Леонид ТАТАРИН. Рассказы и были

Программа такая!

Внук, занимаясь в кружке детского творчества, собирает из деталей «Лего» модель легкового автомобиля, увлечённо составляет программу для выступления на соревнованиях в школе.

Спрашиваю:

– Почему все дети выбирают модели немецких, итальянских, японских, американских легковых автомобилей, а не русских?

Ответ:

– Потому, что их машины хорошие, а русские – плохие.

– Почему?

Ответ юного конструктора-программиста:

– Программа такая.

Невольно задумался – а ведь ребёнок прав!

Нет ничего случайного.

Даже дети прекрасно понимают, что в России всё строится по строго определённой программе. И программа чётко и определённо составлена так, чтобы наши автомобили выпускались плохими.

США, Канада, Япония, Германия… – прекрасные страны!

Россия – отсталая страна.

Почему?

Программа такая.

И такие возмущения звучат всё чаще из всех уголков России. Даже телевидение, иногда прерывая дифирамбы в адрес президента, вынуждено показывать ракету, вспыхнувшую через несколько секунд после старта – ярким костром сгорают миллиарды бюджетных рублей.

Программа такая.

Тонут корабли, падают самолёты, горят приюты для стариков, торговые центры – гибнут сотни людей.

Программа такая.

Нищенской зарплаты и пенсий не хватает не только на растущие как на дрожжах «услуги» ЖКХ, но даже для нормального питания работающих людей, пенсионеров, детей. Но «зарплаты» чиновников и депутатов всех уровней превышают всякие разумные пределы, «зарплата» Абрамовича и других олигархов позволяет им покупать шикарные яхты, дворцы в центре европейских столиц, на самых престижных курортах.

Программа такая.

Пора менять программу.

В начале девяностых прошлого века мне было поручено принять новый траулер-завод «Маршал Крылов» на судостроительном заводе в городе Николаев. Отработав на этом прекрасном корабле пять лет с экипажем около ста человек в Тихом океане в районах промысла, было обнаружено, что по корпусной стали начали появляться коррозионные пятна глубиной до одного-двух миллиметров, размером до десяти-пятнадцати сантиметров. При толщине корпусной стали 14 мм. такие дефекты выглядели очень серьёзно. На подводной части корпуса их насчитывалось до двух тысяч. Судовладельцем было принято решение направить судно в Калининград для ремонта и выяснения причины такого быстрого износа корпуса.

В то время было принято все важные проблемы решать на партийно-хозяйственном активе предприятия. Один из инженеров механо-судовой службы под большим секретом сказал мне, что главный инженер, Владимир Григорьевич Свердлов и секретарь парткома Дмитрий Иванович Щербаков решили устроить показательный процесс, обвинив капитана в том, что это лично он довёл судно до такого состояния. Предварительно ставили вопрос об исключении капитана из партии и увольнении из плавсостава.

Надо сказать, что в Уставе морского флота до сих пор есть статья, в которой сказано, что ни один моряк не может быть включен в состав экипажа без согласия капитана. Но главный инженер и секретарь парткома считали для себя личным оскорблением, когда я отказывался брать в море специалиста, которого ОНИ назначали. Так в 1973 году мне пришлось со скандалом выгнать с БМРТ «Казань» перед рейсом комиссара, который оказался родственником секретаря парткома, через пару лет в день выхода в рейс выгнал с БМРТ «Перламутр» комиссара Семёнова, которого моряки знали, как тихого алкоголика – пришлось выйти в рейс без комиссара. Чтобы не срывать выхода в море, на судно прибежал из парткома Фатеев, поручил исполнять обязанности комиссара старпому Ивану Синяговскому. Но мне пригрозил: «Больше так не делай! С парткомом надо дружить!»

С главным инженером в 1982 году тоже пришлось поскандалить, когда с нового БАТ «Маршал Крылов» выгнал старшего механика Колесникова за организацию пьянок на судне и вместо него в Николаев прислали старшего механика Палицына. Конечно, такого своеволия большие начальники простить не могли, а тут подвернулся удобный случай – наказать, чтобы другим не повадно было.

