Виталий ЕРЁМИН. Кино и зритель

Дело  прошлое…

Как дети наши должны быть лучше нас, так и настоящее должно быть лучше прошлого. Но прошлое пребывает в исторической статике, а настоящее полно жизни и развития. И каким ему быть через год или десять лет, зависит от нашего отношения как раз к  прошлому.

Прошлое (жизнь наших отцов и дедов) нам желательно уважать.  Иначе наши дети, увидев наше неуважение, не будут уважать наше настоящее. То есть текущую жизнь. Что довольно часто и происходит.

Еще (гораздо) лучше найти в прошлом что-то достойное восхищения, и гордиться им. В этой гордости дети наши нуждаются даже больше, чем мы.

Между прочим, что-то вроде восхищения иногда вызывают не только какие-то подвиги и свершения предков, но даже и пороки.  

Разве не меняла Екатерина II фаворитов, как перчатки? Разве не отличался самодурством Николай I? Грозный – патологической жестокостью? А душка-лапка Александр I разве не участвовал в убийстве отца своего «ради блага государства»?

Прошлое для нас, современников, эта еще и странная тоска по чувствам, которые мы не могли испытать вместе со своими родителями. Тянет нас к этой  мистике непознанным магнитом. Англосаксы называют свое прошлое чужой страной. Нам это трудно понять. Прошлое для нас всегда наша страна и наш народ, какими бы он ни были.

А вот в кино нам пытаются втереть, что прошлое – одна грязь и кровь. И что прошлое это не только позади, но и впереди. «Яростно топчется все, что прежде лишь ужас внушало». Так Лукреций сказал о римских богах. А нам втирают то же про «вождей», наших атеистических богов.

Это больно сознавать даже тем, кто действительно настрадался и намучился. Сироты своего времени, они простили свои боли. И вот им напоминают. Но то, что им показывают, они не помнят. Им показывают не то, что было. Их души, родившиеся в том времени, не узнают его. Они, потерпевшие того времени, не согласны с его сегодняшними судьями. Судьи эти для них, потерпевших, совсем и не судьи. Назовем их историческими мошенниками.  Хотя больше подошли бы другие, совсем плохие слова.  

Хотя тут главное  даже – не классификация, а масштаб. Масштаб фальсификаций.

Есть у нас фальсификации наивно-небрежно-некомпетентные. (Пример – распиаренная, примитивная киносказочка «Т-34») И есть фальсификации  бессовестно надуманные, высосанные из пальца, если не сказать - злонамеренные. (Не будем напрягать память - «Зулейха»)

Неловко даже повторять: одно из главных достоинств кино – подлинность. Если не похоже на правду жизни – смешно и противно. Если смешно и противно – значит, ничтожно.  Вот это ничтожное капельками яда впрыскивается в нас и кого-то превращает  в ничтожеств.

Ничтожное каждый божий день на экранах – это наше самоуничтожение. 

Точнее, полная свобода самоуничтожения. Мы же это разрешаем. Во всяком случае, не протестуем.

Добавим к последствиям – уничтожение русских в глазах других народов России. Свежий пример – та же «Зулейха»: среди энкавэдешников,  раскулачивающих татар, ни одного татарского лица... Что может подумать молодой зритель? Русские учиняли геноцид?!

Кинофальсификации – самое настоящее преступление. В таких случаях принято вопрошать: кому это выгодно? Ну, кроме тех, кто делает на фальсификациях бабки? Неужели и власти тоже? Но ей-то, власти, это как раз смертельно невыгодно. Чего ж она – безмолвствует и бездействует? Этому нет вразумительного объяснения. Кроме одного – власть боится обвинений в зажиме свободы творчества.

А поколения детей и молодых людей – потерять не боится.

Такой офигительной власти у нас еще не было.

Браво ей! Да что там… Брависсимо!

Что смешно в нашем кино

Водку персонажи пьют, как воду, не морщась и не закусывая, полными стаканами и прямо из горла – до дна. И – ни в одном глазу. Ну, понятно, пьют-то в трудную минуту. Но как раз в такую минуту человек, сняв водкой напряжение, быстро пьянеет. Знают ли это режиссеры и актеры? Пили ли они сами водку стаканами и из горла? 

Страсть теперь изображается по-голливудски. Персонажи срывают друг с друга одежды и  часто не ложатся, а занимаются любовью  стоя,  как животные. Причем, страсть такая показывается даже тогда, когда фильм исторический, про те времена, когда такого срывания одежд и в помине не было. У Шекспира читали в ремарках? И я не припомню.

Целуются персонажи теперь тоже исключительно по-голливудски. То есть сначала легкие прикосновения губ к губам,  потом покусывания и обязательно причмокивания, без этого – никак. И эта манера – даже в исторических фильмах, когда и целовались совсем иначе.

У нас считается, что влюбленные герои должны не говорить о своих чувствах,  а  выражать их глазами. Артисты честно пытаются выполнить установку режиссера. Но зрителю трудно им поверить. Не получается любви глазами, хоть застрелись. Не удивительно, если учесть, что любовь сегодня чаще обращена к себе любимому (любимой). Кто-то в самом деле любит, а кто-то только позволяет себя любить.  

Если персонаж попал за решетку, в камере его непременно ждет уголовное хамство и издевательства. Ни режиссеры, ни актеры, конечно же, никогда не сидели, откуда им знать, что такой недушевный прием в тюрьме вовсе не типичный и даже редкий. Придирки и издевательства бывают, но чаще всего только в тех случаях, когда новичок сам дает для этого повод. Таким образом, нам показывают редкий беспредел, а неискушенный зритель хавает это, как типичную тюремную крутизну.

Киношники почему-то любят флэшбэки, хотя возвращение героев в их молодость меньше всего удается актерам. Взрослые люди, загримированные в молодых, выглядят обычно смехотворно.

По законам того же Голливуда, фильму полагается финальная схватка главного героя и его врага. Врукопашную.  В Голливуде насобачились перехватывать дыхание у зрителя. У нас тоже получается… иногда. А чаще за героя не переживаешь, потому как испытываешь неловкость. Чаще всего это схватка ради схватки. Ну, чтоб была.

А вот у Штирлица не было ни одной рукопашной. Ни с Мюллером, ни с Борманом. Однако же мы смотрели до самого конца с замиранием сердца. И даже когда Штирлиц гладил весеннюю землю руками, испытывали щемящее чувство.

Мораль сей басни? Чем серьезнее действие в фильме, тем смешнее выглядят эти штампы и перехлесты.   Возникает впечатление, что смотришь пародию. 

Если таких пародий в телесериале одна в каждой серии, это еще куда ни шло. Но, как правило, их больше. Чем больше в сериале крутых сцен, чем больше актеры изображают страсти, тем больше там таких пародий. И весь сериал отчасти получается как бы пародией на самого себя.

На илл.: Кадр из сериала «Зулейха открывает глаза»