Владимир ТЫЦКИХ. Харбинская Атлантида

ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ХАРБИНЕ?

Своим студентам в институте искусств вопроса о Харбине я не задавал. Китай неплохо освоен приморцами, о городе на берегу Сунгари, конечно, многие земляки знают. Не только те, кто приезжал непосредственно в Харбин, но и те, кому привелось добираться железной дорогой до Пекина или Даляня, активно посещаемого нашими туристами и деловыми людьми. В городе живет в пять-шесть раз больше народу, чем во всем Приморском крае. Он славен зимним фестивалем ледяных скульптур, крупнейшим в КНР производством вертолетов, организацией разного рода международных выставок и ярмарок, привлекателен для туристов. Потому молодых людей я спрашивал не о Харбине, а о КВДЖ – Китайско-Восточной железной дороге. Никто ничего не смог сказать о ней. Никто, не один человек. Между тем, Харбин изначально неотделим от КВЖД. Верно утверждение: город начинался с железной дороги. Но правда и в том, что КВЖД начиналась с Харбина. В 1898 году он основан русскими как будущая железнодорожная станция.

Дорога в разное время именовалась по-разному: Маньчжурская, Китайская Чаньчуньская, Харбинская. Построенная Россией по согласованию с китайской стороной, являясь безраздельным достоянием Российской империи, магистраль через Маньчжурию соединяла Читу с Владивостоком и Порт-Артуром. История ее драматична. В этой истории даже была своя война (1929 г.).

КВЖД имела разных хозяев. Полностью введенная в эксплуатацию в 1903 г., дорога обслуживалась до 1917 г. российскими подданными, потом советскими гражданами, в 1935 г. отошла к Маньчжоу-го и до разгрома нашими войсками Квантунской армии фактически принадлежала Японии. Совместное после второй мировой войны советско-китайское управление завершилось в 1953 г. безвозмездной передачей Китайско-Чаньчуньской железной дороги Китайской Народной республике.

Харбин, с нуля поднявшийся на болотах у реки Сунгари, в течение нескольких десятилетий превратился в город, развитый во всех отношениях. Это был русский город, в котором всё, от его архитектурного облика до разнообразных, необходимых для работы железной дороги и для жизни горожан, производств создавалось трудом и талантом харбинцев. И как сама Россия, город был многонационален. Не только на открытках и старинных фотографиях можно увидеть православные храмы, католические костелы, протестантские церкви, еврейские синагоги, многообразные молельные дома Харбина – часть строений сохранилась до наших дней.

Это был город уникального соединения, взаимопроникновения культур двух великих народов. Сегодня на харбинских погостах можно увидеть надгробья, на которых русские имена сочетаются с китайскими фамилиями, а имена китайские – с фамилиями русскими.

Этот город был родным для людей, оставшихся без Родины, – после революции и гражданской войны в России Харбин стал на востоке центром эмиграции первой волны.

Он обрел много имен. Одно из них – Восточный Париж. В облике города, безнадежно азиатского по своему географическому положению, в ритме, в атмосфере его жизни, в свычаях-обычаях, в манерах и даже в одежде его жителей присутствовало много такого, что делало Харбин подчеркнуто европейским. Но в большей мере название Восточный Париж город заслужил, дав приют и вдохновение русским артистам, художникам, писателям, оказавшимся вдалеке от родной земли. Харбинцами были: Федор Шаляпин и Александр Вертинский (старшая дочь Марианна родилась в Китае накануне возвращения семьи в Москву)… Харбинцы: Арсений Несмелов, Валерий Перелешин, Степан Скиталец, Альфред Хейдок… Харбинец – Павел Северный (фон Ольбрих), через жену породнившийся с родом, увековеченным в топонимике Владивостока названиями Куперова падь, мыс Купера и др.

Русский Харбин к концу своего существования уже город-стотысячник. Судьбы харбинцев, рассеянных по всем обитаемым материкам планеты, нередко таинственны, всегда драматичны, часто безоговорочно трагичны. Немало наших соплеменников остались харбинцами навечно. На холмистом берегу Сунгари упокоены тысячи и тысячи (общее количество никому неизвестно) строителей города и КВЖД, участников русско-японской войны 1904 – 1905 годов, эмигрантов, советских воинов, погибших в боях при освобождении Китая от японских захватчиков в 1945 году.