За несколько дней до судилища я пошёл в архив, где на пыльных полках лежали горы старых документов. Каждый траулер-завод, которые наша компания «Тралфлот» получала от Николаевского судостроительного завода с 1956 года, по прибытию в Калининград сдавал в архив половину всей технической документации. Работники архива разрешили мне работать с документами, а несколько комплектов взять ко мне на судно.

Обличительную речь начал главный инженер:

– У нас много больших траулеров, отработавших во всех морях и океанах до тридцати лет и при каждом ремонте в доке на их корпусах нет никаких пятен ржавчины. Но этот капитан за пять лет довёл новое судно до такого состояния, что его корпусу требуется не только очистка и покраска, а капитальный ремонт.

Сразу после главного инженера выступил секретарь парткома. Вывод однозначный – такому человеку нельзя доверять большие корабли! Его надо исключать из партии и увольнять из плавсостава!

Выступил Главный капитан, который попытался защищать капитана, объясняя, что рейсовые задания всегда выполнялись по всем показателям, что траулер занимал первые места по министерству рыбного хозяйства среди однотипных судов, но его слушать не стали и предложили принять одно решение: «Уволить! Исключить из партии!»

Когда я попросил слова, председательствующий попытался закончить обсуждение этой темы:

– Решение принято! Незачем слушать оправдания!

Но по настоянию Главного капитана решили дать мне слово – не более одной минуты!

Выйдя к трибуне, я не стал оправдываться, а сразу привёл факты из архивных документов, которые принёс на это собрание:

– Для постройки траулеров-заводов, которые отработали в океанах до тридцати лет и не имели ни одного пятнышка ржавчины, на Николаевском судостроительном заводе применялась корпусная сталь марки С-3 из старых запасов так называемой «Сталинской стали» с пределом текучести 4400 килограмм на миллиметр квадратный. А перед заключением контракта на постройку больших автономных траулеров было подписано соглашение, что для их корпусов будет использована сталь С-3 с пределом текучести всего 2700 килограмм на миллиметр квадратный. И среди многих подписей под этим важным документом есть подпись главного инженера Калининградской базы тралового флота Владимира Григорьевича Свердлова. Так что, все претензии по корпусу надо предъявлять лично Владимиру Григорьевичу. А эти документы из архива я передам в обком КПСС и в КГБ. Надеюсь, что там проявят интерес к ним.

Немая сцена.

Главный инженер и секретарь парткома объявили, что работа партийно-хозяйственного актива закончена, сложили свои бумаги и ушли.

Ко мне подошёл Главный капитан:

– Готовь судно к следующему рейсу, а на эти склоки не обращай внимания. Рейс запланирован в район Юго-Восточной Атлантики. Выход через десять дней.

Программа такая.

…27.12.2017 года в прессе появилось сообщение, что вице-премьер Рогозин обвинил руководство «Роскосмоса» в систематических ошибках. Он подтвердил, что потерпевшая аварию ракета «Союз», стартовавшая с Восточного, была настроена на Байконуру: «Настройка (ракеты) действительно была по Байконуру: не посчитали азимут».

Программа такая!

Лиса

Из рассказов бывалых людей

С утра в воскресение мне позвонил старый товарищ по охотничьим приключениям, капитан второго ранга, моряк из тех, о которых обычно говорят – блестящий морской офицер. Охота для него – не просто увлечение – страсть! Да­же красивые женщины иногда не могли отвлечь его, если замаячит перспектива с ружьём побродить в начале зимы по первому снежку, когда грязи уже нет, канавы и болотистые места свободно выдерживают человека, легко читаются следы. Не было такого, чтобы он воспользовался случаем просто убить зверя. Обязательно должна быть настоящая охота, победа его интеллекта над хитрым зверем, нужны зрители, друзья, которые потом в хорошей компании расскажут о его красивой комбинации, где главным действующим лицом всегда был он – настоящий мужчи­на, почти супермен! И действительно, в его коллекции были и красавец лось, и редкой величины волк, и крупный кабан, и рысь и медведь, и даже тигр во вре­мя службы на Дальнем Востоке. Видеозапись этого события он с удовольствием по­казывал друзьям, особенно женщинам, во время дружеских вечеринок.

