Алексей КАЗАКОВ. «Приветствует мой стих младых царевен…»

Есенин в армии

Есенин и Романовы

Когда в 1916 году 20-летнего Есенина призвали на военную службу, то он, конечно, не думал, что ему придется служить в Царском Селе, напрямую общаться с лицами царской семьи, воочию видеть последнего русского императора Николая II.

...Работая в свое время в рукописном отделе Российской Национальной библиотеки в Санкт-Петербурге, я обратил внимание на раннее есенинское стихотворение 1916 года «В багровом зареве закат шипуч и пенен...», которое не являлось автографом, оно было написано чужой рукой, а точнее, литературоведом Л.Р. Коганом (1885-1959). Список стихотворения был сопровожден следующей припиской: «Подлинник находился в архиве Екатерининского дворца в Детском селе (г. Пушкин). Он представляет собой лист ватманской бумаги in octavо. Текст написан акварелью, славянской вязью. С правой стороны, сверху вниз, орнамент. Список сделан мною в 1930 году. В настоящее время оригинал, по-видимому, утрачен. Стихотворение это написано по случаю посещения дочерьми Николая II лазарета при строительстве Феодоровского собора в Царском Селе, где Есенин, призванный на военную службу, состоял писарем. Есть основание полагать, что оно было написано по требованию полковника Ломана, начальника Есенина...».

Известно, что благодаря покровительству петроградских друзей, прежде всего литераторов: М. Мурашева, С. Городецкого и Н. Клюева, – Сергей Есенин был определен санитаром (а не писарем) в полевой Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны, в дальнейшем служил в лазарете № 17 для раненых воинов там же, в Царском Селе. Сохранились почтовые карточки кратких писем Есенина родным, на обороте которых напечатано: «Лазарет Их Императорских Высочеств Великих Княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевны при Феодоровском Государевом соборе для раненых. Царское Село».

На военную службу Есенин был призван в конце марта 1916 года в запасной батальон. Николай Клюев, узнав об этом, пишет Д.Н. Ломану письмо: «Прекраснейший из сынов крещёного царства мой светлый братик Сергей Есенин взят в санитарное войско с причислением к поезду № 143<…>. В настоящее время ему, Есенину, грозит отправка на бранное поле к передовым окопам. Ближайшее начальство советует Есенину хлопотать о том, чтобы его немедленно потребовали в вышеозначенный поезд. Иначе отправка к окопам неустранима. Умоляю тебя, милостивый, ради родимой песни и червонного всерусского слова похлопотать о вызове Есенина в поезд – вскорости».

5 апреля 1916 года было подписано удостоверение о зачислении Есенина в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143. Так началась служба Есенина в армии – в Феодоровском Городке.

Сестра поэта Екатерина Есенина рассказывала: «Худой, остриженный наголо, приехал он на побывку. Отпустили его после операции аппендицита. <...>. После операции Сергей не мог ехать на фронт. Его оставили служить в лазарете в Царском Селе. Дважды он приезжал оттуда на побывку. Полковник Ломан, под начальством которого находился Сергей, позволял ему многое, что не полагалось рядовому солдату. Поездки в деревню, домой, тоже были поблажкой полковника Ломана. Отец и мать с тревогой смотрели на Сергея: «Уж больно высоко взлетел!» Да и Сергей не очень радовался своему положению».

Сохранились портретные изображения Есенина того времени (авторы рисунков: А. Бенуа, П. Наумов, В. Юнгер, И. Ясинский). И еще пусть наивный, но стихотворный портрет, который оставила поэт и первая женщина-хирург в России, Георгиевский кавалер, старший ординатор Царскосельского Дворцового госпиталя (лазарета) княжна Вера Игнатьевна Гедройц (1870–1932). Вспоминая об одной из встреч с юным санитаром Есениным, она писала ностальгически:

 

Я тебя помню в голубой рубашке

Под сенью радушного крова.

Ты пил из фарфоровой чашки

Чай у Разумника Иванова.

Точно лен волнистые пряди

По плечам твоим спускались,

Из-под длинных ресниц ограды

Глаза смеялись.

