Андрей САЛЬНИКОВ. Классика и мы, или Зачем нам эти книги-шмиги
Алексей Герман-старший в какой-то давнишней уже телепередаче припомнил свою знакомую. Спрашивают её, читала ли книгу, о которой все шумят, – а она не задумываясь, отвечает: «А, книги-шмиги, я их все прочла!» Великий режиссер саркастически улыбнулся, и я – за ним. И часто этот его анекдот пересказывал: вот, дескать, как ленива, бездумна и малограмотна наша интеллигенция…
Интеллектуальные семечки не лучше жареных!
Потом, правда, понял: тут есть о чём подумать, а не только позубоскалить. Сколько книг можно прочесть за жизнь? Не так уж много – в сравнении с тем, сколько издано. И если человек грызет с утра до вечера интеллектуальные семечки – ну, женские романы там или детективчики незатейливые, что ему даст такое чтение? Только время поможет убить, и всё.
И, может быть, знакомая Алексея Юрьевича в чем-то была права, если она с раннего детства прочла то, что человеку знать необходимо, и потом уже глаза решила не утомлять. В конце концов, потребности у каждого свои. Одним стакана чаю хватает от завтрака до обеда, а другим надо бутылку с водой всё время на столе держать – а то жажда замучит… Кто-то школьного Пушкина помнит всю жизнь и даже цитирует при случае, а кто-то раз-то в неделю да с полки томик достанет – полистать хоть минутку…
Пушкина я не зря помянул. Когда то тут, то там вспыхивает очередная дискуссия по поводу чтения и нечтения, мы ведь сожалеем не о том, что книг вообще не читают – плачем, что не читают книг хороших, нужных и важных. То есть классики…
Читать некогда, прыгать надо…
Только вот – зачем нам, сегодняшнему большинству страны, литературная классика? Что может быть дальше друг от друга, чем классическая литература – и наша бурная, разнонаправленная жизнь, полная суеты и беспорядка, перепутавшихся между собой интересов и предпочтений?
Классика – это достоинство и гармония, это мысль и красота. Это серьёзный разговор; а зачем он, серьёзный-то, нашему торопливому, вечно суетящемуся современнику? Некогда нам слушать, прыгать надо…
Мы чаще всего серьёзную книгу воспринимаем как обузу, нагрузку, тяжесть, мешающую жить. Но ведь чтобы устроить жизнь правильно, не абы как, а с толком, со смыслом, – разве не надо задуматься над тем, что же этот смысл собой представляет? Хотя бы задуматься. Для начала.
Наши классики говорят именно о смысле жизни. О том, что в ней главное, а что, как говорилось раньше, – «сопутствующие товары». Причём классики как раз не вталкивают ничего в читательскую распухшую от забот голову, не поучают никого – они рассказывают о себе, о своих переживаниях, радостях и горестях. Делают это предельно искренне и правдиво.
Правда-то и отзывается в каждой читательской душе. Все мы люди, все рвёмся к добру и справедливости, хотим, чтобы нас любили – только вот окружают нас «разнообразные не те», как писал когда-то советский поэт. А может быть, всё-таки не окружение виновато в том, что мы проводим жизнь в дрязгах и суете? Ну, не только окружение…
Рожденные на земле, устремленные к небу
Возьмем для примера трех современных писателей – Ольгу Фокину, Николая Рубцова, Василия Белова. Все трое родились и выросли на Русском Севере, но знают их не только по всей России – во всем мире.
Все трое родились в тридцатые годы двадцатого века, пережили войну и тяжкие испытания. Отцы Фокиной и Белова погибли на фронте, а осиротевший Рубцов вырос в детдоме под Тотьмой. И Рубцов, и Белов, и Фокина большую часть жизни прожили в Вологде. Они и в московском Литературном институте учились примерно в одно и то же время.
Биографии этих людей – такие же, как у большинства наших земляков: родились, учились, с детства трудились… И литературу, несмотря на раннее тяготение к книгам, они не торопились выбирать своей профессией. Нужно было зарабатывать на жизнь. Василий Белов после семилетки пошел в фабрично-заводскую школу (по-нынешнему – профессиональное училище), Рубцов поучился в двух техникумах – лесном и геологическом, Ольга Фокина закончила медицинское училище. Жизнь проверяла их характеры на стойкость, на верность, и эта закалка помогла пройти все испытания. Помогла, без сомнения, и крестьянская закваска.
