Николай ПЕРЕВОЗЧИКОВ. Заговорённое золото

Окончание повести

«Пугачёвский клад»

 В больнице Пашку лечили долго, ранение было не шуточное, так что и здоровье шло на поправку неспешно. Выписали его месяца через полтора, как раз к концу апреля. Домой его привёз на машине председатель колхоза Василий Фёдорович.

Когда весть о том, что Пашка объявился в деревне, долетела до жителей, многие потянулись к избе, где он жил. Гостей набилось в горнице столько, что многим и присесть было негде. Пашку поздравляли с выздоровлением, шутили, смеялись, каждый норовил похлопать его по плечу или просто пожать руку. Он, не привыкший к такому вниманию, смущенно улыбался и твердил одно и то же:

– Спасибо, что пришли.

 Спустя какое-то время гости постепенно разошлись по домам. С Пашкой остался я и все ребята из нашей компании. Помолчав чуточку, Пашка поинтересовался:

 – Ну, как вы тут без меня поживаете?

Первым оживился Володька, понятное дело, без него никуда. Я всегда думал, что если его заставить не проронить ни слова хотя бы десять минут, для него это будет серьёзным наказанием. Он сделал скорбное лицо, сузил глаза и чуть ли не шёпотом произнёс:

 – Ты пока в больнице был, тут такая заваруха случилась. Я когда нашим мальчишкам о ней поведал, у них аж слёзы на глаза выступили от огорчения, во как!

 – Пустомеля, говори по делу, – произнёс Пашка.

 – Ладно, слушай, в общем, три дня назад на улице подходит ко мне Сашка, младший сын Филимонова, и шепелявит: «Здорово, Володька». – Я молчу, ты же знаешь, что все деревенские парни решили не иметь никаких дел с сыновьями предателя. Он потоптался на месте, потом загундосил: «Маменька захворала, жар у неё, горло сильно болит, ты спроси у деда Терентия, может, он продаст немного мёда для лечения? А я бы взамен ему вот эту денежку дал», – и достаёт из кармана монету.

Я как взял её в руку, посмотрел и сразу похолодел, а потом меня бросило в жар – это же Екатерининский золотой червонец, год чеканки 1762-й указан!

Тогда говорю Сашке: «Никуда не ходи, подожди меня на этом месте», – сбегал домой и пока дед не видел, налил из фляги мёд в стеклянную банку и назад вернулся.

– Вот, глянь, – Вовка сунул золотой империал в руку Пашке.

 – После стал я пытать Сашку, откуда у него эта монетка взялась, а он бормочет: «Нашёл за деревней, на тропинке».

Ясное дело, я не поверил и говорю ему: «Если ты мне откроешь правду, я тебе свой перочинный нож отдам». Сашка как увидел у меня в руках этот ножичек, так сразу всё, что знал, мне выболтал.

Рассказал, что проснулся он как-то среди ночи, голову приподнял с подушки, видит – керосиновая лампа горит, а за столом отец с матерью сидят и потихонечку разговор ведут. Маманя ругает отца почём зря: «Милиция к нам дважды приходила, о тебе спрашивали. Ты что, теперь всю жизнь будешь бегать, от людей хорониться, как дикий зверь»? А он отвечает: «Сам вижу, что неладное сотворил, только теперь ничего не поправишь, тут ещё вдобавок мальчонку Пашку из ружья чуть до смерти не застрелил. Если явиться с повинной к властям, так боязно – расстреляют. Потом маменька опять говорит: «В деревне-то нам худо стало жить, соседи здороваться перестали, смотрят на меня исподлобья. А Ванька-то наш, как на улицу пойдёт, обязательно с синяком под глазом возвратится, или нос до крови разобьют. Ребятня на него толпой налетают, понятно, ему одному с ними не справиться».

Отец помолчал, потом встал и сказал: «Вещмешок, что я с собой принёс, наполовину золотишком набит, вышло так, что нашёл я клад в пещере, на Артёмовой горе. В трёх бочонках сокровища хранились, перепрятал я их в другое, надёжное место, а тебе решил преподнести подарочек, закопать его надо в огороде, вдруг со мной что случится, так тебе хоть на чёрный день поддержка какая-то будет. Неси чугунок, сложим туда золото, а завтра ночью опять приду, притащу мешок копчёного мяса – лося недавно подстрелил в лесу. А то, что деревенские из-за меня озлобились на вас, так это мой грех, прости, коль сможешь».