Я как раз незадолго до этого купил новую "Волгу". Решили обкатать машину, поехать в дальние охотничьи участки, где меньше вероятность встретить человека с ружьём и больше кабанов, волков. Приехали мы туда после обеда, оставили ма­шину у знакомого лесника и пошли известными нам по прошлым зимам тро­пинками в самые дремучие заросли.

Если честно признаться, то мы особенно и не старались что-нибудь подстрелить. Отдыхали, любовались природой, а достойной дичи так и не встретили. Вернулись к машине в сумерках, поужинали вместе с лесником и потихоньку поехали домой с хорошим настроением, несмотря на отсутствие трофеев. Домой мы особенно не торопились, решили ехать просёлочными, лесными дорогами, присмотреть место охоты на следующую субботу.

Подъезжая к небольшой деревеньке, вдруг увидели в свете фар, как дорогу неторопливо перебежала крупная красивая лиса. Друг мой, как пружиной подбро­шенный, чётко скомандовал:

– Стоп! А-атличный воротник моей подруге!

Только я остановил машину, он выскочил, схватил ружьё, мощный фонарик с галогенной лампой, луч которой пробивал темноту до восьмисот метров и лёгким, уп­ругим шагом побежал за лисой, спокойной трусцой, не торопясь убегающей мимо колхозной фермы, мимо силосных ям в сторону недалёк

Я остался в машине, включил тихонько радиоприёмник, не сомневаясь, что скоро увижу красивый тро­фей. Но, минут через пятнадцать до меня, заглушая тихое журчание музыки из радиоприёмника, донеслось дикое рычание морского волка, изредка прерываемое многоэтажными, цветастовычурными матюками.

Схватив запасной фонарик и ружьё, я бросился на выручку другу, набегу загоняя в стволы патроны с круп­ной картечью. И чуть не выстрелил, когда из темноты на меня вдруг выкатилось что-то огромное, лохматое, вонючее – лёгкий ветерок был в мою сторону. От выст­рела меня остановил чуть не плачущий голос моего друга:

– Да не стреляй же ты! Это я...

Остановился в растерянности, на всякий случай держа ружьё наизготовку.

– Брось ты, наконец, своё ружьё – не укушу – Только испачкать могу... Помоги раздеться. Это не лиса, а хитрая сволочь... пройдоха...

Последний аргумент меня убедил окончательно, что это мой друг, что ему дейст­вительно нужна помощь. Только ружьё и голова его оставались сухими и чисты­ми – всё остальное было покрыто густой навозной жижей, ошмётками силоса.

– Увлёкся, понимаешь, не заметил, что лиса пробежала по замёрзшей силосной яме, заполненной жидким навозом. Не учёл я, что навоз замерзает медленнее. Лиса полегче – её лёд выдержал. А я – провалился... Хорошо, что хоть не с головой... Еле выбрался... Такой фонарик потерял!.. Но ружьё даже не запачкал!

Минут пять я хохотал до боли в животе – не мог уняться, пока друг не начал крыть матом и меня, и весь царствующий род вдоль и поперёк с присвистом... и в центр мирового равновесия вплоть до самой магмы...

Наконец мой смех прекратился, когда он попытался залезть на заднее сидение моей новой машины. Теперь уже я сам взъярился:

– Ты что же, сучонок, и машину мне изгадить хочешь! Раздевайся!

– Так холодно ведь.

– Раздевайся и выбрасывай свои вонючие гнидники!

