Алексей КУРГАНОВ. Небо покоряется отважным
Рассказ
Сегодня у Петра Аркадьевича был выходной, и он решил посвятить его полезному для семьи делу: побывать на совхозном поле и затариться там морковью. Для уточнения: это поле раньше было совхозным, а теперь принадлежало сэзэао – сельскохозяйственному обществу закрытого типа. Но никто из нормальных людей его этой аббревиатурой, конечно, не называл, а называли по-прежнему – совхозным. В этом году там сажали морковь, и уборочную закончили два дня назад. Так что можно было отправляться туда совершенно спокойно, без опасения нарваться на охрану. Которая уж очень больно дерётся. И даже пинками.
Пётр Аркадьевич сходил в сарай, достал с притолоки крылья и вынес их во двор.
– Суп будешь? – спросил его жена Агафья.
– Какой суп! – отмахнулся Пётр Аркадьевич. – Какая может быть с набитым брюхом подъёмная сила?
– И-и-ие-х! – сокрушённо покачала головой Агафья. – Всё в игрушки свои никак не наиграисси. Постыдился бы хоть перед людями-то!
– А в лоб? – вежливо поинтересовался Пётр Аркадьевич. Он не любил шуток над собой. Да что «не любил»? На дух не переносил! Они его душевно угнетали.
– И-и-и-и-ех, – повторила глупая женщина. – Прям как дурак какой.., – но продолжать тему не рискнула из опасения действительно заработать себе по лбу.
– И тихо мне тута, – предупредил Пётр Аркадьевич. – Разгунделась как на пляже… Визилину принеси.
– Щас, – с бесстрашным вызовом ответила Агафья. – Ещё визилин тратить на твоё хавно. Солидолом больно хорошо.
И ушла в дом, демонстративно-развратно качая бёдрами. Дура какая, подумал Пётр Аркадьевич. А ещё мать наших совместно нажитых детей. Подруга жизни…
Он потряс в воздухе крыльями, с довольной ухмылкой послушал произведённый ими шелестящий звук и пошёл назад в сарай, за солидолом…
Летать он начал лет восемь назад, когда на рынке нежданно-негаданно за мешок картошки приобрел эти самые крылья у какого-то забулдыги. Пётр Аркадьевич предпочитал не связываться с людьми подобного типа, но на этот раз правилу изменил, потому что уж очень ему приглянулись крылья, которые держал в руках вышеупомянутый забулдо. Крылья были не просто широкие, а широко-р а з м а ш и с т ы е и почему-то экзотического кремового цвета.
– Эт чего у тебя? – спросил Пётр Аркадьевич на всякий случай.
– Сам, что ли, не видишь? – недобро ответил забулдыга. По его страждущему виду было понятно: желает опохмелиться. Даже очень.
– А накой? – продолжил опрос Пётр Аркадьевич.
– Натой, чтобы летать, – с явной издёвкой ответил алкаш и облизнул губы.
– Эт как же? – недоверчиво хмыкнул Пётр Аркадьевич.
– А так же. Посредством воздуха, – помолчал и добавил. – И подъёмной силы. Брать будешь?
– Возьму, – неожиданно даже для себя (ведь секунду назад ни о чём таком и не думал!) согласился Пётр Аркадьевич.
– Только у меня денег нету, – признался он. – Картошкой возьмёшь?
Забулдыга задумался. Ченч (по-русски – обмен) получался какой-то совсем уж мудрёный.
– А сколько её у тебя?
– Мешок.
Забулдо опять подумал.
–Давай, – согласился он, прикидывая за сколько сможет толкнуть этот мешок перекупщикам. Выходило на две поллитры и пирожок с капустой. Нормальный ченч! Куда с добром!
Так Пётр Аркадьевич неожиданно стал владельцем воздухоплавательного приспособления.
По дороге на луг он повстречал соседа Зуева. Зуев происходил из рода богатых скотопромышленников, но это богатство было конфисковано уже давно и конфисковано большевиками. То есть, людьми не просто безжалостными, а безжалостными и д е й н о, в смысле, и д е о л о г и ч е с к и. А это значило, что сегодня, с приходом нашей поголовно-великолепной демократии, вернуть богатство было совершенно невозможно (какой демократ будет его возвращать? Они сами родом из бывших большевиков. Они – их верные потомки и идейные сподвижники. Хотя признаваться в этом всегда стесняются. Как говорится, не за то боролись, чтобы вот так вот запросто признаваться в задуманном и содеянном!).
Так что Зуев на сегодня имел только козу Дуську, которую время от времени обещать зарезать, потому что Дуська не желала ни доиться, ни котиться, а лишь только жрать.
Кроме того, Зуев был известным на их улице киноманом, знал названия многих фильмов, а киноартистов не только по фамилиям, но даже и по именам. На хрена это ему было надо, никто на улице не понимал. Потому что жили на улице в основном нормальные люди. Не киноманы.
– Здорово, Петь, – сказал Зуев приветливо и кивнул на крылья. – Фильм смотрел? «Пролетая над гнездом кукушки».
– Не смотрел, – сказал Пётр Аркадьевич, сразу настораживаясь. Он недолюбливал Зуева за его постоянное ехидство. Да что недолюбливал? Он его за ехидство боялся.
