове. Когда в Петербурге подвыпившие веселые казаки скакали на своих аргамаках без головных уборов по Невскому проспекту, дети и женщины, проходившие мимо, кричали: «Хохлы поехали!».

Семен сделал небольшую паузу и обратился к Анатолию:

– Скажи, как называется ограниченный клок волос на голове?

– Ну, наверное, ты имеешь в виду «ирокез»? Для снятия скальпа. Ну, ты не крути, говори. Ну, хохолок, наверное?

– Нет, это ласкательная форма. А по настоящему – хохол. Слышишь, Салим, другого определения нет. Я горжусь, что мои предки были хохлами, именно те пять-семь процентов – элита своей страны.

Лошади хорошо отдохнули, наелись сочной травы. Их хозяева тоже заправились, как полагается. Ездоки быстро собрались, надели уздечки на своих аргамаков, подтянули подпруги, и – в путь, домой. Салим ехал и смотрел в бинокль. Глядя на него, Семен повернулся к Анатолию и говорит:

– Ты не находишь, что наш Салим похож на Наполеона? Смотри: арийский нос – копчуковатый, шляпа – как треуголка, рост небольшой, животик, облагораживающий фигуру.

– Сир,– обратился Семен уже к Салиму,– если у вас еще и свисток такой, как у Наполеона, то можно предположить, что ваши предки бежали с Корсики в Турцию.

– А что, у него был чинар в штанах? – спросил Салим.

– Да нет, скорее карликовая березка, – ответил Семен и засмеялся.

Салим парировал:

– У жеребца тоже только крайняя плоть видна, да гениталии. А когда он в любви кобылешке признается, все начинает расти и процветать.

– Да, хорошо, что Наполеону обрезание, как мусульманину не сделали, а то была бы березка без сучков, – сказал Семен.

Салим стал пылко доказывать, что с гигиенической точки зрения, а так же с точки зрения классического любовника, удаление крайней плоти просто необходимо. И потом этот ритуальный шаг делает мусульман ближе к Богу, чем славян.

– А я все время удивляюсь, – продолжил разговор Семен, – почему израильтяне ругаются с мусульманским миром? Анатолий, прикинь, израильтяне с остервенением отрезают крайнюю плоть. Мусульмане не отстают от них, даже численностью превосходят, и никак не могут разобраться, кто из них ближе к Богу? Теперь я понял причину скандала.

– Сир,– обратился он к Салиму, – как ветеринарный фельдшер, я предлагаю вам свое умозаключение. Если в Англии детям в обязательном порядке удаляют слепую кишку, то у третьего-четвертого поколения она отсутствует напрочь. А что получается у мусульман и евреев? Вы тысячелетиями режете крайнюю плоть, а она все растет! Значит, она нужна организму как защита. Всей вашей совместно отрезанной мусульманско-еврейской крайней плотью вы могли бы засыпать Мертвое море и на его территории сделать новое Палестинское государство. Вот тогда тот, который сделал бы шаг навстречу, был бы самым близким к Богу. Представь себе, какая бы у палестинцев была земля? А какая урожайность? Они бы начали торговать с Россией цитрусовыми. И все апельсины и мандарины, выращенные на бывшем Мертвом море, поедали бы наши вожди. Серотерапия от съеденной продукции дала бы им мозговой толчок. Может и мы легче жить стали бы...

Джалилов и Григорьев чуть не падали с лошадей от смеха. Они уже давно знали, что Семен был прирожденный философ и оратор и не мог остановиться.

С разговорами спустились в ущелье и незаметно по дну высохшего ручья выехали в долину. Метрах в пятистах, на скошенном, клеверном поле, они увидели сотню-полторы всадников. Салим мгновенно поднял бинокль к глазам и начал неожиданный репортаж:

– Коллеги! На ристалище, то есть на клеверном поле, идет козлодрание. И вы думаете, кто-то очень богатый делает той[3]?

– Почему ты так решил?– спросил Семен.

– Да сам Марипчён браконьерствует на поле, Только за то, что он приезжает на той, ему сразу дают 200-300 рублей. Он – почетный гость. По всей Гиссарской долине нет ему равных козлодеров. С ним, как правило, приезжают один или два сына, которые держат запасных лошадей.

Один жеребец устал – Марипчён садится на другого, устал другой – садится на третьего. За осеннее-зимне-весенний сезон он зарабатывает до пятнадцати и более тысяч рублей. На победителей ставят призы: мотоциклы, баранов, вещи, деньги. Марипчён бывает только на богатых гуляниях. Я не побоюсь сказать: это – чемпион козлодеров. Вы посмотрите на него – рост как у Сэмэна, дьявольская сила, постоянно тренируется, поднимая тяжести, бегает по пять-семь километров в день. У него нет ни одного грамма лишнего жира – вес стабильно держится около 82 килограммов. Он свободно поднимает «Запорожец» со стороны мотора. Если Марипчён кладёт руку на кожу лошади, кожа дрожит, как будто её кусает овод. Вот такой он человек!