Как он ни скулил, что жалко выбрасывать почти новый "камуфляж", всё же заставил его снять и выбросить и одежду и обувь. В багажнике у меня нашлась пластмассовая канистра воды. Десяти литров еле хватило, чтобы хоть относительно обмыть его. Дрожащего от холода запихнул я его на заднее сидение, дал шерстяное одеяло, которое обычно держу в багажнике, бутылку водки, всегда имеющуюся в "бардачке":

– Протри всё тело, чтобы не простудиться, да и не так вонять будешь. А я повезу тебя быстрее домой.

Но, видно друг направил водку по другому маршруту, так как скоро послышался его приятный баритон:

– Раскинулось... море... широко...

Впервые мой друг попросил меня не афишировать его охотничий "подвиг".

Письма

В длительных рейсах на рыболовных судах, когда молодые, здоровые мужики до года оторваны от семьи, от берега, самым заметным событием бывает получение почты, письма и посылки от родных и друзей, встреча с людьми, которые недавно вышли из родного порта. После этого многие светятся от радости, другие озабочены, а некоторые становятся хмурыми, раздражительными.

Работая больше тридцати лет капитаном на больших рыболовных траулерах-заводах, где экипажи до ста и больше человек, помню, что очень редко бывали мешки с почтой, где не было бы хоть одного письма с указанием адресата: "Капитану". Иногда таких писем было и по два, по три сразу. Чаще всего такие письма были от жён моряков с просьбами помочь советом, поговорить с мужем, от девушек – с братом, другом, помочь решить проблему, которую они сами не смогли решить на берегу.

Однажды я получил письмо от жены электрика Анатолия Васильевича, который работал со мной уже пять рейсов. Его семью считали образцом благополучия – недавно он отпраздновал серебряную свадьбу. Дочь, окончившая среднюю школу с золотой медалью, с первой попытки поступила в мединститут. Всегда он получал много писем, радиограммы, посылки. Всегда у него было ровное, хорошее настроение. Несколько рейсов подряд моряки выбирали его председателем судового комитета профсоюза. И вдруг узнаю из письма его жены, что уже пять месяцев от него нет ни писем, ни радиограмм, ни разу он не позвонил домой по радиотелефону. Женщина очень беспокоится за него и просит сообщить, что случилось с её мужем.

Работали мы в южной части Тихого океана в январе – середина лета. Погода была отличная, рыба ловилась очень хорошо – в тот же день нашёл время поговорить с Анатолием Васильевичем. Пригласил его вечером в мою каюту, выпили с ним по чашке кофе, поговорили немного о профсоюзных делах, о работе. Потом дал ему почитать письмо, которое я получил от его жены. Анатолий Васильевич долго молчал, тяжело задумавшись. Я его не торопил. Он понимал, что я должен что-то ответить его жене на такое серьёзное письмо. Словно перед прыжком в холодную воду, встал с кресла и, с трудом разжимая губы, слегка охрипшим голосом проговорил:

– Простите меня, капитан, никогда не пил ничего спиртного, знаю, что и вы не пьёте, но сейчас чувствую, что без грамулечки разговор не получится. Разрешите, я схожу в каюту – у меня припрятана бутылка коньяка. Через пять минут вернусь.

Я молча достал из холодильника бутылку коньяка "Наполеон", – во время захода в чилийский порт Вальпараисо за продуктами агент привёз мне ящик этого напитка. Из бара взял два бокала, дал бутылку Анатолию Васильевичу. Он молча открыл бутылку, плеснул на донышко каждого бокала грамм по десять и, даже не пил, а как-то дышал этим ароматом минут пять. Наконец, решившись, начал разговор:

