Руслана ЛЯШЕВА. Земное и небесное – в поэзии
На круги своя
Хороша и глубокомысленна перекличка историка Игоря Фроянова – смотри беседу с ним «России нужны вера и правда» Алексея Богачева в газете «Завтра» (№ 37, 2016) – и поэта из Кузбасса Бориса Бурмистрова, Лауреата Всероссийской православной премии имени святого благоверного великого князя Александра Невского, – читай предисловие автора в книг его стихов «Исихастское моленье» (Кемерово, 2016).
Борис Бурмистров:
Надо верить, что смерти нет.
Путь прошел и назад оглянулся.
Слава Богу! Я видел Свет.
Слава Богу! Я в свет окунулся.
«Вое, что созидается, все, что творится благое, – все от Бога! Русская жизнь, русская культура, русская литература немыслимы без православия. Многие из нас этого еще не понимают, не осознают великой радости – видеть Свет Божий. Я думаю, поэт без Бога в душе подвержен искривлённому восприятию и изложению сути земного бытия».
Игорь Фроянов: «Православная вера, православная церковь как нельзя более соответствовали и соответствуют глубинным качествам и свойствам русского этноса. Соборность ведь – та же коллективность, так что одно сроднилось с другим. И если русский коллективизм до принятия христианства иммел больше бытовой характер, то с принятием христианства он приобрел метафизический, мистический, сакральный характер. С поры крещения Руси русская соборная церковь и русский православный люд, живущий на коллективистских началах, сошлись в гармонии, которая, между прочим, не поколеблена еще и до сих пор».
Правоту сказанного, согласимся, доказывает нынче многое.
В 2018-м году мы празднуем 1080-летие принятия христианства.
Газетные репортажи о крестном ходе в Екатеринбурге делают и нас как бы причастными к шествию от Храма на крови на месте Ипатьевского дома, где в ночь о 16-го на 17-е июля 1918 года были расстреляны последний русский император Николай II и его семья – жена, четыре дочери и сын, до Ганиной ямы, где были тайно захоронены останки убитых. Расстояние немалое – 21 километр – заняло четыре часа, шествие народа с хоругвями возглавлял патриарх Кирилл в полном церковном облачении. Шествие и литургия утром 17-го в церквях – все в память о царских страстотерпцах, причисленных ныне к лику святомучеников.
Безусловно, среди нынешних событий и мероприятий следует отметить стихи, прозу и критику в литературной периодике на темы и сюжеты православия. Например, роман «Божественное стадо» прозаика Сергея Акчурина (журнал «Москва, № 6-7, 2018 год), Вячеслав Сивов – поэт и художник вот его стихотворение «Мы русские!» в альманахе «Полдень», выпуск 16, 2017 год.
«Да разве есть на свете такая сила, что смогла бы
пересилить русскую силу?!»
Н.В. Гоголь
Мы русские, – какой восторг!
Бог – генерал наш. Богу слава!» -
Суворов некогда исторг,
И так расправилась держава:
До хруста Крымских позвонков,
До гордого «Ура…!» над морем.
(«Ура…!» – до будущих веков,
На историческом просторе).
Мы русские, – какой восторг!
Когда всем страшно, мы… смеёмся!
С врагами не вступаем в торг,
И чем страшней, тем злее бьёмся.
Мы ищем правды в небесах.
И на земле ту правду множим:
И пусть наш путь порой в слезах –
Мы перетерпим, переможем
И одолеем путь любой,
И в сотый раз, споткнувшись, встанем…
Христос, мы до конца с Тобой,
Мы русские – мы не обманем.
Да что там говорить о литературе, если даже в серьезных аналитических статьях о проблемах экономики («экономика сжимается, население сокращается») концепция новой индустриализации обосновывается с опорой в числе главных принципов и на православный менталитет русского этноса. Не пожалеем места для большой цитаты из статьи Сергея Батчикова «Наш ответ» с подзаголовком «Как надо реагировать на стратегические вызовы (газета «Завтра», № 16-17, 2018). «Россия — традиционно левая страна. Если в западном понимании справедливость — это прежде всего закон (что законно, то и справедливо), то в русско-православной цивилизации справедливость веками считалась выше любого закона. Для западной цивилизации высшей ценностью является свобода, понимаемая в индивидуалистическом, либеральном ключе, тогда как справедливость для Запада вторична.