Потом они вышли из дома, чугунок с собой прихватили, а я потихонечку встал с постели, чтоб брата не разбудить, на цыпочках подошёл к столу, смотрю, возле солонки денежка лежит, видать, её не заметили. Взял я эту монету и назад вернулся».

 Володька шумно вздохнул:

 – Так что, выходит, обскакал нас Филимонов, первым отыскал Пугачёвский клад в пещере. Вот мы решили дождаться, как ты из больницы придёшь, будем вместе думать, как дальше быть.

 Пашка, насупившись, молчал, потом медленно заговорил:

 – Во-первых, Филимоновских сыновей больше не трогать, они не виноваты, что у них такой отец. Во-вторых, Володька, ответь: ты подарил Сашке перочинный нож или обманул его?

 – Мне самому этот ножичек нужен, потом отдам.

 – Сегодня найдёшь Сашку, и то, что ему обещал – исполни, я проверю. И, в-третьих, идёмте к председателю и ему всё сообщим, про Филимонова и золото.

 В правление колхоза мы ввалились гурьбой. Председатель Василий Фёдорович стоял возле окна, с цигаркой в зубах, и пальцами барабанил по стеклу. Услышав шум, повернул к нам голову:

 – А, молодёжь! Говорите, с чем пожаловали, дело какое-то до меня имеется, или просто так решили заглянуть в гости?

 Пашка выступил вперёд и сказал:

 – Сейчас, Василий Фёдорович, Вам Вовка такое расскажет, что Вы просто остолбенеете.

 Выслушав Вовкино повествование до конца, председатель задумчиво произнёс:

 – А я всё никак не мог уразуметь, отчего Филимонов дезертиром стал, не похоже на него, чтоб струсил. Я, когда парнем был, дружили мы, в клуб на танцы в село Светлое хаживали, местные парни нас там неприветливо встречали, не раз с ними дрались. Так Егор Филимонов всегда молодцом держался. И ещё, лет семь назад, в колхозной конюшне пожар случился, так он в пламя бросился, коней спасать, чуть сам заживо не сгорел, когда крыша обрушилась. Вот теперь всё на своё место встало, глаза открылись, думаю, как золото попало ему в руки, оно ему голову и задурманило, не устоял, не захотел с кладом расставаться. Рразбогатеть решил, не пошёл Родину защищать, семью, жену, детишек, ударился в бега, сволочью оказался. Хорошо, буду звонить в райцентр, вызывать уполномоченного, пойдём с обыском к Филимоновой Анне Андреевне, пусть ответит за укрывательство преступника и золотишка. Лет десять точно получит, а может, и побольше дадут, все пятнадцать..

 Председатель подошёл к столу, положил ладонь на телефонную трубку, но поднимать её не стал. Постояв неподвижно некоторое время, вдруг резко повернулся и отошёл в сторону.

 – Подумать надо, – хрипло произнёс он, – предположим, посадят Филимонову, дадут ей срок, а с детьми что будет? Их у неё трое: Алёнке всего два годика, Сашке и семи нет, Ваньке недавно девять исполнилось. В детдом их отправят, так при живой матери им там не сладко будет. Да и Анна Андреевна – женщина порядочная, работящая, всегда в передовиках ходила, к праздникам премиями и грамотами награждалась. Возникает вопрос: что делать?

 Он надолго замолчал, глядя в пол, потом продолжил:

 – Поступим так: ты, Павел, и ты, Сергей, пойдёте к Анне Андреевне, скажете, что нам всё известно о кладе. Пусть она не медля, добровольно явится в правление и сдаст золото государству. Как говорится в пословице, и волки сыты, и овцы целы. Но вы, ребята, должны мне ответ дать – согласны с тем, что я вам предлагаю, или нет. И ещё у меня к вам одна просьба: обо всём, что здесь сегодня произойдёт, в деревне не болтать, иначе властям всё это очень быстро станет известно, и выйдет, что и Филимоновой не поможете, и мне тюрьмы не миновать. Я вас оставляю минут на десять одних, вы посоветуйтесь между собой, а когда вернусь, скажете, какое решение приняли.