 

Непосредственным начальником Есенина был полковник Дмитрий Николаевич Ломан (1868-1918), штаб-офицер для особых поручений при Дворцовом коменданте (расстрелян большевиками в Петропавловской крепости в числе других придворных и членов царской фамилии). Его сын Юрий Дмитриевич (1906-1980) – младший сотоварищ детской поры наследника-царевича Алексея Романова (1904-1918) – был крестником императора Николая II, а его брат Борис – крестником императрицы Александры Феодоровны. В советское время Ю.Д. Ломан работал в дирекции ленинградского завода «Красный химик», воевал, участвал в обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Он оставил автобиографические записки (опубликованы в 1994 году), где часто вспоминал молодого рязанского «поэта-самородка» Сергея Есенина. Именно в то время за Есениным прочно закрепилось прозвище «сказитель», так его воспринимали поначалу в художественных кругах северной столицы. В крестьянской поддевке и подстриженный в скобку, юноша олицетворял собой народного выходца полевой и лесной Руси-России. Мыкаясь по редакциям и светским салонам, он знал про себя много больше, нежели окружавшие его литераторы. Лишь немногим друзьям-приятелям открывался, говоря: «Пишу стихи о России... Будут Есенина печатать! Слово даю! Я теперь,как скворец с утра на ветке горло деру...» (из моих бесед с поэтом В.А. Рождественским в Ленинграде в октябре 1970 г. – А.К.).

На военную службу Есенин был призван вскоре после выхода в свет его первого поэтического сборника «Радуница». Подписывая первые экземпляры «Радуницы» знакомым литераторам, поэт именовал себя «баяшником», осознавая в душе историческое преемство древнерусских баянов-летописцев, что баяли в песнословах своих быль-легенду о временах минувших и настоящих. Каждый автограф-надпись Есенина на книжках «Радуницы» звучал маленьким сказом былинного свойства. Вслушаемся в одно из них:

«От поемов Улыбыша перегудной мещеры поэту ипостольной чаши скорбной тропы Ю. Бальтрушайтису на добрую память от баяшника соломенных суемов. Сергей Есенин. 1916. 9 февраля. Пт.».

Услыхав однажды совместное выступление-чтение Клюева и Есенина, «великий старец» Григорий Распутин, сын которого Дмитрий служил в одной санитарной роте с Есениным, написал записку полковнику Д.Н. Ломану: «Милой, дорогой, присылаю к тебе двух парешков. Будь отцом родным, обогрей. Робяты славные, особливо этот белобрысый. Ей Богу, он далеко пойдет» (1915).

Звучит и воспринимается как апокриф, хотя был реальный автограф-подлинник, о котором мне рассказывал в 1989 году известный музейщик-хранитель дворцовых пригородов Ленинграда (Павловска и Пушкина) А.М. Кучумов. Документ находился в архиве Екатерининского дворца в Царском Селе (г. Пушкин), но пропал во время войны; по некоторым данным, был вывезен вместе с другими ценностями в Германию, где и хранится в одном из частных собраний.

«Радуница» Есенина порадовала не только столичных литераторов, эта маленькая книжка согревала сердца русских солдат, в основном бывших крестьян, в промозглых окопах на полях Первой мировой войны. «Про нас написано, берет за сердце...», – говорили солдаты, послушав стихи незнакомого им Есенина о живой красоте рязанской природы, где «только лес, да посолонка, да заречная коса».

Таким пришел Сергей Есенин на военную службу в Царское Село, представ перед сиятельными особами с целым коробом стихов-сказов.

Судьба подарила Есенину редкую возможность оказаться в самом центре художественной жизни России первых десятилетий нового XX века. Феодоровский Городок в Царском Селе, строившийся несколько лет (1909-1913) к 300-летию Дома Романовых, представлял собой архитектурный ансамбль, обнесенный кремлевской стеной со сторожевыми башнями, бойницами, каменными с богатой резьбой воротами (почти все это сохранилось и сейчас восстанавливается в первозданном виде). Строился Городок на частные средства при участии художников и архитекторов братьев В.М. и А.М. Васнецовых, М.В. Нестерова, Н.К. Рериха, И.Я. Билибина, А.В. Щусева, А.Н. Померанцева, С.С. Кричинского, В.А. Покровского. К 1915 году Городок стал местом деятельности Общества возрождения художественной Руси. Как говорилось в пояснительной записке к Уставу Общества: «Русское общество отныне должно решительно и быстро взяться самостоятельно за дело и без колебаний приступить к собиранию своего исторического духовного богатства».

