Владимир САМОРОДОВ. Три рассказа

Ключ

1.

Летний аромат прохлады и ненавязчивая трескотня сверчков влетали в растворенное окно домика Владимира Трифоновича. Он почивал, разглядывая безмятежные сны. Под эти звуки ему всегда хорошо спалось. Бывало, в городе ему приходилось ночевать у знакомых, но тогда отдых превращался в муку: проворочавшись всю ночь на чужом диване, на следующий день он чувствовал себя, как после деревенской свадьбы…

Уже утром Владимир Трифонович торговался на базаре с сухим матерым евреем, пытаясь сэкономить на газовом ключе. Он его давно заприметил, деловито прохаживаясь по торговым рядам. Да и вещь эта при хозяйстве нужная, а то нечем гайку «привертеть». Как отец дом оставил, с тех пор он не прикрутил ни одной гайки.

‑ Сезон отопления скоро, все может случиться, тогда по дворам просить придется, ходить, надоедать, - думал он про себя, продолжая торговаться, ‑ да и друг Павлинов от зависти к ключу, может, приутихнет, а то повадился смеяться: «Тебе, мол, друг, жениться надо, чтобы жена в доме порядок чинила – и все такое».

Через пару минут торг закончился тем, что продавец накинул еще двадцатку, но зато пообещал, что упакует товар по высшему разряду.

Всю обратную дорогу Владимира Трифоновича мучили неприятные воспоминания. Он не мог понять откуда-то на его голову взялся бородатый мужик, что стал прицениваться к «его» ключу. Пришлось брать ключ втридорога: не уступать же его «бородачу».

‑ Ох, этот ключ, лишивший меня на неделю скоромного и отнявший столько сил! Но теперь все сам чинить стану и ни от кого не буду зависеть. Вещица эта знатная, ‑ успокаивал себя Владимир Трифонович, ощущая приятную тяжесть в руке: газовый ключ лежал на дне пустой авоськи, завернутый продавцом в грязный пакет.

2.

Уже на следующий день к нему пожаловал господин Павлинов и объявил, что ему нужен всего на один день газовый ключ, так как его «изломался», а если угодно, он может его обменять на не менее полезную вещь.

Владимир Трифонович позволил взять ключ и высокопарно, ни говоря лишнего, произнес: «Пользуйтесь на здоровье, господин Павлинов».

Тот же в подобострастной улыбке отвечал: «Благодарствую».

‑ Ох, этот суетной мир, ‑ произнес негромко Владимир Трифонович и отправился отдыхать на постель.

3.

Утром на полу затененной серой веранды была распластана узенькая дорожка кипятка, ведшая к дубовому столику, за которым сидел с дымящейся фарфоровой чашечкой владелец заветного ключа.

- Утреннее чаепитие на природе, одна из прекраснейших затей человечества, - рассуждал он про себя, любуясь старыми заросшими яблонями и наслаждаясь бархатным гудением пчел.

Но вдруг заскрипела калитка, и сад затревожился от знакомого сопения.

- Ах, уважаемый, Владимир Трифонович, я к вам. Весь измучился, и, женой истерзанный, послан прямо с утра за газовым ключом. Тут понимаете такая ситуация, - замямлил сосед.

- Понимаю, - закачал головой Владимир Тирифонович и с недовольной миной отправился за ключом.

Потом попивая чай, Владимир Трифонович хмурился и думал о соседе: «Уважаемый теперь. Да ты же неделю назад меня у водокачки впритык не увидел. Да, суетен этот мир...»

Между тем подошло время обеда. Это пора для более глубоких размышлений.

Владимир Трифонович придерживался мнения, что обед готовить должна женщина. Так у него и повелось: стряпала ему знакомая кухарка с соседней улицы, как он любил говорить - за грош, но с любовью. Что он подразумевал под этими словами, было известно только ему самому и кухарке.

А если гостю случалось спросить, что означает эта фраза, то Владимир Трифонович вдруг начинал философствовать на другую тему.