«Всё люблю без памяти в деревенском стане я» – эту рубцовскую строку могут искренне повторить и Василий Белов, и Ольга Фокина. Они воспринимают мир по-крестьянски, а не по-базаровски. Природа для них – именно храм, а не только мастерская. Кощунничать, безобразить было не принято ни в поле, ни на лугу, ни в лесу. «Храни огонь родного очага» – этот фокинский призыв ведь не только про избу с русской печью, но и про лес, поле, речку. Родной очаг – это место, где живешь и за которым ухаживаешь, которые изо всех сил поддерживаешь. И потому, что должен, – и потому, что любишь.
«Спасибо, солнышко, что вышло! Спасибо, тучи, что ушли!» – читаешь у Ольги Фокиной и радуешься: как точно, как красиво, как правильно! Не «улетай, туча» – а спасибо, что ушла. Не противостоять природе призывает поэт, не командовать ей, что делать, – а сосуществовать. Как нам и заповедано Творцом.
По рождению наши классики близки к земле; творчество приблизило их к небу. Сердечное понимание основ бытия позволяет им говорить о самом главном в жизни – и своей, и всего народа.
«Словно радостная весть…»
Как и любая классика, лучшие произведения Василия Белова, Николая Рубцова и Ольги Фокиной многомерны. Многие, конечно, знают рубцовское «Снег летит по всей России, словно радостная весть...» О чём она, эта весть – о счастье снегопада? «Снег летит – гляди и слушай!» Что ж тут слушать? Поют-то снежинки разве что на новогодних представлениях. Да в головах праздничных…
А у Рубцова: «Снег летит на храм Софии. На детей, а их не счесть». Не так уж часто Николай Михайлович упоминал о церквях, и каждый раз – это не просто деталь пейзажа, а смысловой центр стихотворения. «Вологодский пейзаж», например («Живу вблизи пустого храма...»), начинается и заканчивается церковью.
Но ведь стихотворение – не только о Софии, не забудем: ««Снег летит по всей России!» Россия для Николая Михайловича – это прежде всего Никола – село Никольское в Тотемском районе, где он вырос, где родилась его дочь, где поэт стал присматриваться к родимым лесам и полям, задумываться о жизни. Детей на улице «не счесть» – утверждает Рубцов. Это когда их может быть много? Когда собираются на праздник. Главный зимний праздник нашего времени – Новый год. Но ведь так было не всегда! Телевизоров в рубцовской Николе, к счастью, не было, люди помнили и хранили «обычаи русской старины», как писал Пушкин. И обычаи эти гласят, что главное торжество зимой – конечно же, Рождество Христово, а за ним, вплоть до Богоявления, – святки. И тогда, действительно, дети деревенские все – на улице. Чего ж дома сидеть, когда праздник, когда из дома в дом радостно ходят петь колядки – песенки про Христа, когда можно и поиграть-позабавиться...
Впрочем, Коля Рубцов вряд ли пел колядки – за это в послевоенной тотемской деревне могли и по голове настучать учителю. Но ведь и без того детям на зимней улице есть чем заняться. Хочешь – с горки катись, хочешь – снеговиков лепи, крепость строй, в снежки играй, наконец. Раздолье! А когда у тебя еще лыжи и коньки есть...
Но если даже забыть о Софии, если считать все-таки, будто Николай Рубцов видел источником зимней радости лишь восторг свободного движения, – непонятно, зачем он тогда о древнерусской красоте писал? Случайно? Уж в Древней-то Руси без колядок – и святки не святки, а так... Шаталова пустынь какая-то.
Получается, что совсем вроде бы далекое от веры стихотворение нисколько не церковного человека говорит нам о вещах духовных. Какая духовность, скажете, когда о Боге ни словечка? Ну да, а храмы-то зачем упомянуты – для красного словца, что ли? Храм – дом Божий, это Николай Михайлович твердо понимал.
Это же, по-моему, самый что ни на есть святочный стих: о радости бытия, которую Бог посылает нам всем. О счастье эту радость понимать и принимать – по-детски, доверчиво и открыто.
Теперь понятно, что смотреть и слушать призывает нас поэт в начале стихотворения, какой вести он рад внимать. Снег – это не только погодное явление, это знак свыше, дающий нам, неученым и неразумным, ощутить, что мы в этом мире не одни. Что Творец всегда готов нас радовать, только бы мы были к этому готовы.
Так вот, просто и хитро,
Жизнь порой врачует душу...
Ну и ладно! И добро.