 Когда председатель вышел за двери, мы, не сговариваясь, посмотрели на Вовку. Он покраснел и растерянно промямлил:

 – А чего вы на меня уставились, считаете, что я тайну не могу хранить?

 – Успокойся, никто на тебя так не думает, мы просто знаем, что ты – трепач, – сказал Пашка.

 Мы рассмеялись, не веселился только Вовка.

 – А теперь, давайте будем серьёзный вопрос решать: что мы ответим Василию Фёдоровичу, когда он возвратится?

 На обдумывание серьёзного вопроса, о котором говорил Пашка, ушло не более трёх минут. И когда председатель вернулся, мы заявили: если нужно, можем подтвердить, что видели, как пришла Анна Андреевна, принесла корзинку, в которой было золото, и сказала, что нашла его в огороде, когда вскапывала землю под картошку. Теперь хочет передать всё государству, а мы в правление нагрянули сообщить председателю, что организовали футбольную команду, и попросить его приобрести нам мяч. Выслушав нас, Василий Фёдорович покачал головой:

 – Да, фантазии вам не занимать, что ж, Пашка и Серёжка, отправляйтесь в гости к Филимоновой, а мы вас здесь будем ждать.

 Спустя некоторое время, открылась дверь, и в комнату вошла Анна Андреевна с кошёлкой в руках, следом Пашка и Серёжка.

 – Добрый день, – тихо сказала она, – принесла вам всё богатство, что у меня было, ни капельки не утаила, ни крупинки себе не оставила.

 – Давай, посмотрим на твои сокровища, – председатель взял из руки Филимоновой корзинку, подошёл к столу и высыпал на столешницу её содержимое. Такого количества золотых монет, перстней, серёжек, крестов и всяких других штучек нам не приходилось видеть ещё никогда в жизни.

 – Вот это да! – с придыханием произнёс Лёшка.

 – Что, полюбовались? А теперь положим всё это назад, в корзинку, и спрячем в сейф, чтоб посторонние не увидали.

 Выполнив эту работу, обратился к Филимоновой:

 – Сейчас с Вами в райцентр поедем, драгоценности с собой возьмём, там сдадим их, кому следует, получим расписку и назад вернёмся.

 – А я к Вам собиралась сегодня зайти, – глухо проговорила Анна Андреевна, по её щекам катились слёзы.

 – Что-то случилось?

 – Такая беда стряслась, что высказать нет возможности, – она зарыдала.

 – Успокойся, не плачь, скажи толком, что произошло, – председатель стал наливать из графина воду в стакан, – попей водички.

 – С мужем вчера виделись, медведь его три дня назад сильно поранил, – всхлипывая, стала рассказывать Филимонова, – я ему говорю: «В больницу тебе нужно, вон, глянь, левая нога распухла, ступня чернеть начала, гангрена может начаться». А он отвечает: «Никуда я не пойду, зачем мне это надо? Врачи доложат в милицию, что дезертир к ним явился, подлечат, может быть немного, чтоб на ногах стоял, а потом придут за мной, зачитают приговор, поставят к стенке и шлёпнут, так лучше я тут подохну». Я ему: «Что ты одно и то же твердишь – расстреляют, расстреляют, может, просто в тюрьму посадят»? Смотрю, он маленько оживился: «Слушай, может, и правду ты говоришь, знаешь что, сходи-ка к председателю, Василию Фёдоровичу, скажи, что кается Егор Филимонов в содеянном. Особенно в том, что Пашку ранил, я ведь не специально в него стрелял, случайно так вышло. Скажи, хочет с повинной явиться к властям и ещё рассказать, где Пугачёвский клад спрятал, там золота немерено лежит. Может, зачтётся мне это признание, а просьба одна – пусть Василий похлопочет, чтоб меня не расстреляли, а подлечили и отправили на фронт штрафником, авось, в живых останусь. Ну, а коль убьют, так детишкам никто не будет выговаривать, что их отец – дезертир и предатель. Вот лежу в этой вонючей норе и думаю, что это со мной, нашёл я клад, сдал бы его властям, война идёт, золото в такое время ох как бы пригодилось стране. А тут получилось – ни себе, ни людям. Как будто порчу на меня навели, как во сне был».

