Игорь ПУЗЫРЁВ. Мнебывнебо
Рассказ
…Ветер перевернул на встречный с моря. С прогнозом, выходит, ошиблись. Зарядами ударил снег. Вприглядку лететь стало невозможно, и пилот Василий Петрович напрягся в приборы. Мезень пройдена уже давно. Не дозаправились – топлива обратно не хватит. И вперёд не хватит. Василий быстро принял решение – не бороться в лоб с ветром, а взять сильно правее, обойти фронт, подыскивая одновременно место для возможной посадки. И уже загорелась лампочка резерва топлива, и впереди ведь есть подходящее по размеру озеро. Вот оно – но шквалом гидросамолётик бросило к прибрежным деревьям, моторчик не вытянул пропеллером, и разрушенное, ставшее однокрылым судёнышко, свалилось в ледяную воду в полусотне метров от берега. Спасти удалось только Виктора, нож на поясе ремня и зажигалку, которая оказалась в кармане, но не работала, отсырев. Сапоги утопил – не выплыть в них. Утонуло всё, а плавать туда-сюда пятьдесят метров, и нырять там, на глубине, к самолёту – нет возможности и сил. Самоубийство!
Стуча зубами и всем остальным телом под незаходящим теперь июньским солнцем, которое ярко, но без тепла растолкало стену мокрого снега, Петрович на белых от холода ногах собирал любые дрова. Виктор Станиславович лежал сырым кульком на тощем лапнике, который смог наломать Василий с худых елей. Лежал и скулил. Он теперь всегда скулил. Постоянно, проклиная тот день, когда познакомился с Кириллом. Ягод после зимы на мху почти не осталось – не урожай был тот год, а остатки весной подобрали птица, да зверовая мелочь. Кое-как просушив зажигалку, развели голодный костёр. Помощь не приходила, она не знала, что самолёт перед падением настолько сильно свалился с курса. На пятый день ослабевший Виктор навалился всем телом на ещё более обессилившего Петровича, который выдохся окончательно и заболел, спасая обоих. Ножом он отрезал затихшему Василию ногу, и сунул её в угли костра.
Поверя в пришедшие силы, Виктор Станиславович стал продвигаться вниз по течению речки, вытекавшей из озера. Тогда, будучи живым, Петрович говорил, что река обязательно приведёт к людям. Но она почему-то не приводила. Никаких людей, только вот лютый зверь уже второй день преследует. Так и бежит сзади, или сидит поодаль. Порою ветерок, дующий с его стороны, приносит жуткую вонь существа. Отогнал, бросив камень.
Зверь отскочил опасливо, но сегодня уже не очень боясь. В этот раз опять отскочил, но упрямым охотником дождался своего часа завтра…
***
Бывший лётчик авиаотряда «Север» Василий Петрович – при послужном списке, налёте в тысячи тысяч часов и загорелой от собственного перегара морде. Руки его никогда не разжаты полностью – огромные мужичьи конечности, всегда держались за условный штурвал. Утром и днём – за настоящий, вечером – за стакан. Поэтому фактический налёт у рук выше на порядок, чем в послужном списке Петровича. Лопатообразные, отмороженные не раз, они прочно приделаны к обычному, острому на язык мужичку, подвижному, скорее субтильному, чем среднего роста. Товарищи в авиаотряде ценили его за отчаянность, надёжность в любых условиях и мастерство. Мастер поднимал борт с полосы почти вертикально, а к земле шёл – падающим на добычу канюком.
Но не уберегли сам отряд, трижды проведя слияния и однажды поглощение между чем-то и кем-то. Петровича на втором слиянии отторгло, и списало за ненадобностью. Сложный запой. Закрытый, но со смещением души. Летать – это всё, что умел делать Василий, поэтому, не в силах оторваться от земли, запускал голову в небо напитками. Напитками дома, у старых друзей по работе, у магазинов и ларьков, на скамейке сквера вдоль проспекта Тимме, где порою так и оставался спать за всеобщей ненадобностью. Когда было лето. Здесь тоже бывает короткое лето.
С приходом зимы, он пробовал устроиться в аэропорт «Талаги». Кем-нибудь, хоть механиком. Но Петровича крепко знали старые кадровики, не раз накладывавшие на него взыскания за употребление. На скамейке спать стало холодно, и не на что. Жена покинула Васю давно. Она – приземлённая очень оказалась – устала ждать постоянных возвращений тела мужа с Каниного Носа, и души из пивнушки, что у ждвокзала. Как-то раз собралась малочисленными не модными вещами, пока он был в большом рейсе «по кругу», написала записку: «Так, мол, и так, Вася», и всё. Не откладывая время, дома появились грязные носки и трусы по всем углам, паутины на потолке и занавесках, немытые окна и полная раковина посуды, точнее – вся посуда в раковине навсегда. Тараканы не прижились. Сначала было заходили, но существовать в таких условиях оказались решительно не согласны.