Старых харбинцев, их потомков в Харбине нет. Сегодня в городе наберется несколько десятков русских. Огромный мегаполис стал всецело китайским и, кажется, забыл самого себя. Но еще есть люди, которые помнят Харбин таким, каким он был, когда его звали Восточным Парижем.

ПЕРВАЯ МЕЖДУНАРОДНАЯ

Первая международная научно-практическая конференция «Любимый Харбин – город дружбы России и Китая» – действительно, первая за более чем вековую историю города. Конференция, как принято, приурочена к круглой дате. Так Русский клуб в Харбине решил отметить 120-летие Харбина и Китайско-Восточной железной дороги (председатель Русского клуба Марина Кушнаренко, член правления Сергей Ерёмин).

В подготовке и проведении форума участвовали: Генеральное консульство России в Шэньяне (КНР), Российский культурный центр в Пекине, Приморское краевое отделение Русского географического общества – Общество изучения Амурского края.

Взволнованный разговор о прошлом и настоящем Харбина, о жизни русской диаспоры города состоялся 15 – 18 июня 2018 года. Открыл конференцию иностранный член РАН, кавалер российского Ордена Дружбы, член Союза писателей России, заместитель председателя Амурской писательской организации профессор Ли Яньлин. Участников лично поздравили с началом работы: Генеральный консул РФ в Шэньяне Сергей Пальтов, заместитель главы администрации Владивостока Сергей Шерстюк, председатель Общества изучения Амурского края Алексей Буяков. В адрес конференции прислали приветствия посол России в КНР Андрей Денисов и руководитель Российского культурного центра в Пекине Ольга Мельникова. В работе конференции участвовала представитель Посольства Украины в провинции Хэйлунцзян Фу Хун. Конференция вызвала интерес у посольств Польши и Белоруссии.

Форум собрал более 50 ученых, историков, литературоведов, писателей, харбинцев разных поколений из 8-ми городов России, из Китая, Австралии, Тайваня, Латвии, США, Японии. Они заслушали и обсудили 42 доклада, посвященных истории и выдающимся людям Харбина и КВЖД, русской эмиграции, литературе русского зарубежья и мн. др.. Руководитель секции «Русское зарубежье» Общества изучения Амурского края Инесса Капран поставила своеобразный рекорд, выступив с двумя своими докладами и представив участникам доклад Юлии Бельчич, не сумевшей приехать в Харбин.

Делегация из Владивостока (аспирант, ведущий научный сотрудник, четыре кандидата и пять докторов наук, доцент, четыре профессора и др.) стала самой большой. В ее состав вошли два десятка человек, в том числе 15 членов Общества изучения Амурского края. Приморцы выступили с докладами: Светлана Дударёнок – «Изучение восточной ветви русской эмиграции в ДВФУ»; Людмила Галлямова – «КВЖД как фактор социокультурного развития северо-восточного Китая»; Алексей Буяков – «Русские морские офицеры-эмигранты в Харбине: 1918 – 1955 гг.»; Сергей Врадий – ««Маньчжурский вариант» (роль КВЖД в хозяйственном освоении российского Дальнего Востока и северо-восточного Китая)»; Юлия Яроцкая – «Русская культура и русское искусство в воспоминаниях о детстве и юности в Харбине»; Инесса Капран – «Условия жизни русских харбинцев в 1930 – 1940 гг.», «О работе секции «Русское зарубежье» ОИАК по сохранению памяти о российском историческом наследии на северо-востоке Китая»; Юлия Белчич – «Выдающийся исследователь геологии и месторождений полезных ископаемых русского Дальнего Востока и северо-востока Китая профессор Э.Э. Анерт (1865 – 1946)» (представлен И. Капран); Мария Сердюк – «Деньги КВЖД: история исследований»; Анна Новикова – «Воспоминания о Харбине».

Свое слово с трибуны конференции произнесли коллеги из Благовещенска, Иркутска, Москвы, Новосибирска, Томска, Челябинска, Якутска, австралийского Брисбена, американского Энн Арбора, японской Аоямы и др.

Китайские друзья, известные ученые и молодые аспиранты, представили шесть докладов на русском языке и один на английском.

Участники конференции посетили памятные места Харбина, побывали на балу «День России» в историческом здании Яхт-клуба.

Материалы конференции готовятся к изданию на русском и китайском языках в Дальневосточном федеральном университете.

ПОВТОРЕНИЕ ПЛОХО ВЫУЧЕННОГО УРОКА

В Харбине свиделись с Лю Кэцзи. Не зная ничего о конференции, не зная даже полного ее названия, я поехал в Китай ради встречи с ним.