 Анна Андреевна замолчала и тяжело вздохнула, в комнате наступила звенящая тишина.

 – Учитывая явку с повинной, да если укажет, где золото спрятано, думаю, действительно, отправят его на фронт в штрафбат. Сказывай, где он прячется, – председатель потёр лоб ладонью.

 – Недалеко, километра три от деревни, возле Волчьего оврага, землянку себе соорудил.

 – Так, выходит, до Волчьего оврага нам на машине не проехать, пешком пойдём, – в раздумье проговорил председатель. – Ну что, братцы, помощь ваша требуется, Филимонова понесём в деревню. Мне одному не управиться, а носилки изготовим сами, на месте, тем более в кузове небольшой кусок брезента лежит. Сходи, Володя, забери его, принеси сюда.

 До землянки, где прятался Филимонов, мы не дошли шагов пятьдесят, когда нас остановил председатель:

 – Ребята, вы постойте здесь, а мы с Анной Андреевной пройдёмся, проведаем раненого, потом вас позовём.

 Они торопливо приблизились к землянке и, хлопнув дверью, скрылись в ней. Спустя короткое время вдруг раздался протяжный женский вопль, который быстро сменился рыданиями.

 – Наверное, что-то случилось, – с тревогой в голосе произнёс Пашка, – идёмте на помощь.

 Мы почти приблизились к землянке вплотную, когда из неё вышел Василий Фёдорович:

 – Всё, умер Филимонов, медведь его сильно искромсал, шансов выжить у него совсем не было. Пусть его жена с ним наедине побудет, поплачет.

 Председатель достал из кармана пачку «Беломора», вытащил из неё папиросу, закурил. Все молчали. Из землянки доносились женский плач и причитания. Василий Фёдорович бросил недокуренную папиросу на землю:

 – Пойду, поговорю с Анной Андреевной насчёт похорон Филимонова.

 Он спустился в землянку, через некоторое время плач прекратился, потом мы услышали его голос:

 – Хоронить будем твоего мужа сегодня, здесь, в землянке. Крышу разберём и сверху землёй забросаем.

 – Да как же так, он собака какая-то, или на кладбище места нет?

 – На кладбище ему дорога заказана, узнают деревенские, что ты мужа похоронить хочешь на кладбище, тошно тебе придётся. У них сыновья, мужья, братья, те, кто на фронте погибли – неизвестно, где лежат. Да и непонятно, зарыл их кто в землю или нет, а тут дезертиру такую делать поблажку, не поймут люди. Ты вот что, покойнику руки на груди сложи и одеялом с головой его накрой, а я с ребятами за работу примусь, вижу, лопата и топор у стены лежат, это хорошо, что хоть какой-то инструмент здесь имеется.

 С землянкой пришлось повозиться, несмотря на то, что была она небольшой. Пока крышу разобрали, потом перекрытие из жердей в сторону оттащили, к тому же лопата была одна на всех, и земля ещё до конца не оттаяла – времени ушло достаточно. Когда наконец всё было закончено, мы отправились в деревню.

 Ко мне подошёл Вовка:

 – Жаль, что Филимонов помер, не успел сказать, куда Пугачёвский клад спрятал, нам теперь его не отыскать.

 – Да, обидно, – кивнул головой я.

 – А, может, это и к лучшему? – продолжил Пашка, – вообще, я считаю, этот клад заговорённый. Ты сам подумай, кто бы ни пытался это золото заграбастать, обязательно с ним что-нибудь случается: или умрёт, или беда какая-нибудь стрясётся.

 – Похоже, что так, – ответил я.

 Слушал я Вовку невнимательно, от голода у меня слегка кружилась голова. С утра я почти ничего не ел и сейчас, мне просто хотелось домой, где меня ждёт мама, на столе в тарелке лежит горячая картошка в мундире, в миске – квашеная капуста, крынка с молоком и ломоть ржаного хлеба…

г. Челябинск

Илл.: Художник Владимир Рябцев