Архангельский «Водник» в прошлые выходные на выезде отодрал «Енисей». Не смотрел по телевизору – то ли забыл, то ли не смог просто. В эту субботу гоняют мяч дома в ранге лидеров. Петровича позвали на матч мужики из отряда. Встретил их, когда в Соломбале на стадионе у завода «Красная Кузница» помогал за бутылку лёд заливать. На этом катке Василий сам раньше любил в коньках «хоккейках» с прямым лезвием, да кривой клюшечкой застрелить плетёного мяча в девятину ворот.
– Эх, где теперь то – раньше, когда дыхание ровное, да на пульсе сорок восемь ударов!? – Петрович запыхался с лопатой, взмокнув похмельной спиной.
– Василий Петрович! Что, старое вспомнил? В профессиональную команду атакующим центром записался? – окрик с тротуара за решёткой.
– О, здорово мужики! Куда курс прокладываете? За билетами? А что, у нас играют? Слышь, мне сейчас никак, возьмите билетик, отдам потом. Ну, потом… Витька, а дай-ка командиру экипажа закурить. Можно две? Короче, у входа на стадион встретимся. Фёдор, Ирине мой пламенный, а она всё ещё под Пресли жарит? С тобой только? Ну и дура! Гы – ы…
Архангельск всегда любил свой «Водник». Команду по русскому хоккею с мячом. Более чтить было некого и не за что. «Водник» – символ! «Водник» – гордость! Даже когда гордиться вроде и нечем. По субботам на домашние матчи собиралось все дееспособное население города. Топтались на расчищенных морозных трибунах. Согревались кто чем мог. Петрович мог отапливаться по-разному. Широко размахивая руками, и хлопая ими себя за плечами. Мог топтаться на месте во всё ещё добротных мутоновых пилотских унтах, хотя ноги в них и не мерзли. Умел кричать ором, чтобы прогревало до костей самого, и соседей тоже. Ну и, конечно же, чекушка во внутреннем кармане. Большую не всегда удавалось пронести сквозь милицию, так что лучше пусть будет плоская маленькая, чем отберут круглую большую. Как вариант – можно нести уже в себе, вместе с закуской. Для надёжности.
Что-то гости сегодня разошлись. «Водник» много пропускал со стандартов, да и с игры не меньше. Центр защиты провалился. Вратарь не в настрое. Грусть трибунная, тишина. Маленькая быстро закончилась. Фёдор дал зачерпнуть из своей.
– Петрович, а ты Кирилла помнишь, из отдела снабжения? Вот. Его «ушли» тоже, так он задумал богатых рыбаков забрасывать воздухом в сторону Тимана, да на семужьи речки за Мезень.
– Ну, и?
– Два самолётика покупает. Гидроплана. Слышал, пилотов подыскивает. Безбашенные – как ты, очень подошли бы ему! Гы-ы….
Петрович поднялся на восток. На двухместном «Катране». Первый рабочий вылет.
Кирилла он нашёл быстро, Архангельск – и не город-то почти. Две улицы параллельно реке, одна перпендикулярно. Три дня выгуливался перед назначенной по телефону встречей. В баню сходил для верности. Но встретили его так, как будто он наоборот вывалялся в луже. Лично с Кириллом они не были знакомы, но справки будущий работодатель явно навёл. Портрет Василия, судя по непростым вопросам, написал себе исчерпывающий.
– Василий, Вы по-прежнему изволите?
– Кирилл, … как Вас по батюшке? Да, Александрович. Вышло всё изволение моё, летать надо. Тут я как чужая птица киви по городу лазаю. Боле желания не имеем …
Рядом, на втором и единственном пассажирском сиденье, жирно сопел мордатый Клиент – Виктор Станиславович. Самолётик от его веса постоянно тянуло завалиться вправо. Какой-то старый товарищ Кирилла из столиц. Получил право первого полёта за помощь в приобретении самолётов. Сопел и утирался от холодного пота, который обильно посетил его от страха. Василию вся эта история с карликовым гидропланом тоже не очень нравилась, но встав на крыло, он оказался там, куда так давно стремился – в небе. Виктор же ранее был только на московском «Седьмом небе». Ресторан гордился видом, картинка из окон также вращалась, но в самолёте у неё это выходило менее надежно – она раскачивалась ещё и во всех направлениях. После взлёта Виктор старался смотреть не по сторонам, а на приборную доску, где успокаивающе, маленькими психотерапевтами, покачивались неизвестностью стрелочки. Вместе с ними и Петрович, спокойно управляясь со штурвалом, помогал не умереть ему от первородного страха. Перед неведомым – Виктор Станиславович в самолётах летал исключительно первым классом, где ничто не вибрирует – ни стюардессы, ни поверхность дорогого шампанского брют в бокале. На всякий случай они опрокинули с Кириллом бутылочку виски перед взлётом, как бы за встречу и удачу.