– Женился я рано. Мне ещё и двадцати не было. Вместе мы учились с первого класса. Дружили, никогда не ссорились. Татьяна моя закончила экономический факультет КТИ, а я обеспечивал ей возможность учиться без проблем. Она уговаривала и меня поступить в институт, но – родилась дочь, пока купили квартиру в кооперативе, бесконечные заботы. На себя у меня времени не хватило. Только и закончил курсы электриков. Я никогда не сомневался, что лучше моей Татьяны во всём мире нет ни одной женщины. А потом и дочь Настя – свет в окошке! Перед этим рейсом, когда мы прилетели самолётом из Кальяо, и намечался отдых всего две недели, я попросил отпуск за два года, хотя обычно зимой рыбаки в отпуск не просятся. Старший механик очень не хотел отпускать, но у меня причина была веская – свадьба дочери. Познакомили меня с женихом – прекрасный парень, врач из областной больницы. Только недавно закончил мединститут, из очень хорошей семьи.

Свадьба намечалась через неделю после нашего прилёта из рейса. Сняли зал в ресторане "Атлантика". С утра дочь ходила в парикмахерскую. На 16 часов назначено было время во Дворце Счастья. За час приехал жених на машине за невестой – ехать во Дворец. Квартира у нас небольшая, двухкомнатная. Одна комната выходит на одну сторону дома, вторая – на другую. Между комнатами – тёмная кладовка. Из кладовки одна дверь выходит в коридор, а вторая – в маленькую комнату. В этой комнате жена собирала дочь к свадьбе. Мы с женихом были в большой комнате, ожидали. Уже и ехать пора, а они всё не выходят. Не помню уже, зачем я зашёл в кладовку и случайно услышал тихий взволнованный голос дочери:

– Мама, не могу я ехать… я – не девушка… что я Николаю скажу? Не хочу скандала.

И вдруг такой же тихий, возмущённый голос Татьяны:

– Настя, прекрати дурить! Обойдётся! Что, думаешь, я выходила замуж девушкой?

Меня словно обухом по голове! Ничего не соображая, вышел из кладовки в комнату, где нервничал жених:

– О чём они там так долго разговаривают?

Я, даже не соображая, о чём говорю, пробормотал:

– О чём могут говорить две б…

Парень удивлённо отшатнулся от меня, растерянно оглянулся по сторонам, бережно положил на стол большой букет красных роз, который держал в руках. Медленно, тихо, словно боясь кого-то разбудить, вышел в коридор и ушёл из квартиры.

Через несколько минут Татьяна вывела за руку Настю.

– Мы готовы. Поехали. Где Николай?

Молча, не глядя на них, я оделся и пошёл к нашему стармеху. Ничего не объясняя, попросил его взять меня в рейс. Он позвонил в отдел кадров, и я улетел снова в рейс.

– Расстроил свадьбу. Теперь у меня нет ни жены, ни дочери… – закончил свой рассказ Анатолий Васильевич.

– Анатолий Васильевич, а вы не думаете, что ваша жена, как очень умный человек, просто решила пожалеть дочь? В такой критический момент она могла придумать что угодно, чтобы спасти судьбу дочери, пожертвовав своим авторитетом. Унизить себя, чтобы хоть немного поддержать своё любимое чадо в сложной ситуации.

– Да. Над этим стоит подумать. – Ответил мне моряк.

Рейс в Тихом океане мы доработали нормально, без приключений. В конце рейса зашли в перуанский порт Кальяо и самолётом, чартерным рейсом прилетели в Калининград. В аэропорту Храброво я обратил внимание, что Анатолия Васильевича встречают жена и дочь.

В феврале 1972 года мне пришлось возвращаться домой пассажиром на попутном БМРТ «Иван Дворский», который закончил промысловые работы и уходил в порт. Вечером, после ужина, за несколько часов до захода в пролив Ла-Манш, капитан Ушаков Станислав Яковлевич позвал меня в салон команды посмотреть фильм. Примерно через полчаса к Ушакову подошла судовой врач и громко сказала ему:

– Станислав Яковлевич, только что в коридоре на нижней палубе встретила кочегара Сергея Рыжего. Глаза у него были какие-то ненормальные. Спросила, куда он торопится, и услышала странный ответ: «Пойду за борт. Тут не глубоко – дойду до Англии. А домой я не хочу – никто меня там не ждёт!» И бегом побежал на бак.

