Алексей КУХАРЕВ. Надо ли было брать серебряную шкатулку?
О книге
«Уральские сказания»
Это было на Челябинской книжной ярмарке. Ко мне подошёл редактор газеты «Танкоград» Сергей Алабжин. «Лёха, – так звал он меня по-студенчески, – Николай Перевозчиков издал книгу «Уральские сказания». Купи – тебе понравится». Я последовал его совету и, отыскав Перевозчикова (гигантского мужика, которого мог обозреть, только задрав голову под углом не менее тридцати градусов), приобрёл у него рекомендуемую книгу.
Дома, завалившись на диван, я решил ознакомиться с «Уральскими сказаниями», но ознакомление моё затянулось до трёх часов ночи, пока я не прочитал всю стопятидесятистраничную книгу до конца. Сразу зачарованный ярким языком изложения, напоминающим сказы Бажова, но по-другому, я мигом проглотил повесть «Иконописец», а затем и рассказы «Тимофеева яма», «Знахарь», «Волшебный инструмент» и «Дружок-Григ».
Но подробно выскажусь здесь только о повести «Иконописец».
Сюжетом повести стала борьба человека с собственной совестью, с нашими человеческими слабостями, не всегда оканчивающаяся победой добра. В ней сразу почувствовалась русская жизнь, зашевелились русские люди, русские характеры. Герой повести Алексей (мой тёзка), красавец-парень, озарённый с детства даром видеть в глине будущее чудо – добра молодца, девицу с коромыслом, лошадок – понравился мне с первых страниц сказания. Он читал книжки, рисовал. Нравился и распространённым о нём в округе мнением о его порядочности, правдивости и уме, за что богач, барин Евлампий Анисимович, взял Алексея в приказчики, что мигом возвысило его среди окружающих. К тому же мало-помалу между Алексеем и дочерью барина Катериной разгорелась пылкая любовь. Но как преодолеть барьеры между сыном крестьянина и дочерью богача? Эта мысль неотступно преследовала Алексея. И вот как-то Алексей, поглощённый этими размышлениями очутился у некоего озерца с островком, откуда и начались все его бедствия. Некий «чернявый мужичонка», хозяин островка, втянув Алексея в свои сети, предложил ему сказочную серебряную шкатулку, способную любого одарить небывалым богатством и решить все его финансовые проблемы. Шкатулка удваивала деньги размещённые в ней. Но при двух условиях. Деньги можно было тратить только на себя, на жену и на детей, когда они появятся. Но ни родителям, ни братьям, ни знакомым одалживать их было нельзя. И второе условие: не писать ни картин, ни рисунков. При нарушении этих условий всё богатство Алексея должно было сгореть.
Долго думал Алексей над предложением «чернявого мужичонки», долго сомневался и, наконец, всё-таки взял шкатулку на один день, попробовать, условившись, что возвратит шкатулку, если передумает.
«Эх, была не была, попробую этой шкатулкой попользоваться!», – так решил, наконец, Алексей. И зажил он богато и как будто счастливо. В Париж с женой съездили. Всё чудеса европейские поглощал Алексей, а в Лувре чуть ни на колени перед картинами падал. В Россию вернулись. Жена вскоре забеременела. Всё вроде бы к добру. Но тревога беспокоит его душу.
И вот что последовало далее. Пришли к нему отец Фрол и братья и просят пять рублей – мать заболела, лечить надо. Но Алексей уже не тот. «Денег не дам», – был его ответ. Мать вскоре умерла. Отвернулись от него и отец и братья. Люди не приветствуют, отворачиваются от него, когда встречаются с ним.
С ужасом осознал Алексей смерть матери и решил отказаться от шкатулки
Объяснился с любимой. Она во всём его поддержала. Оказалось, что она и умнее, и человечнее, чем Алексей думал. Сказала: «Верни шкатулку, и так проживём. Как все нормальные люди».
Пошёл он опять к озерцу, к островку. А «чернявый мужичонка» уже ждёт Алексея. «Знаю, зачем ты пришёл. Только развязка для тебя тяжёлой будет».
Вернул Алексей серебряную шкатулку. Напоследок «чернявый» посочувствовал, сказал: «Сокрушаюсь, что у тебя беда случится». Видимо, и тёмная сила сокрушается порой, сочувствует.