Но это ещё не всё. Говорят, он обладает гипнозом. Он знает сотню приёмов, как поднять с земли козла, как выскочить из толпы всадников, как отнять козла у противника, как перехватить соперника, поднявшего козла. Он хитрый, как лис, смелый, как тигр. Над ним можно одержать верх только в одном случае – если увезти козла с ристалища. Этот дуррагай, как японский самурай: всё знает, всё предвидит.

– А почему дуррагай? – спросил Семен.

– Ну, узбеки делятся на несколько племён, – продолжил Салим. – Например, кунгураты, локаи, белуджи и другие. А он принадлежит к племени дуррагай.

Семён почесал затылок:

– Я принадлежу к племени хохлов, а если я не надеру хвост этому дуррагаю, тогда грош мне цена. Я – казак!

Горячий курд заёрзал в седле, даже его конь стал чикилить передними ногами, словно отбивая такт чечётки.

– Сэмэн, у меня есть план. Ты же сказал, что я – Наполеон.

– Сир, доложите ваши золотые мысли. Сэмен – весь внимание и повиновение.

– Ребята, план гениально прост. Если вы сумеете поднять и привезти козла к реке, где дорога сбегает вниз вдоль берега, я буду стоять у самого обрыва в начале спуска. Вы отдаёте мне козла и скачете по спуску вниз к реке. Расстояние составит метров семьдесят, а потом – через реку. Дорога узкая. Ваша задача – не дать возможности кому-то прорваться вперёд. Но это – второй этап борьбы. А первый – до конюшни рукой подать, около километра. Сэмэн должен поднять с земли козла и вывезти его из толпы. Такая работа – не по моим силам. Ты казак, тебе и карты в руки.

Семён сначала задумался, а потом начал ржать как жеребец. Насмеявшись вдоволь, он сказал:

– Анатолий, ты закрываешь меня с правой стороны, чтобы никто не ворвался между нами. Справишься?

– Да, попробую. Я ведь тоже казак – оренбургский, ты же знаешь.

– Ну, помогай нам всевышний. – Семён размашисто перекрестился.

Джалилов произнёс фразу, которую едва ли кто понял:

– Ё бйссмиллёхи Рахмону Рахим агузабиллёхи шайтону рачим.

Анатолий на это добавил:

– Пусть родная партия освещает нам путь.

Всадники разъехались. Салим – в засаду, на своё место. А Семён и Анатолий ринулись в атаку.

Правила этой многовековой игры очень просты. Судейская коллегия из нескольких аксакалов и мудрых стариков обосновываются у края поля. Метрах в пятнадцати-двадцати от них вырыта яма полуметровой глубины и двухметрового диаметра. Поднявший козла джигит должен доскакать с ним до ямы и бросить в неё свою ношу. Всё! Победитель получает приз.

Рядом с белобородыми стариками на чистых тряпках лежат несколько зарезанных козлов. У животных вспороты животы, ливер и все внутренности аккуратно вынуты. Разрезанная полость живота зашивается очень крепкими нитками большой шорной иглой. Таким образом, козел приготовлен к соревнованию. Ну, ещё начинаются молитвы. Затем главный судья повторяет правила, чтобы участники не подрезали ножами подпруги, не кололи шилами лошадей, не били друг друга нагайками, в которые вплетают длинные, тяжёлые куски свинца, и не делали многие другие пакости.

Когда подготовительный судейский ритуал закончен, специально выбранный всадник на полном скаку подхватывает с земли козла и везёт его подальше от судейской коллегии в поле. Там он просит всех козлодёров отъехать от него на десять-пятнадцать метров. Всадники пятятся назад и выстраиваются полукругом. В это время держащий в руках козла бросает его на землю, а сам быстро отъезжает в сторону, чтобы его не сбили с ног вместе с лошадью.

Семён и Анатолий были вместе в первой шеренге. Как только бросили козла, Семен раньше всех наехал на него и нагнулся, что бы захватить добычу первым. Анатолий закрывал его с правой стороны. Он ткнул своего Локая в шею плеткой, и его конь заработал: укусил одного из всадников за сапог. Тот заорал во всю мощь своих лёгких и рванул коня в сторону. Локай начал брыкаться и выделывать такие пируэты, что все в страхе попятились в сторону.

Слева от Семёна находился Марипчён. Два всадника одновременно склонились, чтобы захватить козла. И вот тут Семён применил свою хитрость. Он знал, что когда ругаются узбек с узбеком, для более сильного оскорбления противника прибегают к русскому «фольклору». Повиснув с лошади и увидев лицо и волосатую руку Марипчёна, которая уже почти прихватила козла, Семён вскричал на узбекском языке:

– Я твою сестру в белоснежные груди целовал!