Ушаков сразу приказал прекратить сеанс, объявил аврал, по судовой трансляции объявил всем морякам, чтобы искали кочегара Сергея, а если кто знает где он, – сразу доложили капитану. Развернулись на обратный курс, включили прожекторы, выставили дополнительную вахту для наблюдения за поверхностью моря. После двух часов поиска стало ясно, что Сергея на судне нет. Погода была штормовая – баллов восемь. Температура воды – около нуля. Сообщили на берег, дали оповещение всем судам, находившимся в нашем районе. Поиски продолжались двое суток. За это время комиссар Ибрагим Умарович взял письменные объяснения у всех моряков.

– Выяснилось, что перед снятием с промысла была получена почта – большой мешок писем с берега. Раньше Сергей с каждой почтой получал по нескольку писем от жены, от шестилетнего сына. В этой почте для Сергея не было ни одного письма. Над кроватью у него в рамочке висела большая фотография очень красивой молодой женщины с ребёнком. В каюте с Сергеем жил моряк, считавший себя юмористом, которые не упускают ни одной возможности позубоскалить по любому поводу. Другие моряки рассказали, что этот «юморист» изводил Сергея несколько дней:

– Ну, Серёжа, твоя красавица, наверное, пошла вразнос! Зачем ей такой рыжий, когда вокруг молодые лоси-красавцы кругами ходят? – и больше всего старался перед зрителями.

– Сергей по натуре был очень спокойный, замкнутый. Но и он однажды не выдержал и отоварил юмориста кулаком по носу. Когда капитан вызвал этого юмориста к себе в каюту для объяснения, тот ничего вразумительного сказать не смог:

– Да я ведь шутил! Не мог же я подумать, что он такой нежный и впечатлительный…

После этого, работая тридцать лет капитаном на разных судах, я всегда рассказывал морякам на собраниях перед выходом в рейс об этом случае и предупреждал, что таких юмористов буду выгонять из экипажа без малейшего сожаления.

С Астафьевым над Атлантикой

Во время работы капитаном большого автономного траулера-завода «Маршал Крылов» в Тихом океане мне приходилось много раз возвращаться домой после шестимесячного рейса с экипажем до ста человек самолётом. Рыбу мы ловили в основном между тридцатой и пятидесятой параллелями южного полушария от берегов Чили и почти до архипелага Туамоту. Конечно, каждый раз возвращаться в Калининград после рейса, теряя месяц на переход в одну сторону, чтобы сменить экипаж, неделю-другую постоять в порту для ремонта механизмов, не было никакого смысла – сплошные убытки. Поэтому наши суда заходили в порты Чили, Перу, Панамы, Кубы – там подменные экипажи ремонтировали их, а рыбаки улетали самолётами домой, чтобы после короткого отдыха снова вернуться на свой траулер и снова выйти в рейс на полгода. Рыбы в Тихом океане было очень много, поэтому и наши траулеры там работали огромными флотилиями.

После одного из рейсов мы зашли в порт Кальяо (Перу). Пока передавали траулер подменному экипажу, успели три дня погулять по городу, посмотрели уникальный «Музей золота Инков» в столице Перу, городе Лима, накупили сувениров на индейских рынках, на фабрике перуанского серебра.

Не секрет, что среди рыбаков всегда много любителей выпить. Но очень жёсткая кадровая политика при оформлении визы на вылет самолётом за границу, строгие таможенные нормы в аэропортах, первые помощники капитана, которых моряки называли пастухами от парткома, понемногу отсеяли самых ретивых любителей выпивки. Однако, почти каждый купил себе по бутылке перуанской водки, которая с яркими наклейками, в оригинальных формах воспринималась у нас в России как экзотика и предназначалась для праздничного стола в семейном кругу.