Начало деятельности Общества было ознаменовано благосклонным вниманием Государя императора Николая II, выраженным в его телеграмме:

«Сердечно приветствую добрый почин учредителей Общества. Желаю быть осведомляемым о всех его трудах и успехах» (3 апреля 1915).

Николай Александрович, продолжая дело своего отца Александра III, всячески поощрял деятельность любителей древнерусского искусства и возвел ее на государственный уровень, дабы пробудить национальное самосознание русского народа. Общество возрождения художественной Руси возникло в Петрограде весной 1915 года по замыслу князя А.А. Ширинского-Шихматова – видного государственного и церковного деятеля, знатока и собирателя предметов русской старины. Организатором деятельности Общества стал полковник Д.Н. Ломан. Именно он являлся главным организатором строительства Феодоровского Государева собора и Русского Городка, который современники называли «Питерским Версалем» и «Китеж-градом» Царского Села. Попутно замечу, Распутин часто бывавший в Царском Селе и постоянно общавшийся с Дмитрием Николаевичем, несмотря на сложные отношения с полковником, побывав в очередной раз в Александровском дворце, высказался: «Ломана гордыня обуяла. При жизни его надо в чёрном теле держать, а после смерти – памятник поставить».

В солдатском лазарете Городка молодой санитар Есенин читал свои первые стихи, в частности, поэму «Русь». А в день тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Феодоровны и ее внучки Великой княжны Марии Николаевны 22 июля 1916 года поэт прочел на концерте в офицерском лазарете стихотворение «В багровом зареве закат шипуч и пенен...». На концерте присутствовали императрица и ее дочери Мария и Анастасия, о будущей трагической судьбе которых провидчески скорбел Есенин (как и Распутин в своем духовном завещании):

 

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Березки белые горят в своих венцах,

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

 

Где тени бледные и горестные муки,

Они тому, кто шел страдать за нас,

Протягивают царственные руки,

Благословляя их к грядущей жизни час.

 

На ложе белом, в ярком блеске света,

Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…

И вздрагивают стены лазарета

От жалости, что им сжимает грудь.

 

Все ближе тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладет печать на лбу.

О, помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

 

По окончании концерта, который состоял из «дивертисмента» и маленькой пьесы «Вечер в тереме боярыни XVII века» (сценическая мозаика из былин, сказок, песен, присказок, поговорок), Д.Н. Ломан представил императрице и великим княжнам Есенина, писателя Сладкопевцева, артиста Артамонова и режиссера Арбатова. «Во время беседы императрицы с ними ей были преподнесены сборник стихов Есенина «Радуница» и сборник рассказов Сладкопевцева», – вспоминал Юрий Ломан, присутствовавший на том концерте. Есенин был пожалован золотыми часами с гербом и цепочкой (позднее получены Д.Н. Ломаном, но по назначению не переданы). На «подносном» экземпляре «Радуницы» дарственная надпись гласила: «Ея Императорскому Величеству Богохранимой царице-матушке Александре Феодоровне от баяшника соломенных суемов словомолитвенного раба рязанца Сергея Есенина» (впервые этот есенинский инскрипт был опубликован в книге Н.Г. Юсова «"С добротой и щедротами духа…" – Дарственные надписи С.А. Есенина». Челябинск, 1996).

Само стихотворение было написано на большом листе плотной бумаги, на котором по краям художником Г. Гореловым акварелью был выполнен орнамент в стиле XVII века. Текст стихотворения под названием «Царевнам» был также написан акварелью, славянской вязью (замечу, что до сих пор это стихотворение печатается без названия).

Есенин преподнёс лист Великой княжне Марии Николаевне. В ответ на этот подарок она сняла со своего пальца золотой перстень и отдала его Есенину. Действительно, у Есенина хранилось кольцо, отлитое из червонного золота, в ажурную оправу которого был вкраплен изумруд, а на месте пробы выбита царская корона. Этот перстенёк Сергей Александрович подарил в 1920 году своей двоюродной сестре Марии Ивановне Конотоповой-Кверденёвой в день её свадьбы в селе Костантинове. Ныне эта реликвия, которую мне довелось держать в руках, хранится в фондах Государственного музея-заповедника С.А. Есенина (Рязанская обл., с. Константиново).

