Александр ЩЕРБАКОВ. Простота непостижимая
Многие знают, что Лев Толстой не питал особой симпатии к стихам. И обычно, когда ныне заходит разговор о соотношении выразительных средств прозы и поэзии, вспоминают его ироничное замечание, что, мол, писать стихами – всё равно, как идти за сохой и при этом выделывать танцевальные па. Но известны и более серьёзные доводы Льва Николаевича против стихов. Он называл поэзию вообще «самой низкой отраслью литературы», так как «великий дар – Слово – дан человеку для духовного общения, а поэт мысль калечит», втискивает её в тесные формы ритма и рифмы. Вот и врач Душан Маковицкий, находившийся рядом с Толстым в последние шесть лет его жизни, в своих «Яснополянских записках» приводит свидетельства тому. К примеру, 14 февраля 1905 года он, пожалуй, впервые коснувшись данной темы, отметил:
«Заговорили о стихах.
– Я вообще не люблю стихов, – сказал Л.Н. – Стихи должны быть очень хороши. Нельзя в них чувствовать lafacture (технику – фр.), подыскивание рифм… Пушкин, Тютчев, Лермонтов – одинаково большие поэты. Потом падение: Фет, Майков. Полонский, Апухтин, потом декаденты…»
Или, допустим, 27 ноября 1908 года неутомимый Душан не позабыл записать в дневнике, что Лев Николаевич говорил, между прочим, о стихах некоего крестьянина, обращённых к нему, которые он получил накануне по почте. В частности, заметил, что среди множества несуразностей в них «есть и такое выражение: «писатель массивный», и сейчас видно, почему массивный: следующая рифма – «дивный»…
А на усмешливую реплику Софьи Андреевны, что при всех заявлениях о нелюбви к стихам Лев Николаевич недавно в который уж раз перечитывал Пушкина, он ответил: «У Пушкина стих лучше, чем у других проза. Только Пушкин может. Никакого усилия в стихах не чувствуется….»
Конечно, не один Лев Толстой высказывал подобные суждения, то есть ценил в стихах естественность и «высокую простоту». Достаточно вспомнить хотя бы знакомые каждому слова Александра Твардовского из великой «Книги про бойца», полные надежды автора на то, что читатель оценит его стремление к ясности слога и смысла и одобрительно скажет: «Вот стихи, а всё понятно, всё на русском языке». Или назвать даже почти антипода, представителя совсем другой, искусственно усложнённой, «книжной» поэзии Бориса Пастернака, под конец жизни всё-таки «впадавшего», «как в ересь, в неслыханную простоту». Да и множество других поэтов самых разных эстетических и политических направлений «опрощались» с годами, не впадая в простоту, а возвышаясь, вырастая до неё: Александр Блок, «король поэтов» Игорь Северянин, Николай Заболоцкий… Можете сами продолжить ряд, исходя из своих познаний и пристрастий.
Всё так. Но, между тем, далеко не все читатели, особенно из молодых, готовы согласиться с Толстым и Твардовским. И таких несогласных, пожалуй, даже большинство в книгочейских кругах. Многим почему-то представляется, что именно в туманности и «высоком косноязычии» иных стихотворных строчек кроется та самая поэзия, неуловимая и загадочная, которой никто не может дать внятного определения. Да и мудрость, по-особому глубокую, многие находят в стихотворной невнятице и нарочитой зауми. И потому среди любимых поэтов (кроме ритуально упоминаемых Пушкина и/или Лермонтова) зачастую почти в автоматическом режиме называют Цветаеву, Ахматову да Мандельштама с Бродским… И уж редко-редко кто назовёт того же Твардовского либо ещё кого-нибудь из ряда «элементарно» простых и понятных – от Некрасова до Есенина, Смелякова, Рубцова…
Хотел, было, на этом и поставить точку беглым заметкам о «писателях массивных», но вспомнился один случай «в тему», связанный с собственной персоной. Приведу его в заключение, простите за нескромность.
Где-то в начале текущего века проходили у нас в крае очередные выборы губернатора. Кандидатом от народно-патриотических сил на этот пост шёл известный экономист (ныне академик РАН и советник президента) Сергей Глазьев. Поддержать его прилетала из Москвы группа единомышленников – литераторов и политиков. В её составе, довольно солидном и живописном, были – главный редактор «Нашего современника» Станислав Куняев и его заместитель Александр Казинцев, главный редактор журнала «Москва», вчерашний диссидент-зэк Леонид Бородин и генерал КГБ в отставке, бывший главный аналитик этой «конторы» Николай Леонов, главный редактор журнала «Русский дом» Александр Крутов и православный писатель Виктор Николаев…
В предвыборном штабе Глазьева попросили меня, «местночтимого» пиита, сопровождать их в агитационных поездках по краю. При первом знакомстве некоторые московские посланцы подарили мне свои новые книги. Ну, и я не остался в долгу – оделил их собственными шедеврами в стихах и прозе. А наутро, когда мы собрались у микроавтобуса, чтобы отправиться на встречи с избирателями, Александр Казинцев, которому накануне достался мой поэтический сборничек, подавая мне руку, сообщил с добродушной улыбкой:
– Полистал на сон грядущий... Я небольшой ценитель поэзии, но скажу, что ваши стихи очень легко читаются. Ведь нынче многие пишут так, что с трудом продираешься сквозь строки, чтоб добраться до сути. А здесь всё естественно, читается легко и воспринимается без всякого напряжения…
Разумеется, я не дословно передаю сказанное «массивным» критиком, но за смысл ручаюсь. Как и за точность дважды повторенной им фразы «легко читаются». Кстати, насчёт «небольшого ценителя» Александр Иванович явно поскромничал, если не слукавил. Позже я узнал, что он, как и большинство литераторов, начинал со стихов, печатал их даже в «Дне поэзии», но потом погрузился в критику и публицистику. Деликатный столичный гость обошёлся столь дипломатичным отзывом на мои опыты, возможно, чтобы только не обидеть провинциального стихотворца «принимающей стороны», однако я счёл его за комплимент, вольный или невольный, ибо и тогда разделял требования к поэзии, предъявляемые Толстым и Твардовским, весьма почитаемыми мною столпами русской словесности.
Да, истинное достоинство стихов измеряется отнюдь не навороченностью разными метафорами и аллюзиями и не претензиями на сомнительное глубокомыслие, а напротив – доступностью содержания и простотой формы, то есть той самой лёгкостью чтения и восприятия, которую в народе метко называют «складностью».
Не буду скрывать, что я горжусь, когда учителя словесности, знакомящие ребят с «региональной» литературой (а в недавние времена таковая значилась в школьной программе) при встречах говорят мне:
– Частенько берём ваши стихи: они просты и понятны, легко читаются и запоминаются…
Видно, не зря великий композитор наш Георгий Свиридов писал, что «русское искусство должно быть простым, потому что оно христианское искусство. Христос ведь прост. Никакой двойственности. А вот Иуда – сложная натура. Сложная, потому что он предатель. Христос не сложен, но непостижима эта простота для нас». А великий молитвенник преподобный Амвросий Оптинский даже оставил нам в назидание «складный» афоризм: «Там, где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного».
И пусть медийные лжецы не трындят, что якобы нынче «в тренде» одни «сложносочинённые» опусы словесных шулеров и выжиг, прости, Господи.
На илл.: картина Алексея Равского