Ранним утром портовый катер доставил экипаж на причал, на котором нас уже ждали автобусы. Через полчаса мы были в аэропорту Лимы. Быстро прошли все таможенные процедуры: по давней традиции начальнику таможни мой старпом вручил «презент» – три коробки мороженой рыбы, и нас пропустили без досмотра.

Начальник иммиграционной полиции тоже получил «презент», в наши паспорта без задержки поставили штампы и пропустили в зал ожидания. Посадка в самолёт почему-то задерживалась. Мои моряки разбрелись по мелким магазинчикам в зале ожидания. Я сел в кресло в укромном уголке, чтобы отдохнуть после нервотрёпки с передачей траулера-завода подменному капитану.

Вдруг ко мне подошла невысокая симпатичная дама, примерно моих лет:

– Извините, мне сказали, что вы капитан рыболовного траулера.

– Да. А что случилось? – первая мысль, что какие-то неприятности от моих моряков.

– С вами хочет поговорить Виктор Петрович Астафьев – надеюсь, знаете такого?

– Буду очень рад познакомиться с Виктором Петровичем! Где он, и кто вы?

– Меня зовут Маргарита Ивановна Былинкина, я тоже член Союза писателей СССР, а мы с Виктором Петровичем были приглашены на съезд писателей Колумбии и сейчас возвращаемся домой. Пойдёмте, я вас познакомлю.

Виктор Петрович оказался очень простым человеком, без малейшего оттенка высокомерия, обычного для многих знаменитостей. Он сразу объяснил мне причину своего интереса к рыбакам:

– Собираю материалы для книги о том, как уничтожаются рыбные запасы рек Сибири. И думаю хоть немного внимания уделить работе наших рыбаков в морях и океанах. Поэтому первый вопрос – вы в океанах хозяева или хищники?

– Виктор Петрович, – рыбаки в океанах не хозяева и не хищники, а настоящие варвары. И не думайте, что такие только русские – японцы, немцы, англичане и прочие негры – ещё более страшные варвары!

– Вот теперь мне будет интересно с вами разговаривать – перелёт до Москвы долгий – времени хватит.

Перелёт действительно был долгим – промежуточные посадки в аэропортах Панама, Гандер (Канада), Шеннон (Ирландия), Люксембург, Москва – всего около двадцати шести часов. Астафьев оказался очень интересным собеседником. Рассказал о том, как писал книгу «Царь-рыба», как путешествовал по разным странам, особенно по Исландии, где эта его книга – настольная у каждого рыбака. Все старались затащить его к себе в гости, подружиться с ним.

Очень ярко и красочно он рассказал о том, как был написан его рассказ «Ловля пескарей в Грузии», который я ещё не успел прочитать. Когда этот рассказ был напечатан, Виктору Петровичу позвонил домой какой-то джигит и, не назвав себя, грозно предупредил: «Ищо прыедишь в Грузия – зарэжэм!».

Однажды Виктор Петрович, когда уже был депутатом Верховного Совета, Героем Труда, знаменит на весь мир, решил прокатиться по Енисею на рейсовом теплоходе. Никого не предупреждая, как обычный пассажир, в пасмурный вечер, в сереньком плаще и шляпе пошёл к трапу. На борту судна у трапа стоял здоровенный матрос, ростом больше двух метров. Когда писатель попытался ступить с трапа на палубу, вдруг почувствовал, что задыхается. Матрос взял его одной рукой за шиворот, поднял в воздух и, заглядывая ему в лицо, с улыбкой сказал:

– Граждане – вытирайте ноги!

Поставил на палубу и, растерянного, ошеломленного, легонько шлёпнул под зад. Посторонних рядом не было и по сути даже пожаловаться было не на что. Промолчал. И долго об этом эпизоде никому не говорил.