- Понимаете, капуста - это жизнь, она помогает желудку избавиться от голода, особенно когда нет мяса, - многозначительно он произносил, укутывая вилку кухаркиной стряпнёй.

В это же время его озадачил замысловатый стук в дверь.

‑ Уважаемый, Владимир Трифонович, это я, зять двоюродного брата господина Павлинова, помните там, давным-давно на дне рожденье я вас своей настойкой потчивал. Так вот, я по поводу газового ключика, - с лицемерным подобострастием проговорило знакомое и неприятное лицо в проем приоткрытой двери.

Владимир Трифонович от воспоминания вкуса той настойки почувствовал неприятную горечь во рту и, сморщившись, недовольно отстранил перебинтованную капустой вилку.

- Да, суетен этот мир, но больше так повторяться не может, - думал Владимир Трифонович, обреченно косолапя за ключом…

4.

Хорошо в предвечернее время после прохладного душа укрыться от жары в теневой комнате, возлежать на хлопковой постели и ожидать ужина, что доспевает на летней кухне в предзакатном пейзаже.

Так и Владимир Трифонович лежал, разглядывая картину, изображающую не то осень, не то весну.

Он уже два дня как обменял у господина Павлинова газовый ключ на столь странный пейзаж. Теперь он чувствовал себя прекрасно, беззаботно приговаривая: «Как суетен этот мир, но спокойствие важнее».

Человек со справкой

Владимир Геометриевич удивлялся многим вещам в своей жизни, четвертак которой уже был отыгран, а удивлялся он потому, что искал всему рациональное объяснение. Всю жизнь он положил вести дневники динамики жизненных стремлений и не так давно окончательно распланировал ее на шестьдесят лет вперед. За это время он должен был достигнуть немалых успехов, но уже явно отставал от плана. Он работал на двух работах, и везде – головой. Ко второй работе, которой он уделял два дня в неделю, а именно преподаванию в университете, он относился не всегда серьёзно, но любил её и считал главной.

«Опять надо взять какую-то справку в медпункте», − думал Владимир Геометриевич, направляясь прямиком к старой белой двери, за которой лечат людей.

− Здравствуйте, здрасьте, Владимир Геометриевич, − раздавались со всех сторон приветливые голоса студентов, торопящихся от учения к учению. Всех он помнил, желал им добра и ставил всем зачеты, так как не хотел никого обижать. Хотя получалось, что обижались все, кто готовился. Проводя лекции, он запинался, ставил неправильно ударения, а один раз опрокинул горшок с цветком и, прервав лекцию, побежал на кафедру спрашивать веник с совком. Там его отговорили от этого занятия, но сей инцидент мучил потом его еще несколько месяцев. Вспоминался летящий горшок, разбивающийся вдребезги под смех студентов. Ему было жалко не сорванную лекцию, а сам цветок, который потом преломлялся в его искаженном сознании, представляясь символом жизни и молодости, красоты и цветения.

«И зачем мне получать эту справку для допуска к преподаванию, у меня же есть медицинская книжка, в которой отмечено, что я совершенно здоров. Эту печать мне поставили за какие-то скромные полторы зарплаты. Но ведь нет, нужна ещё справка, якобы я здоров и по справке, и по медкнижке, можно сказать − вдвойне. Ну, ничего, на кафедре сказали, что надо просто прийти в медпункт, показать медкнижку как подтверждение, что здоров, и на этом основании выдадут справку». Опять Владимир Геометриевич удивлялся, отгоняя от себя рациональные мысли и вопросы, которые насыщали его голову, и твердя себе: «Надо, значит, надо, все просто: зашел, показал документ, и получил справку, и вышел. Дело сделано, все просто».

Неожиданно Владимира Геометриевича стукнуло дверью по лбу. Отшатнувшись, он увидел выбегающего смеющегося студента Кренделева, с бумажкой в руке, который радостно отдалялся от него, не замечая никого вокруг.

«Видимо, вылечился», − подумал Владимир Геометриевич, наблюдая за знакомым студентом. Придержав дверь, зашел в медицинский пункт. Молодая полненькая девушка в халате виднелась из форточки, прорубленной в середине двери, и занималась думами о здоровье вошедших сюда когда-то. Начальник картотеки.