Он любит, чтобы русские звали его Юрием Дмитриевичем. Пять лет назад довелось редактировать воспоминания Юрия Дмитриевича «Моя русская бабушка», опубликованные в журнале «Сихотэ-Алинь». Мы общались на расстоянии, переписываясь по интернету. Теперь познакомились вживую.

Бывший заместитель директора Харбинского оперного театра, председатель музыкального общества и заместитель председателя Федерации деятелей искусств г. Харбина, в недавнем прошлом главный дирижёр Харбинского симфонического оркестра, Лю Кэцзи формально не имел отношения к конференции. Лично не знакомый с ее участниками, он, кажется, неожиданно для самого себя, многим из них оказался известным. В гостинице, где мы условились встретиться, и в городе, по которому ходили-ездили в большой компании, нам пообщаться не удалось. Юрия Дмитриевича все время окружали новые знакомые, желающие с ним поговорить. Руководитель владивостокской делегации Алексей Буяков дал добро один день не участвовать в заседаниях форума, чтобы я мог обсудить с Лю Кэцзи наши дела. Он показал мне Харбин и, что называется, на натуре рассказал о нем много такого, о чем не прочтешь ни в одной книге, не узнаешь ни из какого доклада. Некоторые важные, представляющие особый интерес, вопросы, при обсуждении которых я не присутствовал, пришлось потом прояснять в кулуарах.

Вообще, мне, просидевшему на разных совещаниях-собраниях большой кусок жизни, харбинское «мероприятие» заранее представлялось малополезной тратой времени. Теперь знаю: конференция конференции рознь. Профессиональный, глубокий разговор людей, знающих нечто чрезвычайно важное для всех сограждан, но немногим известное, болеющих за Родину, неравнодушных к судьбам соотечественников, стал событием, каких бывает в жизни не очень много. Уже, так сказать, академическая часть форума, когда с трибуны звучали доклады, заинтересованно, по-хорошему пристрастно обсуждавшиеся аудиторией, открыла в поучительной полноте особый мир, о котором допрежь было поверхностное и фрагментарное представление. Неформальное – «в коридорах» – общение с участниками конференции значительно оживило и расширило границы этого мира. Но главное, чем одарил Харбин, – переоценка, переосмысление многих вещей, по времени вроде бы далеких от нас, однако имеющих огромное значение не только для дня нынешнего, но и для грядущего.

Переменам в моем сознании сильно способствовали Лю Кэцзи и Ли Яньлин.

Пронзительный рассказ Юрия Дмитриевича «Моя русская бабушка» теперь прочитывался по-новому. «Китай многострадальный! После стихийных бедствий на нашу голову обрушились более страшные бедствия, устроенные людьми… В Китае опять произошёл переворот. Без внешней агрессии, без вторжения, под насмешки и аплодисменты некоторых людей китайский народ начал бороться сам с собой. Мы были бессильны… что же в конце концов случилось? Люди с ума сошли? Окончательно потеряли человеческий облик? Всюду невероятный хаос – как будто наступал конец света…. Такое горе! Такие мучения!» Это – про «культурную революцию» в Китае. Однако понуждает размышлять о многом, что происходило и происходит в родной стране. В царской империи. В Советском Союзе. В Российской Федерации.

Профессор Ли Яньлин вышел на трибуну с докладом «Литература русской эмиграции в Китае». Можно было ожидать сухого, а то и скучного изложения известных и, дай бог, не известных фактов, сюжетов из литературной жизни старого Харбина и, может быть, Шанхая, с перечислением имен писателей, названий их произведений, с каким-то, как принято, абрисом судеб авторов и даже, допустим, с анализом их творчества. Наверное, все это, так или иначе, присутствовало в речи оратора, но ученый и писатель Ли Яньлин высказал мысль, которая сразу захватила сознание, сделав все остальное настолько второстепенным, что можно было уже не трудиться запоминать. Русскую литературу прошедшего века китайский исследователь оглядел с такой высоты, проанализировал на уровне столь мощного обобщения, что стало обидно за отечественных литературоведов и критиков. Такого ясного взгляда на предмет, такой четкой позиции я не встречал у нынешних (известных мне) российских коллег Ли Яньлина.