Много и долго рассказывал Виктор Петрович о войне, но в основном осуждал «безграмотность» Сталина и его маршалов, говорил, что победить можно было гораздо раньше и с меньшими жертвами. На мои возражения, что он судит с позиции рядового солдата, он просто не обратил внимания. Подробно остановился на гибели Приморской армии в Крыму. Осуждал Николая Ивановича Крылова, который был начальником штаба, и был эвакуирован, бросив армию.

Когда я рассказал, что Крылов был тяжело ранен и эвакуирован в бессознательном состоянии, ответил: «Я об этом не знал. Но это было преступление Сталина».

Выслушивая мнение Виктора Петровича о войне, я сравнил эпизод с балбесом-матросом у трапа с мнением знаменитого на весь мир писателя о Сталине:

– Виктор Петрович, вы подняли образ Сталина в своих выступлениях в газетах и книгах, осуждая его...

После этих моих слов я подумал, что Астафьев обидится за такое сравнение и прекратит разговаривать со мной, но он продолжал рассказывать свои рыбацкие истории.

Мои моряки, узнав, что рядом со мной сидит знаменитый писатель Астафьев, начали подходить, знакомиться, получить автографы, а самые храбрые и отчаянные стали вытаскивать из своих сумок заветные бутылочки. На мои попытки остановить их, посыпались просьбы:

– Капитан, ну, где ещё нам такое везение в жизни может встретиться, чтобы выпить с самим Астафьевым! Ведь это же память – внукам будем рассказывать, что пролетая над Америкой, над Атлантическим океаном, выпивали с Виктором Петровичем – нашим самым известным писателем!

Надо отдать должное Виктору Петровичу – он никому не отказывал – каждому расписался в его блокноте, с каждым сфотографировался. Но умудрился при этом ни капли спиртного не выпить:

– Ребята, я свою цистерну уже давно осушил. Теперь меня мучает печень, ещё с войны нет одного глаза, да и устал я от перелёта так, что стоит выпить хоть каплю – свалюсь и не встану.

Но большинство моих рыбаков постарались так «отметить» знакомство с Астафьевым, так что в Москве многие выходили из самолёта чуть ли на четвереньках. Правда, никто не буянил, а на все замечания пограничников, таможни и встречающих был один довод – для выпивки была очень серьёзная причина!

Мне в блокнот Виктор Петрович записал свой адрес, телефон. После этого мы с ним переписывались, на праздники разговаривали по телефону.

Через год мне пришлось работать по лицензии в рыболовной зоне США у берегов штата Орегон. Там для нас ловили рыбу американские траулеры, а мы только принимали, обрабатывали и морозили. По лицензии нам разрешалось принимать только серебристый хек. Но однажды один из американских траулеров по ошибке вытащил вместо хека около тридцати тонн крупного окуня. На мою просьбу передать нам окунь, запросив на это разрешение властей США, капитан американского траулера ответил, что ему проще высыпать тридцать тонн окуня за борт, чем вступать в переписку с начальством. И немедленно высыпал весь улов на воду. Крупный красавец-окунь, поднятый с большой глубины, сразу погиб – у каждого из пасти выбило плавательный пузырь – огромная территория заполнилась кроваво-красной массой. Я попросил американского наблюдателя, который находился у нас на борту, сфотографировать эту жуткую картину. Наблюдатель США, Джек Франки сделал несколько больших цветных снимков, которые через месяц я отправил почтой Виктору Петровичу Астафьеву. После рейса я получил в Калининграде письмо от Виктора Петровича: «Более страшных фотографий мне не приходилось видеть – такого варварства от цивилизованных людей не ожидал!»

Жаль, что рано ушёл он, а его последнюю книгу мне так и не довелось увидеть.

Маргарита Ивановна Былинкина тоже оставила мне свой телефон, адрес, договорились о переписке.

Одно из стихотворений Маргариты Ивановны:

О неба синь! О жёлтой кроны сень!

Крадётся тихо дымчатая осень

И навевает грусть. И думу думать лень….

Но не хандрите без шумливых вёсен:

Хорош бывает и осенний день.

Такие были люди. Такие были дни!