Игорь ПУЗЫРЁВ. И умереть!

Рассказ

Моллюски, если смотреть на них долго и строго, слегка шевелятся, переливаясь масляным. Полторы дюжины разом. Сверху на каждом лежит тощий листочек кинзы, под его зеленью моллюску кажется хоть чуть-чуть, но безопаснее. Что-то идёт не так, и напрягая единственную, но подрезанную мышцу, они быстро соображают – где всё пошло не по плану. Ostreidae – семейство морских двустворчатых моллюсков. Но створка теперь одна, а лёд в огромной чаше таять ещё не приступал – всё только начинается. И они, напуганные, разглядывают интерьер ресторанчика, созданного кем-то на манер старой почты: огромные ретро-часы посреди, ящички для писем, полупустой зал, официанты в белых передниках. Праздник, что ли какой-то тут?

Напротив двух Татьян за столом – Сергей. Просто Сергей, муж одной из них, а на дворе год, следующий за миллениумом.

Татьяна Blond и Татьяна Brunet. Так назвал их, безыдейно сидящих на бесконечной лестнице Арки Дефанс, парижанин с дорогим портфелем. В красных ботинках и красном же шарфе, на всю длину умотанном вокруг шеи аристократа. Он долго смотрел в сторону сидящих, а те, заметив внимание, хихикали.

– Понимаете по-французски? А по-английски? По-немецки? Вы откуда mademoiselles? – дальше непереводимо, но горячо и заинтересованно.

– Не mademoiselles, а мадамы! Татьяна и Татьяна. Русские. Руссия, знаете, – приятно же, Тань, чёрт возьми!

– О, Руссия! Татьяна Blond – холёным пальцем с маникюром направо, Татьяна Brunet – налево, подмигнув, Гийом – на большую верхнюю костяную пуговицу своего пальто. Enchanté!

Сегодня торжественный ужин в честь отъезда домой. Устрицы. Их можно есть в любой месяц, содержащий букву «R». Сейчас начало января – самое время. Прекрасное время года, время жизни и время места. Париж – как же долго мы шли к тебе!

Сергей ловко подхватил первую раковину, слегка полив её соком лимона, вилочкой отправил содержимое в себя. Хорошо! А муж второй Татьяны остался дома работать.

Brunet никогда не видела устриц. Вообще никогда, даже на картинках, а из блюд предпочитала картошку, запечённую по-молдавски бабушкой из гагаузии. Blond однажды ела ракушки. В Форосе, куда выпала с рюкзаками в составе команды уныло бредущей по Крыму. Чёрных черноморских мидий варили тёмной ночью в закопчёном походном котле. Много, но резиновые какие-то, переварили может?

– А он нам и говорит: Mademoiselles, поскольку сейчас вы заняты, как я понял, то позвольте хотя бы просить дать мне адреса электронной почты. Mail! И горячую надежду увидеть вас вновь…

– А я ему: Свои мейлы мы забыли дома! – так вот.

Blond прижала к ярким губам створку, закрыв глаза, что тихим вздохом отметили мужчины за соседним столом. Моллюску осталось лишь перепрыгнуть через барьер чувственной красной помады. Ловкое, но новое движение языком – и, ап – вдогонку глоток вина. Ещё одобрительный вздох. Следующая, и за ней парочка. Brunet капнула в раковину немного сока – животное напряглось и зашевелилось. Глаза подняты на Сергея ужасом – прямо так его и есть? Он же живой! Да, ем! Перегоняя моллюска от одной щеки к другой – страшно глотать. А жевать не надо? Глотать?

– Глотаю!

Слеза потекла по щеке Brunet, а за ней и другая. Чья-то жизнь проглочена ею. Вот она медленно ползёт вниз, шевелясь и, кажется, даже подёргиваясь. Blond подняла тонкий бокал с Шабли, оглядела ресторан, и смело чокнувшись с остальными, провозгласила:

– А говорили – Париж! Да никакой романтики! Поехали домой уже.

Илл.: Ланч в ресторане "Berthillon". Париж.