– Я про животных не люблю.
– Там не про животных, – пояснил Зуев охотно. – Там про психиатрических.
– А при чём тут кукушка? – не понял Пётр Аркадьевич.
– Не при чём. Просто так.
– А к чему тогда ты это сказал?
– Чего сказал?
– Про психиатрических.
– Просто так.
– Всё у тебя просто так! – рассердился Пётр Аркадьевич. – Балабол! Отойти с дороги! Не видишь – спешу!
Он вышел на луг, довольно огляделся. Над рекой неспешно клубились остатки ночного тумана. Картина была феерической. Захотелось пива.
– Эх, красота! – сказал Пётр Аркадьевич. Он сделал пару взмахов (крылья почти не скрипели), потом замахал энергичнее, оторвался от земли, сделал над лугом пробный круг – и полетел в сторону реки…
Перелетел реку, плавно снизился и приземлился на просёлочную дорогу, идущую вдоль берега. На поваленной осине сидела знакомая Петру Аркадьевичу ворона. Вид у неё был помятый. Летала на помойку к ликёро-водочному, понял Пётр Аркадьевич. Хотя чего ей туда не летать? У ей же там рядом гнездо. Каждый день может справлять своё удовольствие.
– Здорово, – сказал он, усаживаясь рядом.
– Хеллоу, – развязно произнесла та. – Закурить есть?
– «Беломор».
– Годится.
Посидели. Покурили. Помолчали.
– Ты чего здесь-то? – спросил Пётр Аркадьевич.
– А где надо? – спросила ворона язвительно.
– Там, – кивнул Пётр Аркадьевич на поле.
– «Там», – передразнила гордая птица (почти орёл!). – Там – запахивают!
Только сейчас Пётр Аркадьевич разглядел на поле приземистый трактор, шустро таскавший за собой широченную борону.
– Это накой же они.., – растерянно пробормотал он. – Уже сто лет не запахивали…
– Сто не запахивали, а теперь запахивают! – раздражённо каркнула ворона. – Совсем совесть потеряли! Ни себе, ни людям, ни птицам! Собаки морковные!
– Во я влетел.., – продолжал сокрушаться Пётр Аркадьевич. – Это называется «набрал морковки».
– Ты один такой, что ли? – услышал в ответ беспощадное, но справедливое. – Через полгорода сюда шкандыбала! Аж взопремши вся! И вот прилетела! На крутой на бережок! – и ворона смачно харкнула в росшие неподалёку кусты ивняка.
Они снова посмотрели на трактор.
– А как при Павле Семёныче хорошо было! – предалась ворона воспоминаниям. – Половину поля собирали, половину оставляли. По уборочному плану им и полполя хватало отчитаться! Бывало, прилетишь – красота! Клюй – не хочу! Праздник жизни!
– Это какой Павел Семёнович?
– Директор совхоза. Душа был, а не человек!
– И куда ж он подевался?
– Куда… Как все порядочные руководители: умер от запоя.
Вернувшись на луг, Пётр Аркадьевич опять повстречал Зуева. Вот же чёрт какой, подумал он досадливо. Дуська ещё эта. С наглыми глазами.
– Петь, ты «Полосатый рейс» смотрел? – спросил Зуев.
– Чего тебе от меня надо? – рявкнул Пётр Аркадьевич.
– Ничего, – пожал плечами сосед. Странно, но содержимым рюкзака он даже не поинтересовался. А ведь всегда интересовался! Чего ж сейчас-то?
– Смотрел?
– Чего?
– «Полосатый рейс».
– Это про чего?
– Про тигров.
– Я ж тебе ж уже сколько раз… Я про животных не люблю!
– А чего ты сразу лаяться-то… А «Ну, погоди» смотрел?
– Смотрел! – опять рявкнул Пётр Аркадьевич. – Я много чего смотрел! И много чего смотрю! Вот, например, рожу твою поганую каждый день смотрю! Наблюдаю! – и погрозил Зуеву пальцем.
Он отцепил крылья, зашёл на двор, прошёл в сарай, засунул крылья на притолоку. Вышел из сарая. На крыльце стояла Агафья.
– Разогревать? – спросила она.
– Разогревай. Свинины побольше положь.
– Ага. А губа не треснет?
Работал Пётр Аркадьевич трамвайным кондуктором в трамвайном же депо имени Феликса Абрамовича Либерзона, местного революционера, геройски павшего в далёком тысяча девятьсот восемнадцатом году за дело. Что это было за дело, никто не знал, потому что та часть памятной доски, на которой было написано за какое дело, со временем обветшала и, обветшавши, отвалилась. Так что этим словом «за дело…» теперь надпись и заканчивалась.
Впрочем, Петру Аркадьевичу было глубоко по барабану, что это было за дело. Ему главное, чтобы его не трогали. Хоть за дело, хоть за шкирку. Такой вот он индивидуалист. Частный собственник.
Посткриптум. А фамилия Петра Аркадьевича знаете какая? Нет, не Столыпин. Коняев. От слова «конь». А что? Замечательное животное. Если с крыльями – Пегас.