− Здравствуйте, понимаете ли, – начал говорить, подойдя к ней, Владимир Геометриевич, − мне необходима справка, для того чтобы дальше преподавать. Не могли бы вы мне выдать её на основании медкнижки?

− Вы кто? Медкнижка? Факультет? – проговорила сразу эта девушка и, получив медицинскую книжку, сказала:

– Все понятно, у вас прививка просрочена, надо в архиве поискать. Если там есть, то повезет, − и ушла в архив.

Просидев с час на скамейке, обитой на уроке технологии или рукоделья студентами, Владимир Геометриевич забеспокоился, что час уходит из его жизненных планов, предлагая жить дольше. Хлористый больничный запах напоминал о больном детстве. Но не это беспокоило его больше всего, он основательно думал о прививке. Круговорот его размышлений можно описать несколькими словами: «Что? Как? Зачем и почему?». Через некоторое время голос из-за стены заключил:

− Архив сохранился не полностью, искать не имеет смысла, скорее всего, вы её не делали. Приходите завтра с часу до двух, уколяет врач.

Сказав это, девушка села на свое место и принялась подчинять старые карточки больных.

Выйдя на улицу, Владимир Геометриевич ощутил пасхальное тепло с неба, почувствовав благо жизни. У него было в запасе порядка четверти часа на автобусе до бюро, где он трудился по основному месту. В автобусе он забылся, затолкался с людьми, невольно заслушался разговорами попутчиков, ощутил причастность к обществу. Распределял в голове деньги на оставшийся месяц, считал упущенную выгоду. Передал мелочь за проезд и вырвался из этого устройства, питающегося людьми. Правда, не совсем: чемодан зажевало дверьми и выдавило из него несколько «суждений Сократа» и вырезанное из газеты стихотворение некого Олега Тетушкина, которые воспарили, с помощью ветра, над суетой. Владимир Геометриевич же собрался с силой и, вырвав свой чемодан, проводил их полет глазами.

По дороге в бюро думал, что можно было недодать рубль, и когда бы эти деньги только дошли до кондуктора, он бы уже как с минуту вышел, получилась бы экономия. Потом подумал, что с этой логикой можно вообще не платить за проезд, но, осознавая мелочность своих мыслей, бросил их развитие. Подходя к бюро, увидел заледенелые два рубля на дороге и начал усердно бить лед. Пот промочил его глаза и снял шляпу.

В бюро оправдывался перед собой, что каблук на туфлях уже давно был стар, и если бы не эта причина, то он точно бы отвалился в скором времени.

−Владимир Геометриевич, скажите, пожалуйста, удачно ли вы сходили за справкой? – спросил его коллега культурным тоном.

− Вы знаете, Семен Розанович, я, к сожалению, получу эту справку, как только сделаю прививку. Так что извиняйте, я завтра отсутствую с часу до двух. Необходимо уколоться.

− Позвольте узнать, что за прививка?

− С этим сложнее, мне не сказали, − ответил Владимир Геометриевич, задумавшись о том, правильно ли он сделал, что не спросил, что за прививку необходимо ему делать. Но в тоже время ответил себе: «Если бы он спросил об этом и ему не смогли бы ответить, то было бы еще хуже оттого, что ему необходимо сделать прививку, а какую − не знают. Ну, это уж совсем глупость, как они определили тогда, что именно этой прививки у меня нет», − оборвал он свои мысли.

− Вот это да, − прервал его размышления коллега, – вы обязательно узнайте, что за прививку вам будут делать, и обязательно купите с собой чистый одноразовый шприц, а то мне рассказывали, что они там одним всем коляют. Да и вообще, я помню, мне говорил друг одного моего знакомого сокурсника, что как-то один раз там кого-то укололи и что-то произошло, не помню уже что, но люди об этом долго говорили.