Для русско-православной цивилизации справедливость превыше всего, и ради неё могут быть ограничены и некоторые свободы. Если на Западе бедность рассматривается как рациональный социальный механизм, то русская православная философия и традиционные культурные установки, выводимые из крестьянского общинного коммунизма, всегда основывались на принципиально ином положении: бедность есть порождение несправедливости, и потому она — зло. «Сознание неправды денег в русской душе невытравимо», — говорила Марина Цветаева».
Вернёмся, однако, к стихам, уж там и вовсе русский дух, там Русью пахнет. Вот передо мной на столе три книги, содержание и стиль которых убедительно свидетельствуют о православном, христианском менталитете авторов. Книга председателя Союза писателей Кузбасса Бориса Бурмистрова «Исихастское моленье» издана к 70-летию автора и включает ровно 70 новых стихотворений. Мой однокурсник по факультету журналистики МГУ Валерий Сапонов по первой «ипостаси» – журналист и кандидат филологических наук, по второй – художник, в книге «Приоткрылись ресницы зари» (М, Новый ключ, 2018) явил третью «ипостась» – поэта, В небольшой изящной книжке два дарования Валерия удачно соединились: рисунки запечатлели красоту мира, стихи выражают любовь к этой красоте и наполнены благодарственными молитвами Богу за нее. Александр Логунов – выпускник Литературного института, молодой поэт (сравнительно молодой, конечно, ибо родился в 1975 году, в Москве) в этой первой книге “Ковчег» (М., Литературная Россия, 2017) проявил такое свободное и творческое владение библейской образностью, что не может не вызвать восторга у молодого читателя и живого интереса у взрослого.
Попутное замечание об одном поэтическом приеме. Сергей Куняев в статье «Мы сами – музыка и боль» («Наш современник», № 6, 2018) высказал мысль: «…На этом взаимопроникновении земного и небесного, человеческого и природного и развивалась, и совершенствовалась поэзия Натальи Егоровой. И название книги – «Русской провинции свет» – соединяет в себе земное начало в образе русской провинции и свет Фаворский, которым наполнен мир сей провинции – центра русской и мировой истории».
Такой контраст между земным и небесным заставляет вспомнить название этого приема Владимиром Соловьевым, философом и поэтом эпохи Серебряного века, в статье «Поэзия Я.П. Полонского» (В.С, Соловьев. «Философия искусства и литературная критика». М., «Искусство», 1991) – «двойственность». Полонский находит примирение между двумя сторонами Бытия в идее «совершенствования, или прогресса». Тютчев, по концепции В. Соловьева, «примирял эту коренную противоположность чисто религиозным упованием на окончательную победу светлого начала в Христе и в будущем христианском царстве. Для Фета, полагал В. Соловьев, между двумя мирами нет ничего общего», «петь и творить можно только совсем забывая об этом злом мире, уходя в область чистого созерцания».
А как прием двойственности воплощается в современных стихах Бориса Бурмистрова, Валерия Сапонова, Александра Логунова?
Жизненный опыт и многолетняя литературная работа наполнили стихи Бурмистрова мудростью, их охотно читаешь и перечитываешь.
Вот, в сущности его понимание приема «двойственности», «Исихастское моление, – пишет Бурмистров, – это умно-сердечная молитва, способствующая очищению ума и сердца, переход от физического созерцания к духовному внутреннему узрению». Гораздо мужественнее, нежели у Фета. Далее следуй пожелание сибиряка читателям: «Узрите себя, поймите себя, наполните себя любовью к этому непростому, но прекрасному миру…»
Его стихи разнообразны по тематике, кроме духовных сюжетов ярко представлены современные типажи, хватает и социальной сатиры, чему иной журналист позавидует; за божественными размышлениями часто проступает столь же важный образ Родины.
Вся надежда нынче на мессию,
А другой надежды видно нет.
Мне б вернуться в Русскую Россию
Через сто и даже триста лет.
Кто-то скажет, ничего нет проще –
Надо только выбрать верный путь,
Чтобы очутиться в этой роще,
Русский воздух с жадностью вдохнуть.
Чтоб услышать птиц весенних трели,
Чтобы слышать, как журчит вода.
Я ещё с рождения поверил –
Русский мир, как космос, навсегда.
Вот она – традиция русской классики; все понятно, просто и сердечно. Классическую традицию продолжает и Валерий Сапонов, некоторые его стихи по жанру (молитва) и укореннености в православной духовности перекликаются с произведениями Бориса Бурмистрова, например, открывающее первый раздел «Хлеб насущный» стихотворение «Прошение»:
Самым близким моим
Даждь веселия.