Марипчён бросил козла и мгновенно выровнялся в седле. Он был шокирован, глотал воздух открытым ртом и рукой шарил по карманам: искал перочинный ножик или заточку. Эффект неожиданности и напора сработал. Теперь он не мог применить гипноз. На какое-то время Семён закодировал его. И этого короткого времени хватило, чтобы Семён схватил козла, подтянул его как можно выше под правый стремянной ремень, прижал правой ногой к туловищу коня и по-богатырски рявкнув, рванул на выход. Благо дело, Анатолий успел слегка расчистить дорогу и никому не позволил протиснуться между ними.

Два казака – украинский и русский – прорывали кордоны захвата, как два голиафа, отталкивая и отбрасывая всё со своего пути. Они скакали к реке. Это на время обескуражило противников, потому как по логике мышления голиафы должны были развернуться и скакать на яму, в которую бросают козла.

Вот тут Марипчён, готовившийся перехватить ребят, совершил вторую ошибку...

Семён скакал первым. Подъехав к Салиму, он вытащил из-под ноги козла и передал ему в руки. Салим прижал коня пятками и зычно крикнув «Аллах Акбар», направил его вниз к речке. Река, по которой совсем недавно текло сто-сто пятьдесят кубометров воды в секунду, теперь обмелела так, что ягнёнок мог бы перейти на другую сторону, не замочив живота. Но берег был очень крутой, высота его составляла более трёх метров. Прыжок был жуткий, но красивый. Жеребец приземлился на намытую водой подушку песка мягко, но что-то было немного несбалансированно. Он как бы присел на задние ноги, и всё-таки сумел найти равновесие. Салим покачнулся, но удержался в седле. Его лягушонок по инерции совершил ещё не столь длинный прыжок, и рванул галопом. Он летел как пущенная из лука стрела: голова, спина, хвост – всё было на одном уровне, он словно стелился по земле, и только ноги работали как заводные.

Пока Семён и Анатолий спускались вдоль берега по узкой дороге, Салим пересёк водную преграду и выскочил на дорогу с другой стороны реки. Она была зажата хлопковыми полями и тутовыми деревьями, которые уже обрезали для подкормки шёлковых червей. Срезанные длинные ветки шелковицы валялись на дороге, и это мешало быстрой езде. Но Салим выжимал из лягушонка всё, что можно.

Переехав речку, на дорогу выскочили Семён и Анатолий. А ещё через некоторое время за ними вырвалась кавалькада всадников в три десятка, преследуя дерзкую троицу.

Увезти козла с ристалища редко кому удавалось. Считалось позором, если козлодёры не могли вернуть козла на поле, на игру. Но Салим сумел выставить их на посмешище. Он, как тайфун, ворвался во двор конюшни, спрыгнул с коня, и побежал закрывать ворота. Одну сторону он закрыл наглухо, а другую держал руками, ждал, когда друзья заскочат во двор. Как только Семён с Анатолием проскочили через ворота, Салим мгновенно закрыл вторую половину и задвинул засов.

После этого Салим водрузился на верхней балке ворот, Семён с правой стороны с большой палкой, а Анатолий залез с левой стороны ворот, вооруженный плеткой. В это время подъехали преследователи. Они кричали, ругались, требовали вернуть козла.

Марипчён молча сидел на своем аргамаке. Он был позади всей команды.

Ребята смотрели на все происходящее молча, не проронив ни слова.

Крики прекратились так же быстро, как и начались. Первым подал голос Салим.

– Уважаемые, вы не смогли защитить игру, поэтому мы утащили козла: закон гласит: выкуп!

Из толпы послышалось:

– Сколько?

– Двести рублей.

Тут в спор вмешался Марипчён. Он подъехал вплотную к воротам и сказал:

– Я даю сто пятьдесят рублей. Козла мне в руки.

Благородный курд не стал торговаться.

Марипчён привстал на стременах, передал деньги Салиму и сказал:

– Исполнилась твоя мечта. Давно ты хотел меня обойти. Сегодня тебе это удалось.

Курд аккуратно передал козла. Марипчён принял ношу, развернулся, чтобы уехать, но вновь приблизился к воротам, прокричав:

– Семен, ты что-то сказал, или я плохо услышал? Так что ты сказал?

Семен громким голосом ответил:

– Я с большим уважением отношусь к Марипчену, как к брату, но спорт есть спорт. Спортивный азарт присущ нам всем. Кто скажет, что он не готовит разные хитрости, чтобы взять козла? Марипчён, тебя учить не надо, я сам учился у тебя...

Очень мужественный, гордый, смелый человек смеялся как ребенок. Все вокруг хохотали, поддерживая владельца козла.

Марипчён рванул коня и умчался как вихрь на ристалище. Приближаясь к судейской коллегии, он держал козла на вытянутой руке. Подъезжал рысью, но никто и не подумал погнаться и вырвать ношу. Он подъехал к яме, бросил в нее козла и попросил свой законный приз.

Только тут все опомнились. Надо было блокировать Марипчёна и попытаться отнять у него козла. Но поздно...

На кону стоял мотоцикл с коляской.