Вечер Владимир Геометриевич провел, как все предыдущие, за исключением двух обстоятельств, исказивших гладкую кардиограмму его жизни. Вечером он положил в карман пиджака пятимиллиграммовый закупоренный шприц. Несколько раз он примерял данный пиджак на предмет того, не выступает ли шприц, не топорщится или от этого воротник, но, не придя к логическому выводу, лег в кровать. Ночью он никак не мог заснуть, ворочался в разные стороны, думал, осуществляя в голове мысленный вертеп: «Что? Как? Зачем и почему?».

«Что же это за прививка? Вот, например, я завтра зайду в медпункт, и надо прям с порога, первым делом, спросить, что это за прививку вы мне собираетесь делать, и чистые ли у вас шприцы. Если не скажут, то отказаться, да и дело с концом. Или вообще уволюсь, просто пойду, напишу заявление. Приду вот, например, в деканат, меня сразу спросят: «Давайте нам справку, или не впустим», − а я им тут − заявление по собственному желанию, нате, выкусите − и баста. Обыграю их, так сказать. А подпишут ли без прививки это заявление? И все же − что за прививку мне собираются делать? Я слышал в коридоре, студенты говорили, что они там, в медпункте, шприцы в тазах с водой хранят и там же полощут». Перебирая эти мысли, словно считая овец, Владимир Геометриевич пытался заснуть.

«Я знаю, мне говорил один дельный человек, что в жизни, пока руку кому-нибудь не посахаришь, сам в рот сахар не положишь. Поэтому я знаю, что делать. Деньги есть, но это пошло, да и зачем. Надо купить шампанское и коробочку конфет. Да, и там все сделают, все печати сразу поставят и спрашивать не будут. И чего я раньше не догадался». Владимир Геометриевич заходит в кабинет к врачу, улыбается, вежливо присаживается рядом, передает большой разноцветный пакет и говорит: «Я вчера к вам приходил. Мне тут справочку обещали выдать». Доктор, приветливо улыбаясь, говорит: «Ах, да, конечно, какие пустяки». Тянется за печатью, и в это время в кабинет заходят заведующая кафедрой, декан факультета и какие-то люди в штатском, берут его за руки и начинают кричать, что он взяточник, живет не по правде. Владимир Геометриевич падает со стула, начинает тяжело дышать и, в конце концов, хватается за сердце, глубоко и конвульсивно заглатывая воздух и задыхаясь, как сломанный пылесос. Все эти люди, образовав круг, свысока строго смотрят на него.

Оборвавшийся сон утомил тело и разум. Пот, выступивший на высоком лбу, заиграл на лучах восходящего солнца. Ещё один день подарила жизнь.

***

«Дело в том, что мне необходимо основательно узнать, что это за прививка, как она называется, зачем делается, при каких условиях, какие противопоказания и какие у вас шприцы», – думал про себя, сидя на знакомой скамейке в ожидании, когда его пригласит в кабинет врач. Так Владимир Геометриевич готовился к прививке.

– Заходите, − женский взрослый строгий голос раздался из-за стены.

Владимир Геометриевич встрепенулся, дернул ручку процедурного кабинета, голова у него потяжелела, мысли скомкались, он почувствовал волнение, аналогичное испытанному на государственном экзамене по теории государства и права. Неизвестность, как и тогда, карала его ум за излишние думы.

− Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку, − сказал врач, не поворачиваясь к своему пациенту, ища в углу, по всей видимости, необходимые причиндалы.

Попытка сказать что-то в ответ доктору показалась не только нетактичной и неуместной, но и невозможной, так как надо было быстро раздеваться и ложиться на кушетку. От неспособности формулировать мысли и неотвратимости неизвестной прививки Владимир Геометриевич прилег, побледнел, задергался, тихо застонал, зашептал: «Зачем, зачем?». Комариный укус иглы почувствовало его тело, мысли пронеслись в его голове, как фотокарточки в альбоме. Бренность жизни, планы и невозможность ничего изменить нависли тяжелым грузом, закрыв ему глаза.