Буди о ними Родным
В Слове велием.
Укажи им пути
К миру горнему,
К лику их допусти
К чудотворному.
И любовью согрей
В каждой горести.
И сердца их всели
В граде совести
Даже названия перезваниваются: у Бурмистрова – «Прошение за сына».
Дай ему посох по силе его,
Посох, что временем строган.
Чтоб в этом мире обид и тревог
Выстоять мог он.
Путь, что отмерен Тобою ему,
Добрым пусть будет,
Сам ведь Ты знаешь – непросто в миру –
Путь этот труден.
Господи! Дай нам терпенья и сил,
Мудрости старцев святых,
Это и всё, что бы я попросил
Для сыновей своих.
Ничего удивительного в такой общности нет.Оба принадлежат к старшему поколению, Сапонов даже чуток постарше Бурмистрова. Прошли одну и ту же школу жизни. Сибиряк и северянин – уроженец Ярославской области – вопреки государственному курсу на атеизм зарядились от народа духом православия, никогда в русской провинции не угасавшем. Теперь возвращают нашу исконную веру народу сторицей через поэзию.
Общность в главном не исключает различий в частностях. Хорошо о стиле Бурмистрова высказался автор послесловия к его книге «Исихастокое моленье» Валерий Плющев: «Его лирико-философский склад ума, глубина его мысли о сущем и высшем, объемность его взгляда, яркость нарисованных словом поэтических образов – все это легко прочитывается в его стихах».
У Сапонова тоже философский склад ума, но журналистская (основная его профессия) тяга к проблемности теснит лирику. Одно из его стихотворений названо почти по Владимиру Соловьеву – «Разделение» (у философа, напоминаем, – «двойственность»). Стихотворение великовато, приведём начало и финал.
Раздвоение
У меня раздвоение:
Я живу в двух веках.
Оттого напряжение
И тоска старика.
Я тоскую по Родине,
Что ушла навсегда.
Уж привычно все вроде бы,
А на сердце – беда...
Душит душу отчаянье.
Деньги губят народ.
Наша жизнь все печальнее
Каждый век, каждый год.
Ты избавь, молю, Господи,
Нас от бед наперед.
Люди, плохо вы просите
За свой грешный народ.
Это лирика: душа автора нараспашку, а пафос – обличительный. Социальный репортаж в стихах. И сатирический. В. Соловьев, кстати, в отличие от «чистой лирики» Фета такой лиризм находит у Некрасова и называет его «прикладной лирикой». На наш слух привычнее иной термин – гражданская поэзия. У Сапонова особенность стиля не перехлестывает в карикатуру. Почему? Потому что живописец Сапонов уравновешивает «прикладную лирику» гармоничными рисунками, щедро иллюстрирующими издание. Это графика – ярославская, московская и даже рижская (в детстве довелось в Риге жить и учиться) – запечатлела красоту природы, моря, а также городской архитектуры. Видно, что автор любуется миром и прощает ему неизбежное на земле зло. В стихотворении «Твоя земля» стихотворец подстать Л.Н. Толстому предстает непротивленцем злу насилием. Поэзия в союзе с живописью со всей полнотой раскрывает русскую душу автора – добрую и незлопамятную.
Александр Логунов с книгой «Ковчег» в этом союзе единомышленников напоминает скорее не заурядного партнера, а как бы случайную комету в кругу рассчитанном светил. Нет, «Ковчег» вовсе не «тихая лирика», нельзя согласиться с мнением В.А. Кострова о стихах своего давнего ученика по литсеминару. «Тихая лирика» появилась в 60-е годы прошлого века как оппозиция и противовес «эстрадной» поэзии Е. Евтушенко и А. Вознесенского и других «шестидесятников», собиравших слушателей целым стадионами. Были времена, прошли былинные. Ни поэтического бума времен хрущевокоа оттепели, ни – увы! – самих виновников сего, купавшихся в славе, сравнимой со славой Маяковского и Есенина. Другая эпоха на дворе, и все уже иное. «Тихая лирика» канула в лету. Сейчас в поэзии нарастает какая-то другая волна новаторства. Препятствий у нее вроде не предвидится. Деловые люди заняты финансами, властью, карьерой; им игры на поле культуры безразличны, им недосуг. Это, пожалуй, хорошо.
Александр Логунов – как раз один из «птенцов гнезда Петрова», Как он свободно обращается с библейской образностью. Уверенный в себе мастер! Как достоверно и убедительно описывает потоп и всамделишный ковчег. Лев, выйдя из ковчега, осторожно потрогал лапой скользкий берег и т.д.