После этого концерта на молодого санитара обратили внимание. Его приглашали на все последующие мероприятия Феодоровского Городка. Во время одного из артистических ужинов поэт выступил, по просьбе Д.Н. Ломана, со стихотворением «Вещий сон».

«Сережа, – сказал Дмитрий Николаевич, – прочтите «Вещий сон», а вы, господа, внимательно послушайте. Может, и вы скоро станете санитарами». Улыбаясь, поэт стал читать о том, как ему приснился Пушкин, который пришел в Городок:

Он спросил меня через дворовый гомон:

– А где живет полковник Ломан?

Есенин проводил Пушкина и услышал, как полковник, обращаясь к Александру Сергеевичу, сказал:

 

Чем сидеть на памятнике даром,

Я предложил бы вам поехать санитаром,

А чем писать ваши шутки-прибаутки,

Вы носили бы урыльники и «утки».

 

«Стихотворение было довольно длинное...», – вспоминал Юрий Ломан.

К сожалению, текст «Вещего сна» не сохранился.

Также, как не сохранился автограф стихотворения «В багровом зареве…» – лист и с этим стихотворением, видимо, был либо уничтожен, либо вывезен в период временной оккупации немецкими войсками Пушкина (Царского Села), когда Екатерининский дворец подвергся разграблению (вспомним историю с «Янтарной комнатой»). Но сохранилось описание того листа. В Москве, в Российском государственном архиве литературы и искусства выявлено письмо ленинградского искусствоведа А.И. Иконникова к писателю Н.Н. Никитину (другу Есенина) от 19 мая 1962 года. В нем он сообщал, что в 1930-е годы ему довелось разбирать материалы так называемой «детской половины» Александровского дворца в бывшем Царском Селе. «И там среди книг, журналов, бесчисленных фотографий, – продолжал Иконников, – я обнаружил роскошную в пол-листа папку, обложенную великолепной золотой парчой, сделанной в стиле конца XVII в. В папке лежал большой лист плотной бумаги, на котором среди очень неплохо сделанных орнаментов в том же стиле конца XVII в. было написано чуть ли не золотом стихотворение «Царевнам», подписанное Есениным...».

Добавлю к этому документу другой факт: в том же 1916 году (июль-декабрь) Есенин решил выпустить в свет сборник стихов «Голубень» с общим посвящением Государыне и «младым царевнам», однако Февральская революция 1917 года и отречение императора Николая II от власти в марте того же года помешали осуществить этот творческий замысел поэта. Позднее «Голубень» вышла двумя изданиями (1918, 1920), но это была уже другая книга и другая песня поэта...

Посвящение Есенин успел снять. Однако букинисты в Петрограде и Москве сумели раздобыть несколько корректурных оттисков «Голубени» с надписью: «Благоговейно посвящаю»… В Питере, в бывшем частном книжном магазине на Литейном, такой экземпляр с пометкой «чрезвычайно курьёзно» значился в каталоге редких книг…

Но не ушли безвозвратно отзвуки той, былой поэтической песни: в 1923 году он рассказывал своей гражданской жене Надежде Вольпин о днях, проведенных в Царском Селе.

«Слушаю рассказ Сергея о том, как он, молодой поэт, сидит на задворках дворца, на «черной лестнице» с Настенькой Романовой, царевной! Читает ей стихи. Целуются... Потом паренек признается, что отчаянно проголодался. И царевна «сбегала на кухню», раздобыла горшочек сметаны («а вторую-то ложку попросить побоялась»), и вот они едят эту сметану одной ложкой поочередно! Выдумка? Если и выдумка, в сознании поэта она давно обратилась в действительность. В правду мечты. И мечте не помешало, что в те годы Анастасии Романовой могло быть от силы пятнадцать лет. И не замутила идиллию памятью о дальнейшей судьбе всего дома Романовых. Я слушаю и верю. Еще не умею просто сказать: «А не привираешь ли, мальчик?». Напротив, я тут же примериваюсь: не царевна ли та твоя давняя подлинная любовь? Но уж тогда свершившееся в Екатеринбурге (Свердловске) не могло бы не перекрыть кровавой тенью твой горшочек сметаны!»