***

В последующем на Владимира Геометриевича была выдана справка. В этот же день студент Кренделев не появился на занятиях, мотивировав это своей болезнью. Весь вечер заведующая кафедрой пыталась дозвониться до преподавателя Владимира Геометриевича, чтобы сообщить о новости, поступившей сверху, где уточнялось, что теперь тем, у кого есть медицинская книжка с печатью, справка не требуется, так как дублирует предыдущий документ.

Стул

Владимир Радович слушал по привычке приемник у себя на балконе. С третьего этажа его квартиры был хороший обзор местности, и он осматривал её зорко, как орел, только не летая, а сидя на покрашенной в несколько слоёв белой табуретке. На пенсии это для него осталось чуть ли не единственным способом отдыха и одновременно занятия.

Во дворе его все уважали, за здравость суждений и не меньшую здравость осуждений. Он любил давать советы, но не любил их навязывать, поэтому в каждодневной пустой болтовне они ценились и слышались. Он не любил курить, но любил когда курят, не любил болтать с пустыми пьяницами, но любил наблюдать за ними и порой с интересом слушал про их приключения и проступки. Сам он не был любителем рыбной ловли, но любил спрашивать, где она ловится, интересовался даже сколько, внутренне понимая, что эти новости могут пригодиться для поддержания другого разговора. Жизнь его, уже давно замедлилась, стремления утихли, он жил и снисходительно смотрел на свою жизнь. Как будто слушал приемник, переключал каналы, становилось то интересно, то скучно, он делал то тише, то громче, но изменить и остановить, вещание приемника, как и ход жизни не мог.

Как раз в этот час, приемник Владимира Радовича монотонил балконному пространству, скучным голосом про дешевые таблетки от всех болезней. И хотя частый собеседник и единственный слушатель приемника находился в самом эпицентре вещания, он ничего не слышал. Мысли его были далеко от пространства балкона. Он следил за человеком, который нес что-то в мусорку, но это был не пакет, а твердая вещь, потом аккуратно поставленная рядом с контейнерами.

Владимир Радович любил свой балкон ещё за то, что с него очень хорошо было видно все происходящее рядом с мусоркой и конечно идеально виделись, всегда переполненные мусорные контейнеры. Это была его тайная страсть. Часто он высматривал там добротные доски, советские подвесные полки и много всякой твердой всячины. Но брал их оттуда, он редко, зато когда такое случалось, приспосабливал у себя на даче. Не сказать, чтобы он был беден, в квартире у него были спрятаны деньги, которых хватило бы, чтоб справить, по его словам, пять свадеб или десять похорон. Но была страсть, и в его представлении дело полезное.

Напряженный взгляд Владимира Радовича, рассмотрел очертания хорошего, обитого мягкой тканью стула. Все в его теле встрепенулось, мысли стали работать с быстротою наступления опасности. А стул стоял рядом с мусоркой, как сторож.

Через десять минут Владимир Радович уже поспешно кивал головой, от разного рода приветствий знакомых и на ощупь застегивал пуговицы на плаще. Если бы, кто-нибудь сейчас сидел бы на его балконе, то как всегда услышал бы монотонный приемник, и увидел бы во дворе силуэт, двигающийся к мусорке, но с пустыми руками. В самом деле, это Владимир Радович спешит и чуть ли не кричит в след отдаляющемуся от помойки стулу, с помощью нового, но в годах старого, оборванного, бородатого хозяина.

– Стой, это моя вещь! – приблизившись, крикнул вору Владимир Радович. К его удивлению этого хватило, чтоб бесхозный хозяин старой обновки распрощался с ней. Но бородатый мужик сделал это так же дерзко, как и заполучил злополучный стул, он просто напросто, бросил его в сторону и был таков. Отлетевшая ножка от стула, показалась Владимиру Радовичу невосполнимой потерей, и он в порыве решимости, даже хотел догнать негодяя, но переведя дыхание и взяв в руки стул, чувство внутреннего торжества охватило его.

Жизнь это когда ты ещё что-то можешь – думал Владимир Радович, неся стул домой, - да и зачем он этому оборванцу нужен, с одной помойки на другую носить. Вторую жизнь стул там не получит, а может вскоре понадобиться согреть чьи-то руки, - горько усмехаясь, двигался он домой.