Третье стихотворение из первого раздела «Сердцебиение тишины» Константин Кравцов в предисловии назвал лучшим; вот концовка:
Над мира глубиною черной,
Среди печали ледяной,
Иди, кораблик обреченный,
Господь с тобой.
Кравцов, похоже, прав, что «кораблик» – образ личного ковчега молодого поэта, Выплывет ли? Ипи останется о одной этой книжкой? По дерзости и азарту Логунова можно безошибочно предсказать – выплывет!
Один совет можно дать. На всякий случай! Книгу стихов, как и роман в прозе; собирает воедино центральный персонаж. У молодого Николая Гумилева таким персонажем был конквистадор. Логунов же, мне представляется, излишне суетится. То он подмастерье у самого Господа, то Одиссей на пути в родную Итаку, то пассажир скорого поезда (тут, кстати, у Логунова перекличка с Бурмистровым, у которого в стихотворении «Зимний поезд» похожий сюжет). Живая фантазия и избыточная энергетика пока не помогают молодому поэту, скорее мешают сосредоточиться.
Впрочем, талант всё поставит на свои места.
У Тютчева есть мысль о конце времен: «…Все сущее опять покроют воды, и Божий лик отобразится в них». Как актуален этот тонкий и одновременно масштабный мыслитель для нашей эпохи. Поэтам, обращающимся сегодня к православным истокам русской литературы, Тютчев – настоящий учитель. И они выходят на его уровень в изображении исторического и культурного ландшафта русской цивилизации.
Эзоп – первый постмодернист
В школьные годы у нас в ходу была «прикольная» шутка (реплика лисицы из басни И.А. Крылова «Ворона и лисица»), к ней прибегали, когда нужно было кого-то из одноклассников сподвигнуть на спор или на выступление: «Спой, светик, не стыдись!». Мы и с другими классиками обращались – по молодости – столь же запанибрата. После уроков шли домой по улице друг за дружкой, сторонясь потока машин; и кто-нибудь насмешливо изрекал из Некрасова: «Пройдет команда, догадаешься, должно быть, взбунтовалося соседнее село...»
Классики обращались со своими великими предшественниками столь же бесцеремонно. Увидела намедни «Басни» Эзопа у букинистов (М., «МАРТИН», 2005), приобрела и, вспомнив школьную шутку, принялась искать оригинал, который обработал М.А. Крылов. Название у Эзопа – «Ворон и лисица»:
«Ворон унес кусок мяса и уселся на дереве. Лисица увидела, и захотелось ей заполучить это мясо. Стала она перед вороном и принялась его расхваливать; уж и велик он, и красив, и мог бы получше других стать царем над птицами, да и стал бы, конечно, будь у него еще и голос. Ворону и захотелось показать ей, что есть у него голос; выпустил он мясо и закаркал громким голосом. А лисица подбежала, ухватила мясо и говорит: «Эх, ворон, кабы у тебя еще и ум был в голове, – ничего бы тебе больше не требовалось, чтоб царствовать»...
У Крылова финал басни несколько иной: «Ворона каркнула во все воронье горло, сыр выпал, с ним была плутовка такова». В нашу эпоху потребительского ажиотажа пародия Крылова образом лисицы точно метит олигархов, хапнувших у простодушного и доверчивого народа государственное добро. А басня Эзопа еще актуальнее: лисица издевается над вороном, дескать, рвется в цари, а у самого ума в голове нет. Ворон Эзопа это же прекрасная пародия на депутатское большинство в Госдуме, узаконившее реформу о повышении пенсионного возраста. Ума нет! У ворона, конечно.
Почему же Эзоп, живший в Греции в VI веке до Новой эры, – первый постмодернист? А в Европе модерн проявился в начале ХХ-го века и следовавший за ним постмодернизм – на стыке XX-го и ХХI-го веков. Потому что пародию – главный прием постмодернизма, открыл и утвердил своими баснями-притчами именно Эзоп. А уж наши дорогие современники дополнили пародию иронией, гротеском и т.п.
Были времена, прошли былинные (девяностые годы ХХ-го и нулевые годы XXI-го веков), когда «новый реализм» (или новреализм) под предводительством московского прозаика Михаила Попова совершал гусарские атаки или кавалерийские рейды по либеральным тылам постмодернизма. Увы и ах; года минули, страсти улеглись.