Ну, а следом за ощущением запавшей в душу вместе со снежинками радости бытия может прийти и понимание, как эту радость удержать в сердце и после снегопада. В любую погоду.
Русская жизнь – и литература вместе с ней – за многие сотни лет существования выросла на православном христианстве, она на нем основана. И никуда из нее православие не вычеркнешь. Разве только вместе со всеми русскими...
«Смиренником не был!»
Мы называем классиками авторов произведений бесспорного качества. И раз классические поэты и прозаики – обладатели мастерства высшей степени, издавна стало привычным приписывать им так называемое олимпийское спокойствие. Что ж нервничать, когда всё отточено, как древнегреческая скульптура?
О русской литературе этого не скажешь. Наши писатели – и прежних времен, и нынешних – как раз и не бывали над схватками, они всегда в гуще борьбы. Василий Белов писал: «Не знаю, кем бы я стал, не потянись к литературе и не почувствуй к сроку, к тому рубежу, когда не иметь ремесла уже и стыдно, что любовь моя вроде не без взаимности... Профессий, которые мне не заказаны, много. Но какую бы для себя ни выбрал, всё равно, наверное, кипел бы и смиренником не был....»
Беловское кипение в ноябре 1987 года выплеснулось на страницы «Правды» – главной в советское время газеты страны, где было опубликовано письмо «Легко ли быть молодым?» вызвавшее больше двух тысяч откликов. Письмо подписали Юрий Бондарев. Василий Белов и Валентин Распутин. О. Н. Анфимова, директор Вологодского музея-квартиры В. И. Белова, считает: «Тема статьи в «Правде» – не «нападки на рок-музыку». Это – выражение душевной боли, вызванной пониманием нарастания в нашем обществе общей бездуховности, равнодушия, отчуждения, морали потребительства, в том числе и среди молодого поколения. Писатели, основой творчества которых во многом были совестливость и чувство ответственности за то, что происходит с народом, предупреждали общество об опасности отхода от нравственных принципов, на которых строилась традиционная мораль».
Вняли ли предупреждению классиков? До тогдашнего руководства страны писатели не достучались. Да и в обществе письмо-предупреждение было воспринято скорее как брюзжание, чем как попытка поразмышлять всем вместе над грозной опасностью…
Классику не только сейчас не воспринимают как руководство к действию. Да и не только советское время, безусловно, этим отличалось.
На Вологдчине ежегодно проводятся Беловские чтения, с 2016 года они стали Всероссийскими. В прошлом году, когда Василию. Белову исполнилось 85 лет, в Харовске установили бюст писателю. Автор памятника, череповецкий скульптор Александр Шебунин, поместил на оборотной стороне бюста слова земляков писателя: «Васю-то Белова у нас хорошо знают, да плохо слушают».
Не навязывать, но помочь обрести
Что ж мы тогда снова и снова заводим разговор о смысле жизни, о мудрых словах классиков? Стоит ли «выносить мозг» читателям?
Добавлю: Василий-то Иванович ведь не по всякому поводу проявлял свое несмирение, а только там и тогда, когда – уж невтерпеж. Когда, например, пытались повернуть реки севера на юг. В той борьбе голоса русских писателей, и в первую очередь – Белова, Распутина, Залыгина – были слышнее других. Потоки воды текут, как и всегда текли. А вот потоки грязи остановить не удалось…
Это не значит, что выступления Валентина Распутина, Василия Белова и их единомышленников были бесполезными. Слово, сказанное с любовью и молитвой, не может быть неуслышанным. Найдутся сердца, которые его, это слово, поймут и поддержат.
Смысл жизни нельзя навязать – но его можно помочь обрести. Проза и стихи наших классиков могут стать опорой в поисках, которые свойственны каждому из нас. В разной степени интенсивности, в разных направлениях – смысл жизни ищет каждый, если он, конечно, сохранил человеческую душу и сердце. И ты принимаешь его, этот смысл, если он оказывается созвучен твоей душе, и душевный отзвук настраивает твоё сердце – именно твоё! – на определенный лад. Лад может быть близок и понятен тысячам других сердец, но он не становится от этого менее близким для тебя лично. Общий лад, настраивающий сердца многих на один ритм, именно и делает людей народом.
На илл.: Портрет Николая Рубцова работы вологодского художника Геннадия Осиева, Василий Белов в редакции газеты «Красный Север», Ольга Фокина с дочкой Ингой. Фото из архива журнала «Вологодский ЛАД». Предоставлены автором.