Пошёл Алексей домой. А там уже клубы чёрного дыма вверх поднимаются. Увидел Алексей только обгорелые стены. И Екатерина погибшая лежит, в дыму задохнулась. Впал Алексей в ступор, в оцепенение. И вырвался из его глотки звериный протяжный вопль. «Своими руками жизнь у матери отобрал, жену загубил. Нет мне прощения», – так решил Алексей.
Хотел он разделаться с тварями, со змеиным гнездом, кинулся к озерцу, но исчез островок, исчезла всё змеиное гнездо. Чуть не утонул Алексей. Но мужики спасли. Забрал его отец к себе домой. Но не ест, не пьёт Алексей, смерть призывает.
И вот явилась к ним женщина в светлом одеянии, держит в руках туесок, а в нём свежая земляника, хотя зима была. Покормила она Алексея земляникой, встала и говорит отцу: «Теперь пусть твой сын отдыхает и сил набирается». Может быть, это была сама Божья Мать. Может быть. И стал Алексей помаленьку восстанавливаться…
На всём протяжении повествования Николая Перевозчикова я думал, каким образом он, как автор, сумеет оправдать Алексея от свершённого, от смерти матери, от гибели своей возлюбленной вместе с неродившимся ребёнком, перед своими родителями, перед земляками, перед людьми. И полагал, что нет, не может быть прощения ему, заключившему союз с неправедной силой, пусть даже ради любви, и приведшему в итоге, к нескольким смертям. Мне думалось, что нет такого оправдывающего фактора перед своей собственной совестью, перед божьими заповедями. Такие последствия от принятого Алексеем решения нельзя оправдать, какие бы нравственные доводы не лежали в её основе. Никакие молитвы не помогут. С этой мыслью я продолжал читать повесть дальше. Я сознавал, видел, ощущал те чувства горести, разочарования, боли, что вложил автор в сердце Алексея, в своё произведение. Видел её необыкновенность в изнеможении, в страданиях Алексея, но оправдания ему так и не находил. Нет, нельзя было брать шкатулку из-за налагаемых ею условий. Нельзя входить в союз с неправедной силой!
И когда Алексей после всех долгих послушаний, возложенных на него старцем Фёдором, стал писать святые иконы, мне всё равно казалось, что так быстро, как Алексей получил, как бы прощение в своём непрощаемом грехопадении было нельзя, ибо за всем его грехом стояла смерть самых близких ему людей – матери и жены с третьей православной душою – неродившимся ребёнком. Можно ли было заслужить прощение каким-либо необыкновенным поступком, необыкновенной святой жизнью, когда даже Христос, как мне думается, не нашёл бы возможности такого прощения. Эту задачу я отношу к самому автору, к его личности, к его произведению, к его пониманию добра и справедливости. И хотя, явившиеся Алексею в трудный час его Катенька, утешала Алексея, что нет у него вины в её смерти, я считаю, что вина есть, ибо по тяжести вины бывают далеко не однозначны и прощаемы. Но это моё чисто субъективное мнение и, возможно, я неправ.
Введённый в повесть жизни Алексея мальчишка Никитка позволил автору шире раскрыть характер и душу героя повести, показать параллельно необыкновенности Алексея и необыкновенность других русских людей с их присущим только русскому народу терпимостью, стоицизмом и добром.
Вот так и остался я, несмотря на чудесное изложение, на роскошный русский язык повести, читателем, так и не простившим Алексея и оставшимся, в конце концов, в своём личном глубоком сомнении.
Он не должен был брать шкатулку. И хотя это утверждение: Брать или не брать? – напоминает дилемму Гамлета – Быть или не быть? – я убеждён, что брать было нельзя, ибо какие либо сделки с неправедной силой, со своею совестью приводят к краху.
А в целом о повести Николая Перевозчикова скажу, что она замечательна, самобытна, написана самородком и я даже завидую тем, кому ещё предстоит прочитать её и насладиться великолепным русским языком её повествования, доказывающим, что мы, русские люди ещё способны творить необыкновенные вещи в литературе.
По вопросу приобретения книги Николая Перевозчикова обращаться по телефону 8-351-264-19-12 (секретарь).
Звонить с 9.00 до 17.00 ч. (по челябинскому времени).