За рядом жёстких кресел поместилось немного вещей Василия, и все – московского гостя. Тот никак не хотел расставаться ни с чем из того, что ему насоветовали взять друзья – члены какого-то столичного рыболовного суперклуба. Виктор собрался на рыбалку второй раз в жизни. В первый его привезли на Тимирязевские пруды, где сытым и неподготовленным горожанам вручают удочку, варёную креветку для наживки и стопроцентную возможность поймать раскормленную как свинью форель. Креветку могут насадить, если сам не в силах. Он не поймал – пили много. Теперь ему предстояло самому, вот этим руками изловить настоящую дикую семгу. Гигантскую семгу-бойца, а может даже и аристократического арктического гольца. Ради этого, и накатывающей волнами, на таких далеких теперь интернет-сайтах, его будущей славы, он и сидит тут с трясущимися руками и фотоаппаратом на груди. Тиманский Кряж – ждёт! С пилотом пока говорить не хочется – в горле першит. Да, и кто он такой – ханыга какой-то? Осмелел – из окна фото природы на память.
Василий знает маршрут наизусть. Может по бумажной карте и «вприглядку» в лобовое стекло – хоть до Нарьян-Мара, хоть до самой Амдермы. Авиация малая, подробный штурманский план – излишество. Мезень прошли, широкие разливы и староречья, дома деревянные двухэтажки, да пара древних молчащих труб лесозавода. Подсаживаться на дозаправку не стали, ветер почти по курсу – попутный, топлива до места хватит, ещё и останется. До Волонги, что бежит, петляя, с Тимана в Чёшскую губу, сразу под Канин Нос. Не раз Петрович с мужиками был на этой рыбной реке. Чем выше по течению заберёшься – тем больше числом и крупнее телом рыба! Всё там известно – всего-то пятьсот километров от Архангельска. Для лётчика – почти нисколько.
Василий Петрович с Виктором Станиславовичем поимели мягкую посадку на длинном не глубоком озерце у реки. Там, куда зимой вертолётом Кирилл забросил комфортабельный жилой блок и топливо в бочках для дозаправки. Гостю всё понравилось. Он пил коньяки, да виски без меры, неумело бросал дорогую снасть в невысокую для этого года воду реки, с каждым днём делая это все ловчее. Печёный на углях килограммовый хариус. Бутерброды с «семгой-пятиминуткой», просолившейся на следующее же утро. Незаходящее почти солнце. И лето, со страхом показывающееся июнем изо мха на вечной мерзлоте только на пару часов – в самый разгар дня, чтобы напомнить о себе проснувшимся комарам, да и согреться хоть чуть людям. Витя, которым он теперь стал, не мог нарадоваться на своего проводника Васю, иногда, из прилива набегающих чувств, наливая ему дорогого напитка. Громкие звонки по спутниковому телефону друзьям и Кириллу. Эйфория свободы!
Спустя две недели, в условленный срок, они вернулись. Пока ещё Витя обнял Василия на прощание, протянул покрасневшими от двухнедельного холода пальцами с забитыми святой грязью ногтями свою позолоченную визитку. С номером, где все цифры одинаковы. Забил в свой телефон номер Петровича. Звонил ему потом пару раз. Один с благодарностью, всё ещё возбужденно, почти сразу после прилёта в Москву, а второй – через три месяца из ресторана, чтобы Василий подтвердил всему пьяному честному сообществу по громкой связи наличие полярных подвигов в жизни Виктора Станиславовича.
Василий подтвердил.
Василий подтвердил. Но сам никогда не звонил по «золотому» номеру Виктора Станиславовича. Незачем.
У Кирилла он проработал только один сезон. Ему бы летать, а не толстопятых угодливо за руку по рекам гулять-кормить. Третий звонок из Москвы не нашёл его через год. Виктор, соблюдя этикет, подождал пять-шесть гудков, и нажал отбой. Сработало устройство под днищем Майбаха, и тот оторвался от земли невысоко.
А Петрович то ли трубку потерял. То ли себя самого где-то на скамейках в сквере вдоль проспекта Тимме или в квартире с паутиной, но без тараканов.