Литературу, развивавшуюся и на государственном уровне поддерживаемую в Советском Союзе, докладчик, не изобретая велосипеда, назвал литературой социалистического реализма. К ее «родовым чертам» отнес социальный оптимизм, патриотизм, любовь к Родине, готовность стоять за нее, жертвенно ей служить. Эмигрантскую литературу ученый определил как литературу критического реализма. Не только идейно, но и по житейской философии, по отношению к ценностям жизни, к миру, окружающему человека, и к самому человеку эти литературы оказались непримиримо враждебны, находились в состоянии войны и были непрочь уничтожить одна другую.

Это было понятно, ничего нового, ничего неожиданного в этом не было. Но Ли Яньлин говорил дальше. О том, что обе выше названные литературы, на самом деле, есть одна русская литература, которая стала бы не полной, не отражающей всю историю России, весь ее очень разный, но сплошь многострадальный народ, если бы та или другая часть этого единого культурно-исторического явления вдруг перестала бы существовать.

Отсюда уже было недалеко до мысли, что Россия, допустим, сто лет назад – это не Москва или Харбин, а Москва и Харбин одновременно. И русские – не белые или красные, а белые и красные сразу.

Когда пролетарский поэт Маяковский написал поэму «150 000 000»? Если ей еще не исполнилось ста годов, то вот-вот исполнится. 150 000 000 – это: сто пятьдесят миллионов! Столько народу насчитывала Россия, когда Владимир Владимирович создавал знаменитое ( в иные времена) произведение. Сколько нас сегодня? На пару-тройку миллионов меньше… Через сотню лет… А всего четверть века тому – без малого два раза по столько – почти как в Соединенных Штатах…

Статистика убийственная. Как объяснить, как понять? Чем оправдать?

Уже не составляло труда оглянуться назад, хотя бы и в самую глубокую глубину веков. Там видно, чем платила страна за внутренние распри и расколы, не раз и не два подтверждая евангельское: «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот».

И тут к месту – Лю Кэцзи: «…на нашу голову обрушились более страшные бедствия, устроенные людьми… опять произошёл переворот. Без внешней агрессии, без вторжения, под насмешки и аплодисменты некоторых людей китайский народ начал бороться сам с собой…»

Заменим «китайский» на «русский». Остальное – один в один.

Внимательно посмотрим, как китайцы перемогли, преодолели свою беду. Для русских их опыт сегодня актуален. Беспристрастно осмыслим свой собственный, в том числе и новейший, опыт.

В одном случае народ сплотился, стал единым. В другом…

Или – или.

Народ – мучительно, через боль, через обиды, через великое терпение – исправляет свои ошибки и ошибки своих вождей. Но не проклинает свое прошлое, никого не предает анафеме. Не очерняет ничьих имен. Не воюет с памятниками, могилами, не борется с тенями былого. Не рвет себя на части, не режет напополам, не разваливается на «наших» и «ненаших», не выстраивается, не прет стенка на стенку против самого себя. Это всегда ведет к ослабевающему расщеплению, к смертельно опасному разделению. «Если царство разделится само в себе…»

Об этом думалось пять лет назад в Пекине у мавзолея председателя Мао, ужасного автора «культурной революции», но и Мао Цзэдуна – создателя и вождя Китайской Народной республики, сегодня удивляющей мир своим прорывом в завтра. Об этом думалось в нынешнем июне в Харбине на сакральной для харбинцев набережной Сунгари, в парке имени Сталина, по которому сначала гуляли мы с Лю Кэцзи, а потом – со всеми участниками конференции «Любимый Харбин».

У истории нет сослагательного наклонения. Но оно есть, должно быть у историков. Иначе им придется перепрофилироваться в составителей протоколов с мест исторических происшествий. Если такие «историки» окажутся хоть кому-то полезными.

Что было бы с Россией, с народом русским, при белом и пушистом Иване IV – Грозном? При мягеньком, пытающимся всем угодить, Петре Первом? При Иосифе Сталине, когда бы он явился подобием елейноголосого перестройщика Михаила Горбачева или выдающегося демократа Бориса Ельцина? Да и так ли мы процветали, так ли прекрасно чувствовали себя при этих двух последних? Это ведь при них страна потеряла половину населения. О прочем пусть каждый самостоятельно поразмышляет по горячим следам «добрых» правителей. Мы же констатируем скорбный факт: страна, потеряв миллионы и миллионы людей, профукав огромные территории, загубив свое хозяйство, обессилила, утратила уважение всей планеты. Но почему-то не обрела ни покоя, ни единства и оказалась у последней черты, раздираемая старыми и новыми противоречиями, все больше погружаясь в зловонную яму междоусобиц.