И что же мы слышим теперь? Поэт Дмитрий Пригов, наверное, в гробу бы перевернулся. Еще бы! «Угасание постмодернизма», – констатировал не абы кто, а общепризнанный (хотя бы в пределах Садового кольца) постмодернист Анатолий Королев (смотри его роман «Хохот» в «Дружбе народов», № I, 2018). Это грустное признание вырвалось у него в боевом эссе «Закат артистизма» («Знамя», № 6, 2018). Похоже, он ведет арьергардные бои за высокие идеалы артистизма (или аристократизма?) и гармонии. Да уж где уж нам, привыкшим щи лаптем хлебать! Впрочем, и сам Королев, хотя и на дружеской ноге со всеми мыслителями от Платона до Хайдеггера, далеко ли ушел от лаптей, то есть от народа? Легко пародировать, приему больше двух с половиной тысяч лет, а самому окунуться в Бытие и, вынырнув, отфыркиваясь, поведать читателям некую новую истину о мире. Слабо?
К счастью, свято место пусто не бывает. Угасает постмодернизм, одновременно на смену «новым реалистам» пришли «новые традиционалисты». Так назвал молодых авторов Андрей Тимофеев. Александр Казинцев еще ранее назвал «Поколение двадцатилетних». Им посвящен 8-й номер «Нашего современника» за 2018 год. Публикации стихов и прозы под рубрикой «Наши надежды» предваряет вступительное слово Александра Казинцева «Поколение «НС».
Одновременно появились и «новые авангардисты», если назвать, по аналогии поэтов, стихи которых появись под общим заголовком: «Мы – авангардисты. Экспериментальная поэзия»: Елена Кацюба, Константин Кедров-Челищев, Маргарита Аль, Дмитрий Панчук, Дмитрий Безносов («Дружба народов», № I, 2018).
Пойдут ли два направления параллельными путями или вступят в полемику, как их предтечи – «новые реалисты» и постмодернисты, покажет время. Тогда и поговорим подробнее.
Обобщая о постмодернизме, следует сказать, что кроме угасания уже ничего не осталось. Прекрасная по глубине анализа статья Николая Ивановича Рыжкова «Ожидание перемен» (глава из книги «Тернистый путь России» в «Нашем современнике», № 8, 2018) показывает, что разрушители Советского Союза поработали лихо, разграбили народное добро, оставили от мощной индустрии рожки да ножки. Постмодернисты, добавим от себя, были у них на подхвате, осмеивали то, что разрушалось. И все же гласит пословица, «нет худа без добра». Постмодернисты сделали популярным в литературе и в общественном сознании прием Эзопа – пародии, а вкупе с ним – иронию и гротеск. Н.И. Рыжков назвал нынешнее управление экономикой пародией и выразил свойственное всем нам ожидание перемен.
На такие размышления о связи литературы с жизнью навела меня книга кемеровского поэта Дмитрия Мурзина «Новое кино» (М., Издательство Российского союза писателей, 2017, серия: Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года»). Его талантливые стихи выразили то влияние постмодернизма, которое только что приведенная пословица относит к ауре добра. Д. Мурзин приемами – пародии, иронии –ничего не разрушает, а осмысливает жизнь и Бытие, не забыв добродушную насмешку и юмор. У него, словом, философская лирика.
Новое кино
Прогуляться выйти субботним днем,
Завернуть в кафе невзначай,
И давайте папе пива плеснем,
Маме с дочкой заварим чай...
Но в кафе какой-то холодный свет,
Пиво – теплое, чай – с тоской,
Потому решит семейный совет
Двинуть дружно в сад городской.
Там в саду стоит голубая ель,
Там когда-то белка жила,
Там в саду лошадки и карусель
И пинг-понговских два стола…
Продают какую-то ерунду,
Постоять – устроит цена…
Духовой оркестр в городском саду
Так хорош, словно завтра война…
Обычный субботний день: кафе, пиво, чай, в городском саду голубая ель, белочка, и вдруг в душу врываются ассоциации с войной: «Духовой оркестр в городском саду / Так хорош, словно завтра война...» Быт и бытие всегда рядом. Духовой оркестр пробуждает память о героической эпохе, Бессмертный полк как бы марширует в душе. Вместе с дорогими нашими солдатами бессмертны и мы, народ.
В стихотворении «Пальцы блогера» пародийно обыгрывая эпиграф из А. Вертинского: «Ваши пальцы пахнут…», Мурзин легко переключает будничный сюжет на бытийное осмысление ситуации.
