Валерий МИХАЙЛОВ. Немота многотонная камня
Имя Розы
Типа сказание...
.
В каждом городке уездном,
милом, тихом и болезном,
где весной цветут сирени
и ничейные цветы,
где по лету белы гуси
важной поступью ступают,
как степенные бояре,
по муравке по траве;
где в наличниках оконца,
деревянные крылечки,
и поскрипывают сени,
и потрескались ступени,
а за печками давненько
позапрятались сверчки;
где бывали и гостили
и Батый, и Стенька Разин
да с Емелькой Пугачёвым,
этот самый, в треуголке, -
торт ещё… - Наполеон! –
а потом товарищ Ленин,
а за ним товарищ Сталин,
где, разбрызгивая пену,
Гитлер на мотоциклетке,
как чума, протарахтел;
где, бывалочи, когда-то
Соловей свистал Разбойник,
и Кощей грозил Бессмертный,
Змей-Горыныч пролетал;
в городишке, стал-быть, кажном,
где в июне блещут грозы,
в декабре трещат морозы
и столбом стоят дымы, -
сбереглося, сохранилось,
уцелело имя Розы,
имя Розы Люксембург!
.
Ох! давно никто не знает
в городишках наших древних,
что за диво? кто такая
эта Роза Люксембург?
Ох, не ведают граждане,
стар не ведает и малый,
улицы зачем назвали
чудным именем таким?
Приезжал по приглашенью
италиец к нам заморский,
сам с улыбочкой смышлёной,
в золотых очках мудрец, -
звать его синьор Умберто,
представительный, в бородке,
галстук бабочкой, планшетка,
и панбархатный пиджак;
весь учёный-разучёный,
но – не раскусил загадку,
не раскрыл нам эту тайну –
имя Розы Люксембург.
.
Много улочек заветных
в наших городах уездных,
позарощенных сиренью
и крапивою-травой,
как же прозваны красиво! –
имена-то имениты:
Володарский и Урицкий,
Троцкий, Бродский и Высоцкий,
Карла Маркс и Фридрих Энгельс,
этот, снова Карла – Либкнехт
(как бы тут не подавиться),
и, конечно, Клара Цеткин
(что у Карлы-то кораллы,
знамо дело, все попёрла),
непременная подруга
нашей Розы Люксембург.
Много улочек любезных,
где растут цветы приятны:
мальва, лилия, ромашка,
где огнём горит герань,
но цветёт всех пуще Роза -
королевна, лебедь-пава,
цаца, жрица и царица,
этакая лампадрица,
наша Роза Люксембург!
.
7 марта 2016 г.
* * *
Стариков-шахтеров, что к деду когда-то пришли на поминки,
снова я вспомнил...
Совсем немного их было, трое иль четверо,
как братья друг на друга похожих...
И молчали они, будто выработанные штреки где-то там,
глубоко-глубоко под землею,
А глаза... как в суровые смотришь колодцы потаенной пустыни,
И морщины на обугленных лицах им шахта рубила кайлом...
Они водку безучастно вливали в себя из граненых стопок,
не интересуясь закуской,
И прямые сидели, незримо держа на плечах непомерную тяжесть судьбины,
Что в степя загнала их чужие на долгую муку, под горькую землю...
Им сердца преисподняя черная кровля навек придавила,
Подземельные близкие своды,
в мерцании жирном и тусклом пластов антрацита,
Немота многотонная камня и толщи нависших пород...
Все слова на поверхности после безмолвья подземного — лживы.
Все могилы людские под небом на кладбищах — мелки.
На-гора когда выйдешь, вся водка — не крепче водицы...
А «прощай» говорит одна только душа — не язык.