И вернемся на берег Сунгари. Вернемся к главной теме конференции «Любимый Харбин» – теме воссоединения отечественной истории, реставрации исторической правды во всей ее полноте. Без этого невозможно извлечь спасительные уроки из прошлого, а смутные времена в России закончатся, только если она перестанет существовать.

Собственно говоря, ради разрушения России и устраиваются из века в век все «русские» смуты. По большей части, сие блюдо – импортное, но изготовляется при самоотверженном участии доморощенных кашеваров, которых в краях родных отчего-то во все времена «имеет место быть» в изобилии.

СКОЛЬКО НА СВЕТЕ ХАРБИНОВ И ХАРБИНЦЕВ?

Почему человеку, осознающему себя человеком русским, в Харбине становится печально?

Тут надо уточнить понятие «русский». Все знают: в Китае живут китайцы. Во Вьетнаме – вьетнамцы. В Соединенных Штатах – американцы. Между тем, Китай – это более полусотни разных народов. Главный, самый многочисленный из них – «хань». Мы, большинство из нас, про ханьцев не ведаем, для нас все жители Поднебесной – китайцы. Около ста миллионов жителей Вьетнама, соответственно – вьетнамцы. Однако и здесь более пятидесяти национальностей (большинство – вьеты), говорящих более чем на ста(!) языках. Американцы используют более трехсот тридцати(!) языков, что дает представление о национальном составе населения страны. И, к примеру, почти миллион русскоговорящих, более полумиллиона разговаривающих на хинди и столько же на польском одинаково являются американцами.

Похожее было в царской России. Национальности «русский» не существовало. Братские славянские народы назывались великороссами, белорусами и малороссами. Все граждане империи, независимо от национальности и родного языка, в глазах всего мира были русскими.

В этом контексте исторический многонациональный Харбин с момента своего основания был русским городом. Но печально в нем не потому, что он перестал им быть. Печально, горько и даже страшновато потому, что история русского Харбина и его жителей стала матрицей разрушительного процесса, в результате которого целое и большое делится на части. И уже по частям, начиная с малых, начиная с национальной, религиозной группы, с отдельной семьи, с отдельного взятого человека, бесповоротно уходит в небытие.

Харбин был не просто частью большой страны, он был (изначально) этой страной – был маленькой Россией с многоплеменным, как сама Россия, молящимся разным богам, но, за малым исключением (везде бывает), преданно служащим единой для всех державе народом. Этого Харбина, этого народа сегодня нет. Стоит на земле большой красивый город. Другой город. По всему свету рассыпались потомки харбинцев. Они – уже не харбинцы. Хотя…

О чем заставили задуматься значительная часть докладов Первой международной конференции в Харбине и мудрые Лю Кэцзи с Ли Яньлином? За других-всех не скажу. Мое сердце заболело о малой моей родине. В Казахстане, где больше половины жителей составляли русские (немцы, поляки и т.д.) сейчас их менее трети. Хватило не жизни – полжизни, четверти жизни одного поколения, чтобы народ бывшей советской республики разделился, и те люди, которые превратились в иностранцев по отношению к своим соплеменникам, стали исчезать с родных мест. Покидая города, возведенные дедами-отцами, землю, обихоженную предками, погосты, на которых остаются без призора кресты и звезды, надмогильные плиты и памятники, датированные ни много ни мало тремя с лишним веками.

Логика разделения жестока: процесс, однажды начавшись, набирает обороты и ведет ко всё большему разделению, принимая непредсказуемые формы. Вот, он уже достает и самих казахов: чем, если не разделением, является замена кириллицы на латиницу? Два алфавита – две грамоты, две культуры, два мировоззрения. Два народа. Самое опасное – межа пройдет между поколениями. А у казахов есть и другие проблемы. В «единой семье народов» почти на нет были сведены родоплеменные различия (и, соответственно, противоречия) между старшим, средним и младшим жузами. После развала СССР подобные противоречия в Таджикистане привели к гражданской войне. Результат: за несколько месяцев бывшая «зависимая», тем не менее мирная и даже, можно сказать, идиллически дружная (после жестоких разборок с басмачеством, конечно) республика, став свободной и самостоятельной, потеряла убитыми, откочевавшими за рубеж (в немалом числе – в лагеря боевиков в Пакистане и др.) в два раза больше (120 тысяч) граждан, чем погибло на фронте за 4 года Великой Отечественной войны (60 тысяч).