Пальцы пахнут никотином,
Мышкою, клавиатурой,
Пальцы пахнут Украиной,
Кровью, гарью, миной-дурой...
Сиротой, убитым сыном
Да непризнанной виною.
Пальцы пахнут мертвечиной,
Мертвечиной и войною.
Стихотворение «Пальцы блогера» актуально и перекликается с рассказом «Путь Карлюты» («Сибирские огни», № 11, 2017), Автор обращается к сибирякам: «Уважаемая редакция! Предлагаю вашему вниманию рассказ на злобу дня. Сам я киевлянин. Скрываюсь под псевдонимом (Данило Разиня – Р.Л.). О себе, пожалуй, пока все – так безопаснее. У немцев, кажется, есть поговорка: «Дьявол в деталях» – и я предпочитаю обойтись без подробностей личного характера, во всяком случае, до поры. Почему – надеюсь, поймете, когда ознакомитесь с содержанием».
Главный герой рассказа – человек с рюкзаком гранат за плечами. «Звали человека — Карлюта. Вообще-то в лежащем в кармане синем, с трезубцем, паспорте значилось другое имя — Антон. Однако так его никто не называл. Обращались по фамилии — Карлюта. С детства. А кроме того, это был не его паспорт. Его — оказался сожжен «градом». Вместе с женой, сыном и еще половиной подъезда типовой девятиэтажки на окраине Донецка.».
Киевлянин Данило Разиня и сибиряк Дмитрий Мурзкн пишут как бы легким стилем о войне – прошлой и настоящей, прозой и стихами; контраст в сознании читателя взрывается ужасной трагической нотой, присущей Бытию. Сейчас! А может, так испокон веков к бывает?
В стихах Мурзина нет ни риторики, ни нравоучений: «Брали и перебрали...», – беседа друзей. Или незатейливая бытовая сценка, но за этим ощущается мысль о главном. О людях: кто есть кто? О жизни: как бытовое соединяется с бытийным? Доброта проступает в подтрунивании над своими воспоминаниями – стихотворение «Морок о детстве»:
Эскулап, умывающий лапы,
Пациент, разевающий рот.
Вечно медленный Аэрофлот.
Телевизор: сатрап возле трапа,
А потома Степашка и Хрю…
С неизменною “Примою” папа,
Отгребающий снег у ворот.
На дворе замечательный год,
Как мне кажется — год Тихой Сапы
По китайскому календарю.
Доброжелательность к человеку располагает к тому, что, прочитав «Новое кино» Дмитрия Мурзина, возвращаешься к книге, открываешь наугад и читаешь то или иное стихотворение, «Беседа» с автором наполняет душу бодростью.
Удивительная все же история приключилась с постмодернизмом в России. Боролись с ним, боролись «новые реалисты»; считай, победили, коли их оппонент угасает. Тут-то и обнаруживается, что его приемы (пародия, ирония, гротеск и что-нибудь еще, если покопаться) современная русская литература подхватила и усвоила. Теперь не только столичные писатели, но и коллеги в регионах виртуозно владеют поэтикой постмодерна.
Стиль Марии Песковской в книге «Сотри зиму ластиком» (Повести, стихи, рассказы, – Красноярск: КрасКонтраст, 2016) – близок тому, что мы рассмотрели у Мурзина в перипетиях пародии. Лёгкость, игра слов и смысла в перипетиях пародии. Например, повесть называется «Праздник тунца», а на самом деле сюжет разматывает ситуацию неудачи, постигшей предпринимателя Хамонова в стремлении порадовать дорогих соотечественников вкусной и полезной рыбой – тунцом. «Весь мир, включая американских котов, тунца трескает. Но не мы!»
Конкуренты не дали возможности пустить приобретенную партию рыбы в продажу. Прекрасно представлен «офисный планктон». Беззаботная Лиза «слишком занята собой, чтобы рефлексировать на темы устройства мира в отдельно взятом офисе». Сашка наоборот тяжело вздыхает; рекламный ролик о тунце «гикнется, и ее вовсе лишат «аккредитации» на «волчьей тропе», радостно выпнув и «Омеги»... Тогда в бухгалтеры. Пусть ее научат!» Пришлось Хамонову непроданного тунца взять домой и посадить семью на рыбную диету.
«В какие-то секунды Сашка увидела четкую раскадровку ближайшего будущего: Хамонов улыбается своей фирменной по-детски беззащитной улыбкой... камера отъезжает, камера наезжает, снова крупный план, это ободранный каблук без набойки, потом весь ботинок, потом вся Сашка, только надо перевернуть этот кадр! Хамонов, душка, подвесил ее в ближайшем холодильнике за ноги, рядом о тунцом. «Кина не будет».