Эту историю Надежда Давыдовна Вольпин поведала мне в 1984 году, прожив почти век на этом свете. Впервые полностью ее мемуары о С. Есенине «Свидание с другом» я опубликовал в Челябинске в сборнике «Как жил Есенин» (1992).

Известно, что Есенину нравилась больше Мария, они познакомились, когда ей было 17 лет, а ему 21 год. С Анастасией он мог позволить себе поболтать, той было 15, а Марии Николаевны поэт явно стеснялся... Так что «мальчик не привирал», рассказывая о встречах с царевнами.

Старшие дочери Николая II Ольга и Татьяна вместе с матерью Александрой Феодоровной в форме сестёр милосердия оказывали помощь больным и раненым в госпитале, размещавшемся в Екатерининском дворце, а младшие – Мария и Анастасия – ежедневно посещали лазарет №17 своего имени. По молодости лет они формально не могли работать сёстрами милосердия, но, чем могли, помогали раненым и больным воинам. Вот что вспоминал об этом один из раненых офицеров: «Первое впечатление о Великих княжнах никогда не менялось и не могло измениться, настолько они были совершенными, полными царственного очарования, душевной мягкости и бесконечной доброжелательности и доброты ко всем… У них была врождённая способность и умение несколькими словами смягчить и уменьшить горе, тяжесть переживаний и физические страдания раненых воинов. Все царевны были чудесными русскими девушками, полными внешней и внутренней красоты».

Сестры милосердия: императрица Александра Феодоровна (крайняя справа) с дочерьми – Ольгой, Татьяной и Анной Вырубовой. Царское село. 1914

1916 год Есенин начинал чтением стихов в Москве, куда в январе приехал с Н.А. Клюевым (при материальной поддержке Д.Н. Ломана) для выступлений в качестве «сказителей», в том числе и в придворных кругах. Поэты читали свои произведения в лазарете для раненых при Марфо-Мариинской обители (Большая Ордынка, 34), патронируемом Великой княгиней Елизаветой Феодоровной, родной сестрой императрицы (в 1918 году она разделила горькую участь царской семьи, погибнув в шахте под Алапаевском). Выступали Клюев и Есенин также в доме Елизаветы Феодоровны перед хозяйкой и приглашенными ею гостями, в их числе были известные московские художники М.В. Нестеров и В.М. Васнецов. Прослушав «сказителей», Великая княгиня подарила им по экземпляру Евангелия и серебряные образки с изображением иконы Покрова Пресвятой Богородицы и Св. Марфы и Марии, а Нестеров – открытки с репродукцией своей картины «Святая Русь» и надписью: «Сердечный привет певцам русской были и небыли от Михаила Нестерова. Москва. 1916». Обе эти открытки сохранились.

А завершал 1916 год Сергей Есенин в Царском Селе – в октябре и декабре он присутствовал на богослужениях в Феодоровском Государевом соборе, что не помешало ему отказаться (сказалось влияние Клюева) от предложения Д.Н. Ломана написать совместно с Клюевым книгу стихов о соборе. Но он еще продолжал читать стихи раненым в лазарете № 17. Последний раз Есенин читал стихи в Трапезной палате Феодоровского Городка в честь членов Общества возрождения художественной Руси. Было это 19 февраля 1917 года. А накануне, перед отъездом в Ставку в Могилёв, Николай II посетил Русский Городок, осмотрев здания и Трапезную палату с её собранием древних икон и иконостасы из подмосковной церкви царя Алексея Михайловича, настенную живопись Трапезной и несколько сводчатых палат. Восхищаясь увиденным, император несколько раз повторил: «Прямо сон наяву – не знаю, где я, в Царском Селе или в Москве в Кремле…».

После этого посещения на царской лестнице Трапезной палаты золотыми буквами была повторена надпись, сделанная Государем: «12 февраля 1917 года осматривал с удовольствием постройки при Феодоровском Государевом соборе. Приветствую добрый почин в деле возрождения художественной красоты русского обихода. Спасибо всем потрудившимся. Бог на помощь вам и всем работникам в русском деле. Николай».