И уж тут, вслед за малой, нельзя было не задуматься о Родине большой.

Латвия, Литва, Эстония, слава Богу, обрели, не в пример Таджикистану, желанную и гордую свободу без кровопролития. Но все (все!) прибалтийские республики утратили треть(!) своих жителей. Однако дело не только в (трагическом, если не катастрофическом) сокращении и так немногочисленного населения. Прислушаемся к латышу Ренарсу Кауперсу. «С 91-го нам, латышам, усиленно внушали, что все советское – плохое. Я, признаюсь, сам так думал до тех пор, пока не занял пост советника министра культуры, им тогда был Раймонд Паулс. Я стал знакомиться с учебными пособиями, и оказалось, что за годы независимости Латвия не издала ничего! Все учебники латышского языка, литературы, словари – всё из Советского Союза! Сравнивая с наследием советской Латвии, я увидел, что наши современные лингвисты, фольклористы, культурологи близко не могут подойти к тому, что делали их коллеги в СССР. А ведь это великая ценность. Так я понял, на каком высоком уровне в Союзе была латышская культура. Ее уважали, давали свободу развития. Сегодня нашей культуры нет, ее заменили на евро-американскую… Люди тысячами покидают Латвию: дОма для них нет, нет работы и веры в будущее. Для нашего маленького народа это трагедия. Когда-то мы летали в космос и пели на Лиго (один из самых почитаемых латышских народных праздников – прим. В.Т.), теперь моем посуду в Лондоне и думаем, сможем ли прокормить хоть одного ребенка… Мне почти 40, и я хочу сказать, что очень плохо – что Союза больше нет».

Осознание очевидного, увы, отстает от происходящего. А ведь осознать проблему не значит ее решить. Особенно, если она осознается далеко не всеми. Тем более, когда вроде бы ниоткуда вырастает толпа желающих не преодолеть ситуацию а, наоборот, усугубить ее всеми возможными способами, сделать полураспад полным и необратимым.

Кому-то, очень умному, это сильно выгодно. Кому-то, совсем глупому, это представляется естественным и даже необходимым. В 1974 году случилось внимать голосу Александра Солженицына то ли на радио «Свобода», то ли на «Немецкой волне». Александр Исаевич в присущей ему манере вселенского оракула утверждал: в такой огромной стране как Советский Союз невозможно эффективное управление и хозяйствование, вот если бы на месте СССР появилось штук 40 – 50 «типа швейцарских кантонов», жизнь стала бы цветущей. Теперь пришел черед России. Вожделенная мечта о ее разделении неустанно звучала из уст великого русофоба-антисоветчика Збигнева Бжезинского, как заклинание повторяется разнокалиберными кондолизами райс и мадленами олбрайт – имя им легион. Воинственным чужакам с пеной у рта подпевают «наши» гозманы, нарусовы, амнуэли… Все, разумеется, пекутся о русской жизни больше, чем о своей собственной.

Важные люди втиснули главного из «своих» «радетелей» об обустройстве России в школьную программу, выбросив оттуда Николая Островского и Александра Фадеева… Прославленному «прорабу» вседержавного раскола с энтузиазмом лепят памятники по всей демократической России. Сподобился и Владивосток. Памятников адмиралам Василию Завойко и Евфимию Путятину в нашем городе нет (попутно скажем: в Японии Евфимию Васильевичу поставили три памятника). Нет писателям Константину Станюковичу, Александру Фадееву, Палу Васильеву (попутно скажем – только в одном казахстанском Павлодаре их четыре)… Есть Александру Солженицыну. И, как изрек почетный немец Михаил Горбачев, «процесс идет»…

Отделившаяся Грузия делится на Грузию, Южную Осетию (Аланию), Абхазию. Отделившаяся Молдавия – Молдова и Приднестровье. И мира-то – нигде не присутствует. И счастья немного. И свободы как-то не всем хватает. Нигде. Потому что мир, счастье, свобода не живут отдельно в одном дворе, на одной улице, в одном селе-городе за счет другого двора, другой улицы, другого села-города.