Постмодернисты пародировали все советское и подпевали либералам, дескать, рынок заменит Госплан, теперь прозаик Мария Песковская пародирует рынок с его волчьими законами. Пословица: «С паршивой овцы хоть шерсти клок», – прямо гласит о постмодерне.
«Крови крестьянской магический зов»
Александра Подлевских, с которым мы примерно в одни и те же годы работали в работам в Новокузнецке (я – на Запсибе, он – на заводе металлоконструкций), я привыкла держать за прозаика: шесть книжек прозы стоят на стеллаже. Вдруг он прислал три книги стихов, изданных там же: ООО Типография «Старая Вятка». Приведу названия: «Ангел мой» (г. Киров, 2015), «Свет кому-то же нужен...» (2016), «Я всегда у Вога сил лишь и просил...»(2017). Много стихов о деревне, он был сирота и рос у бабушки. Что ж, пришла ему пора воспоминаний о детстве. Только сентиментальной лирикой тут и не пахнет – обжигающая публицистика о современной сельской глубинке.
Вспомню попутно о книге с названием «Глубинка» (Кемерово, Издательство «Сибирский, родник», 1993) кемеровского поэта и прозаика Владимира Иванова. У В. Иванова представлена деревня дореформенная и даже довоенная, когда колхозная жизнь сельчан еще сохраняла коллективный дух старой крестьянской общины; не в полной мере, конечно. Лучшее доказательство было бы привести полностью стихотворение «Два снимка сороковых годов», да слишком оно велико. Жаль, придется ограничиться цитатами.
И памятью я не впервые
бегу во времена иные,
где под венцом отец и мать сидят
такие молодые – на фото их и не узнать.
Энтузиазмом лица светят
далеких первых пятилеток.
Отец из армии домой
вернулся бравым старшиной,
а рядом мама с ним – юна,
как в годы те моя страна...
...шел коромыслом свадьбы дым,
выходил в круг бригадир
И частушку заводил;
– Завтра встану рано-рано
и подамся до кулътстана.
Мне до новой свадьбы
взять не загулять бы.
Тегя Бара как умела,
выйдя в круг, в ответ запела:
– Извини-ка, бригадир,
дай полью да попляшу –
на тяжелую работушку
кажинный день хожу.
У тети Моти муж гулена,
но она к нему с поклоном
– Пока дома вышивала
Полотенце уткою,
увлекался милый мой
подругою Марфуткою.
И-и-их! Бабоньки!
Пойду с горя утоплюсь
я в стогу соломы, –
и кому какое дело
куда брызги полетят!
Дядя Коля, муж-гулена,
тоже в круг и ей с поклоном:
– Ох ты, хотя, моя хотя,
зря тоскуешь, моя Мотя!
Не ходи по улочке,
не стони «роди-и-мый» –
с нелюбимой дурочкой
легче, чем с любимой!
Дядя Гриша хоть в матросах,
а любовь-то под вопросом:
– Выходи, Наталья, замуж,
по тебе душа болит!
- Где уж там уж нам уж замуж! –
взгляд играет и горит…
…Молодые счас узнают,
им чего тут все желают:
дай Бог столько вам парней,
сколько в нашем лесе пней,
а впридачу дочек,
что болотных кочек!..
Война забрала мужиков из деревни, в женских песнях зазвучали трагические фольклорные мотивы:
В снах я вижу, как над полем
ворон тяжело летит…
Неужели вдовья доля
сердце мне олединит?
Придет день Победы, страна «вступит в сорок светлый год!»
Отец, пронзен осколком минным, –
моей молитвою хранимый,
как скажет бабушка потом, –
живым вернется в отчий дом!..
Вновь соберутся односельчане, «будет не хватать в застолье» дяди Гриши, дяди Коли и мужиков других, «теперь навечно дорогих». Их всех в застолье щелкнул, «наверно, трофейный фотоаппарат».
Теперь обратимся к стихам Александра Подлевских; главная тема трёх его книг – деревня. Причину такого интереса к теме раскрывает стихотворение без названия.
Не помню, искал ли я в лицах старушек
Родное навеки бабули лицо.
Я рос сиротою, я рос без игрушек,
Их сам мастерил, выходя на крыльцо.
Я мало читая в ту далекую пору,
Но мудрость народную черпал с лихвой.