В 1969 году эта надпись, сохранившаяся под слоем побелки, ещё была видна, а в наше время её соскребли и даже, на всякий случай, отбили штукатурку, чтобы она не проявилась вновь. Не сохранились и строки Тютчева («Умом Россию не понять…»), начертанные рядом…

Вот и Есенин на всю жизнь запомнил красоту Трапезной палаты. Это был двухэтажный дом из белого камня, отделанный узорами и напоминавший Грановитую палату Московского Кремля. В нем было много сводчатых палат, расписанных старинным русским орнаментом, узорчатых лестниц и переходов. Дом был обставлен специально сделанной мебелью в русском старинном стиле. Сама палата была расписана древними русскими гербами. Есенина особенно привлекало деревянное блюдо, на котором был изображен витязь, принимающий у бояр хлеб-соль. Оно было покрыто красивым орнаментом с вделанными в него уральскими самоцветами. А своды соседней столовой были расписаны текстами из русских пословиц: «Добрая весть – коли говорят, пора есть», «Русский аппетит ничему не вредит», «Рыба – вода, ягода – трава, а хлеб – всему голова», «Что там ни говори, а на русской черной каше выросли богатыри», «Горе только одного рака красит», «Где просто, тут и ангелов до ста, где мудрено, тут нет и одного», «Не пером пишут, а умом». В столбовой палате находился музей уникальных вещей древнего русского обихода и икон. В дни оккупации немцами Царского Села вся эта зримая красота погибла...

«Роман монархии и поэзии» близился для Есенина к завершению. 22 февраля 1917 года полковник Ломан подписал ему удостоверение, обязывающее поэта явиться в Могилёв для прохождения службы во 2-м батальоне Собственного Его Императорского Величества сводного полка, что означало ближе к передовой… Однако начавшаяся революционная смута привела Есенина к дезертирству, о чем он годы спустя написал в поэме «Анна Снегина»:

 

Я бросил мою винтовку,

Купил себе «липу», и вот

С такою-то подготовкой

Я встретил семнадцатый год.

…………………………………

Но все же не взял я шпагу…

Под грохот и рев мортир

Другую явил я отвагу –

Был первый в стране дезертир.

 

Стать дезертиром в те дни было легко. Дворцовое медицинское ведомство (более двух тысяч учреждений) упразднили, люди были предоставлены сами себе.

Император Николай II, проявив государственное безволие, подписал Акт об отречении от престола. «Я буду благодарить Бога если Россия будет без меня счастлива», – заявил он. Постреволюционное время показало, что слова эти прозвучали лишь благим пожеланием...

Власть перешла к Думе и Временному Правительству. Вся царская семья была арестована и заключена под стражу в Александровском дворце.

Так окончательно завершился «царский» период житейской и творческой биографии Есенина. В последние годы жизни он иногда потаенно вспоминал о том времени, о людях, которые его окружали: о полковнике Ломане, Клюеве, Распутине, о Великой княгине Елизавете Феодоровне, о брате императора – Михаиле Романове и, конечно, о всей Царской Семье, душой которой были «младые царевны», сверстницы поэта, которых он воспел и обессмертил...

Отзвук-грусть («В забвенье канули года…») царскосельской поры 1916 года слышится и в этих есенинских строках, прозвучавших в то время:

 

И часто я в вечерней мгле

Под звон надломленной осоки,

Молюсь дымящейся земле

О невозвратных и далеких.

 

Лишь однажды в «Автобиографии» 1923 года (их у него восемь, включая автобиографические наброски), написанной в Москве в литературном кафе «Стойло Пегаса» под настроение и по просьбе очередных издателей, Есенин впервые открыто рассказал о том, о чем раньше молчал, ибо, по словам Г. Бениславской «очень больное для себя он умел прятать годами, по-звериному годами помнить и молчать. Так он молчал о жизни у Ломана в Царском…».

«В 1916 году был призван на военную службу, – писал Есенин. – При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч<ее>.

Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя. <…> В революцию самовольно покинул армию Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт».

…31 декабря 1925 года в Москве, в день похорон Сергея Есенина ему в гроб положили корректуру - набор его первого Собрания сочинений, которое он страстно желал при жизни. Поэтическое посвящение «Царевнам» в том печатном наборе отсутствовало. И лишь почти полвека спустя (1960) «В багровом зареве…» было впервые обнародовано и опубликовано в провинциальной газете «Волжская коммуна».

Project: 
Год выпуска: 
2018
Выпуск: 
10