Не раз пролилась кровь в снискавшей независимость Киргизии. Рекой льется на «незалежной» Украине. Украина, вообще, эталон распада. Если не произойдет чуда, если расчленение на части единого народного тела не будет как-то остановлено, уже в самое недалекое время откроется белому свету неодолимо трагическая судьба украинских венгров, поляков, русских… И – неизбежно – самих украинцев-малороссов. «Процесс идет». Украина отделилась от семьи народов общей многовековой державы. От Украины отделяются Донбасс и Луганск… А есть еще Львовщина, Волыньщина… И много чего есть еще. Разные языки, разные алфавиты. Историки, писатели, герои…

Крыму повезло. Он не отделился, не ушел в отдельно взятую независимость. Там его неминуемо ждала одна судьба – судьба Донбасса. Крым не отделился. Крым – присоединился. И – выжил. Без потери сознания, без переливания крови, ибо уберег себя от кровопотери. Пока на постсоветском пространстве – один-единственный обнадеживающий пример.

А что о нем говорят забугорные и доморощенные наши либерал-демократы? Слушать страшно. Еще страшнее – представить, что было бы, окажись в их руках будущее российского государства и русского народа. Впрочем, чтобы представить, не надо шибко напрягаться. Достаточно незамутненным, трезвым взором поглядеть на Украину…

Не об этом, но и об этом – тоже! шла речь на Первой международной конференции на берегу китайской Сунгари, где на ухоженном русском кладбище мы увидели много крестов и совсем мало людей. Собственно, кроме участников конференции, в бессолнечный, какой-то траурно-задумчивый, день под моросящим дождем приехавших поклониться памяти соотечественников, больше никого не было.

Тогда и ожгла сознание мысль – не стал ли новым Харбином тот же, к примеру, Донбасс?! Не новые ли харбинцы маются теперь по ближнему и дальнему зарубежью? Сколько их? После развала Советского Союза публично-печатно называлось число – 35 миллионов.

Недавно Владимир Путин говорил уже о двадцати пяти.

Плохо посчитали четверть века назад? Иначе – куда делись десять? Демографическая статистика уверяет – в России их нет. Разве только какая-то малая часть из миллионов новых «харбинцев» смогла найти приют на земле предков.

Снова вспоминается Лю Кэцзи: «…что же в конце концов случилось? Люди с ума сошли? Окончательно потеряли человеческий облик? Всюду невероятный хаос…»

«Невероятный хаос» охватывает социум на крутых изломах истории. Оживляются звездочеты, прорицатели, экстрасенсы, гадатели на кофейной гуще… Множатся партии и движения. Общество самоотверженно делится на «наших» и «ненаших», красных и белых, зеленых и голубых, серо-буро-малиновых… Из тайных норок, неприметных прежде щелей выползают, вылетают на свет Божий очередные вершители судеб, держатели последней-окончательной правды, новые передельщики и спасители мира. Правят бал неприятие иных вер и чужих мнений, равнодушие к жизни ближних и дальних, какое-то маниакальное стремление опять и опять разрушить все до основания, нечеловеческая готовность уничтожить инакомыслящих.

Ах, как было бы лечебно всех враждующих умников, все разноцветное непримиримое скопище устроить на жительство в Харбине у русского кладбища Хуаншань! Или поместить в одну подводную лодку и отправить в океанские глубины, где каждый-отдельный имеет шанс остаться живым только вместе с экипажем! Попробовали бы они там руководствоваться не уставами, для них ненавистными, не моряцкими традициями, сотворенными самой флотской жизнью, а горячо ими любимыми «общечеловеческими ценностями»…

Вот это главное – вопрос о ценностях. Что на первом месте? Что важнее для жизни, для спасения на земле и на небе? Идея? Миропорядок, который воспаленному мозгу имярек представляется единственно правильным? Или все-таки – человек? Лично каждый, неповторимый и единственный.

Человечество, неся огромные потери, мучается этим вопросом от сотворения. Хотя ответ на него давным-давно известен. Без малого тыщу лет назад, еще в начале XII века, Гиясаддин Абуль-Фатх Омар ибн Ибрахим аль-Хайям Нишапури сказал нам:

Друг, умей от пустой суеты отличать

То, что сможешь на деле ты людям отдать.

Лучше что-то хорошее ближнему делать,

Чем весь мир от крушения мира спасать.

Однако сказать легко…

И вдруг подумалось: а я ведь – «харбинец». Родился в Казахстане, учился на Украине, жил-служил в Латвии. Но – повезло. Потеряв малую родину, став трижды беженцем, все-таки пока живу в единственной на всем белом свете родной стране.