Каше просторы там плыли с угоров,
В душе оседая восторгом, хвалой.
Жалею, что мало (обкрадено детство)
С бабулей провел драгоценных часов,
Но дух ее, нрав ее принял в наследство,
И крови крестьянской магический зов.
Вот сам я уж дед, притупляется много,
Но все же, бывая в больших городах,
Старушкам, как прежде, попасть на дорогу
Спешу о умиленьем, с бравадой в устах…
Какой видит он деревню? Не ту, что в детстве вызывала восторг, а теперешнюю. Ответ дает другое стихотворение, тоже без названия.
С застрехи резьба отлетела,
И дом покосило, зарос
Он буйной травой, и из тела
Вся сила ушла на погост.
Здесь пусто и дико. В округе
Поля заросли ивняком.
Не ждет парень милей подруги,
Любовью и страстью влеком.
Не слышится песен и плясок.
Не косят травы по росе.
И батюшка с золотом в рясе
Не спит, у речушки присев.
Тут вымерло все, нет народа,
И тени его не видать.
Но только глядит с небосклона
Печальная Божия Мать.
Здесь нет ни церковного звона,
С которым в душе хорошо.
Лампады никто пред иконой
Под вечер, молясь, не зажжет.
И, кажется мне, все исчезнет,
Сотрется с туманом из слез,
Но – смех в перевернуто бездне,
Да так, что по коже мороз.
Русская деревня выдержала коллективизацию, приноровилась к колхозной жизни, победила вместе с народом в Великой Отечественной войне, но либеральные реформы ее доконали.
С поэтом А. Поддлевских из Кирова перекликается и отчасти спорит кемеровский поэт Виктор Киселев («Огни Кузбасса», № 2, 2018) в стихотворении «Вина»:
И голос ровен, если мне читать
Дают публично о деревне кроткой…
Но дрожь в руках я унимаю водкой,
И трудно мне пред родиной предстать…
Как будто я в беде оставил мать,
Как будто дезертировал я с фронта.
И вряд ли меня сможет оправдать
Стремление достигнуть горизонта.
…И в город стрекотливою сорокой
Влетает и опять лишает сна
Тихонько себе спящая до срока
Со мною повзрослевшая вина.
…А там, где речка поросла осокой,
Дома без крыш.
Бурьян.
И тишина.
Оба поэта правы. Возможно, будем всенародно поднимать село как в 50-60-ые годы ХХ-го века поднимали целину. Помню, как мой старший брат после первого курса политехнического института ехал на целину, мы с мамой прибежали на вокзал, чтобы отдать ему телогрейку и сапоги и боялись пропустить состав. Наконец, объявили: «Состав нижегородских студентов прибывает на воинскую площадку». Мы через мост над путями побежали туда. Подкатил состав, похожий на воинский эшелон, распахнулись двери теплушек, и оттуда, как горох из стручков, посыпало жизнерадостный студенческий народ. Загалдели, заговорили, зашумели. Мы растерялись, как в такой «цыганской» толпе найти Юру? Брат сам к нам подбежал…
В 60-е годы мне тоже довелось после первого курса журфака МГУ поработать на целине, тогда она уже была обустроена. При возвращении осенью в Москву нам подали состав из новеньких немецких вагонов: комфорт.
Журнал «Бийский Вестник» в третьем номере за 2018 год дал большую подборку стихов и прозы молодых талантливых писателей из разных регионов России», – так представил их читателям главный редактор журнала Виктор Булачичев.
Подборка интересная, предрекает авторам успехи на творческой ниве. Приведем стихотворение Елизаветы Мартыновой.
***
Это и есть Россия –
Белый крылатый снег
И города родные
В оцепенелом сне.
Что бы со мной ни случилось:
Радость, любовь, беда –
Нежного снега милость
Выпала навсегда.
Выпала в город старый
На золотой горе
И никогда не тает
В медленном январе.
Нет ни домов, ни улиц –
Белая мгла строга.
Здесь фонари, нахмурясь,
Светят на два шага.
Тонкая колокольня
Тоньше ночных снегов.
Окна домов – иконы
В белом окладе снов.
Словно бы снег усердный,
Время назад склоня,
Я прохожу сквозь сердце
Тех, кто любил меня.
Дальние и родные,
Все вы мои навек.
Это и есть Россия.
Память. Надежда. Снег.
Поколению молодых писателей вместе с их современниками и придётся возрождать село. Без деревни России не жить! Как говорится, Бог в помощь молодым идеалистам.