Елена ПУСТОВОЙТОВА. Борис Французов: его и наше время
Он вернулся книгой. Вошел в полный зал Владимирской научной библиотеки, где собрались те, кто его любит и помнит, и, как это бывало всегда, заговорил о том, что Родину любить это пронзительно больно. Он именно так ее любил. И именно так вживлял эту любовь и боль в холодную пластину из цинка, тонкой иглой нанося на нее нервную ткань, оживляющую будущий офорт.
Тем, кто пришел на встречу с мастером в библиотеку, он очень по-разному знаком. Искусствоведу Виктору Калашникову – как мастер, работы которого сегодня вы увидите в Третьяковской галерее, в Русском и Пушкинском музеях, во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике. Как мастер, работавший в технике линогравюры, гуаши, акварели, пастели, но поднявший на вершину художественной выразительности именно офорт, который в его исполнении получил все свойства графической картины. Художнику Юрию Ткачеву – как учитель, как товарищ по цеху и друг, ставший частью его творческой жизни и жизни вообще, и именно поэтому отдавшему всего себя сначала идее издания книги «Борис Французов и его время», а затем и весь пыл души на ее рождение… Книга вышла в свет. Издала ее при поддержке областной администрации Владимирская областная научная библиотека, в стенах которой и состоялась первая с ней встреча.
Безусловное достоинство книги «Борис Французов и его время» в том, что творческий коллектив, работавший над ней, создал нечто большее, чем книга памяти мастеру офорта. Так же широко, как глядел на мир сам Борис Французов, издатели сумели показать читателю и географию творческого поиска художника, и его особое место в русской живописи, и калейдоскоп событий его жизни, и значение его личности в судьбе владимирских художников, вместе с ним переживавших очередную российскую смуту девяностых годов. Потому книга и стала широкой панорамой российской жизни в ее переломный момент, знакомой каждому из нас, на особицу пережитой, но и хранящей все главные приметы меняющейся парадигмы России.
Книга полна воспоминаний о нем – авторов не один десяток, но приложи к книге еще печатный лист, и он не остался бы пустым, без добрых слов памяти об этом человеке. Тут ценно все. И мудрое проникновение в ушедшую эпоху Виктора Калашникова – «Время Французова, как, впрочем, почти всегда в России, замысловато соединило величие достижений, фарс человеческой ограниченности и трагизм бытия». И задушевное слово епископа Александровского и Юрьев-Польского преосвященного Иннокентия – «Мы все как бы подступили к дверям Храма, к воротам «Оптиной пустыни» – и буквально, и в более широком смысле, подошли к порогу своего спасения, принеся с собой кто что имел… Далее начинался трудный путь. Борис Французов принес к этому порогу и положил у него многое… - все свое творчество, всю свою жизнь».
Или вот: «Мы вламывались к нему часто без предупреждения, заполняли все пространство мастерской, пользовались его материалом, пили его кофе, съедали все плюшки, которые пекла для него Юль Николевна. И Французов все это терпел… Время, проведенное с Французовым, было очень полезно для нас. Мы не столько учились рисовать – мы учились думать и учились жизни художника», - это художник Юрий Ткачев. Но в мастерскую к нему «вламывались» не только художники – ее двери никогда не запирались, если он был внутри. Вламывался и владимирский поэт, директор Владимирского ГТРК Андрей Филинов: «…Теперь всем стало ясно, что картины Бориса Федоровича – это материальное воплощение той великой красоты и силы его духа, которые столь властно притягивали к нему людей – как братьев по цеху, так и тех, кто никогда не держал в руках карандаша или кисти».
А вот тонкое и нежное воспоминание жены Юлии Николаевны – «Родные рассказывали, что, когда дедушка с бабушкой, узнав о смерти невестки, приехали в Камешково за внуком, они обнаружили двухгодовалого ребенка в остывшей русской печке. Сидит чумазый, голодный, дрожит от холода и не плачет. Завернули в тулуп и повезли в деревню Зауечье. И ведь вырастили. Как в свое время собственных семерых, двое из которых, Александр и Федор, погибли в Отечественную». Чего тут больше – маленькой жизни художника или большой жизни страны разделить трудно. Сам Борис Французов никогда не делил.
О Юлии Николаевне Французовой никак нельзя мимоходом. Это она вдохновитель и бессменный руководитель Фонда Бориса Французова, которому прямо во время презентации книги вручили диплом Российской академии художеств за значительный вклад в развитие искусства. Это она главный нерв ежегодных «Французовских чтений» и пленэров «На Камешковской земле – малой Родине Бориса Фёдоровича Французова»… Собственно, и сама книга во многом плод ее труда, так что эпиграф книги «Для Бога нет мертвых. Для высокого истинного искусства тоже нет мертвых. Время - категория нравственная» - это и эпиграф всей ее деятельности.
Всякое искусство – условная вещь. Безусловным остается только то, что Александр Сергеевич Пушкин оставил нам как завет: «И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал». Это как раз о Борисе Французове. Только благодаря этому врожденному пушкинскому дару стало возможно явление Бориса Французова в русской живописи, которое профессор Сергей Гариляченко определил так: «В зрелости офортная игла Французова не знала технических пределов. Ей оказался подвластен не только свет, но и цвет… Русское искусство долго ожидало мастера, способного и рассудочную графику обратить к тончайшей цветовой гармонии».
При этом не чуждый тяги к прекрасному читатель найдет на страницах этой книги много чудесных открытий не столько в теории живописи или искусствоведении, сколько в широте и глубине влияния искусства, в том числе искусства графики Бориса Французова, на формирование души. Ему помогут в этом искренние и добрые наставники, потрудившиеся над «Борисом Французовым и его временем».
…Наверное, есть некоторая неточность в том, что Борис Французов вернулся к нам своей книгой. Ведь из характера события во Владимирской научной библиотеки и числа ценителей его таланта следует, что он и не уходил от нас никогда. Мне кажется, эта мысль точнее и правильнее отражает секрет большого искусства: «Кажущееся движение времени для людей, - прочитаете вы в эпиграфе, - происходит благодаря памяти… Для Бога нет мертвых. Для высокого истинного искусства тоже нет мертвых… Время – категория нравственная». Так говорил он сам.
