Евгений МОСКВИН. Оля приехала! И сидит рядом на скамейке
Эпизод из романа «Лечение водой»
– Это произошло здесь.
– Прямо здесь?
– Вон там, – Костя кивает на небольшую площадку метрах в десяти слева, перед детскими качелями и низенькой лавочкой.
Сухие сломы травы. Бледно-зеленые, соломенно-белые – совсем невысоко от земли, сантиметров на десять. В просветах-уголках стеблей – маленькие песчаные холмики позади.
Сейчас осень.
А тогда стояло лето.
– Это было настоящее видение. У меня чуть голова не разорвалась, когда я это увидел. Я, конечно, тогда был нетрезв… Не, ну я просто с дня рождения возвращался… решил здесь присесть. И вдруг увидел. Понимаешь, в этом был очень большой смысл, я уверен. Это были люди… я увидел людей. Но они… их фигуры… как из какого-то плотного меха… Ты только не смейся, хорошо? – просит Костя; но знает, что сам готов улыбнуться. Опять это чувство (как тогда, когда он рассказывал Оле, что «нелогично изменить отношение к человеку, который предал тебя») – «как глупо то, что я говорю, каждое слово, а ведь на самом деле…»
– Я не смеюсь.
– Хорошо. Чем-то эти люди даже напоминали жуков. Только все-таки большего размера. И детали нельзя было различить. Лица, конечности – все слилось. Они даже больше походили на полукруги. Я увидел людей как бы со стороны сверху. Сидя на этой скамейке… как мы сейчас сидим.
– Людей из плотного меха?
– Да. Что-то такое. Но я не знаю, почему они так выглядели… Но не это главное. Их пронизывал свет. Как луч прожектора. И все половинки сошлись в пары в луче.
– То есть…
– То есть это были люди, соединившиеся в пары. Они стояли в ряд – свет как бы соединил их. В пары. Это был как взгляд на наш мир откуда-то сверху. Во всем его развитии разом… поэтому в том, что я увидел… не было времени, я думаю.
Костя говорит и чувствует не то тихий восторг, не то расслабление. И место под стать, в котором они сидят! Этот парк так просторен. Детальки осеннего света разбросаны и подрагивают в воздухе! От ветра? Но Костя не чувствует никакого ветра. И он перестал ощущать холод… почему-то. От своего рассказа?
Они недалеко от его дома. Оля приехала! И сидит рядом на скамейке. И Костя посматривает на край своего двора. На дома, разлинованные черной краской в тех местах, где сходятся бетонные блоки. А на стеклах хранятся потаенные отпечатки осени…
– Когда человек умирает, он попадает в обстановку… где нет времени. И то, как я представил тогда сошедшиеся пары… это именно как взгляд оттуда.
– На наш мир?
– Да.
Он и сам будто в некоем безвременье. Ему кажется, все счастливо остановилось в этом воздухе. Радостное покалывание в плечах – от того, что он это рассказывает. И Олю освещает осенний свет – как блики от листьев. Не только ее плащ, но теперь и распущенные волосы и лицо – они тоже стали кремовыми. А в отдалении – желтые деревья и гаражи. Наслоения листьев, наслоение крыш и линеек-углов. И ощущение радости, простора – от этого только усиливается.
– Но, вот это очень важно… – он поднимает вверх палец. – Никак по-другому увидеть наш мир оттуда и нельзя… два мира так соотносятся – то есть это объясняется чисто физическими процессами, Оль. А вот тебе подход как бы с другого бока. Но на самом деле все то же самое. Когда мы говорим вот эти фразы: «Бог все видит» или «любовь побеждает время» – это все отголоски оттуда. Мы правда вряд ли понимаем, какой они там имеют смысл. На самом деле, самый простой и буквальный. И физический. Он действительно все видит. Как и я увидел в тот момент, сидя тут. И не может вмешаться в нашу жизнь. Потому что он видит все развитие в миге. Там все время – один миг.
– Миг чего?
– Раскола на две половины… так бы я сказал.
Костя говорит и вдруг представляет себе эпизод из детства.
Ему лет двенадцать. Мать тогда часто покупала грецкие орехи, и вот он стоит перед столом и раскалывает орех. Наверное, тогда он колол щипцами, но сейчас ему кажется, он бьет по ореху чем-то, вроде… молотка? Костя представляет себя со стороны и как на замедленном повторе.
Огромное полированное поле стола.
В доме никого нет.
Молоток ударяет по ореху, тот раскалывается на две части – и мелкие скорлупки разлетаются в стороны, едут по столу; вперемежку с кусочками зерна. По полированным световым полосам. Позади открыта дверь в соседнюю комнату, и в проеме на полу – большой солнечный треугольник. Костя не видит его теперь, но знает, треугольник там, в его детстве. За спиной двенадцатилетнего мальчика. Это лик из Города заката? И грецкий орех – тоже лик; главного раскола, в котором все существует. Все, что мы делаем – лик главного раскола. И орех повторяет его в миниатюре.
Блики солнца лежат и на сервантном стекле, соединенные в световую цепь…
– Ну и поэтому, как расколол, так и расколол… – произносит Костя. А потом медленно выговаривает – Это… все равно, что орех расколоть. Мы ведь не можем знать заранее, как точно он расколется. Где останутся острые углы. А жизнь – две половинки ореха, растянутые на вечность. И каждая не предугадываема. Как по развитию пошла. Пары словно воспроизводятся друг от друга. А изначальные половины – из того мира… и их свойства повторяются во времени. А как повторить их вечность здесь? Для этого не хватит двух людей. Если бы здесь было только два человека, они просто умерли бы и все. Бесконечность не удастся. Поэтому нужно много людей, сменяющих друг друга во времени. Но каждый из нас – лик какой-то из половин. Вот и все. А можно еще сказать, что они просто растянуты на все время. Поэтому их много. Или спроектированы.
Он останавливается, потом повторяет медленно:
– Как расколол, так и расколол. Поэтому Бог не может вмешаться, если человек совершает… например, убийство. Ну, ты понимаешь. Не может остановить руку, занесенную в воздухе. Потому что мы все делаем во временной последовательности. И физическими законами.
– Да, я понимаю. Он вне материи.
– Точно! А с другой стороны, он и может – вмешаться просто поступками людей – все. Обычными событиями. В обычном течении. Но таким, как там, он здесь быть не может. Так или иначе.
– И исполнение желаний происходит точно так же, – говорит Оля.
– Вот именно. Когда мы молимся, просим что-то исправить и не получаем… или получаем, но не сразу… это по той же причине. Потому что он может вмешаться только течением. И нет никакого волшебства. Исполнение желания приходит лишь чередой событий, а не с неба сваливается. Время. Опять оно, Оля. Если и можно исполнить, все равно только внутри времени и пространства. И по его законам.
– Но значит, получается, что и нет непредугадываемости.
– Конечно. Потому что речь идет не просто об орехе. Он спроектирован, растянут. Это и миг, и нет. Поэтому Бог и может вмешаться. Вообще – если речь идет о том мире, то одно не отрицает прямо противоположное, понимаешь?
(Костя говорит и вдруг чувствует капли-уколы пафоса. Так, будто учит Олю чему-то. «Но действительно ли много нового я говорю сейчас? Как будто нет. Или же все-таки…»)
– В исполнении желаний, скорее, будем участвовать мы сами.
– Да, это тоже немаловажный факт, – он согласно кивает; опять поднимает указательный палец и видит, что в лучах света на пальце проявилось несколько розовых пятнышек. Особенно зарозовела подушечка… от того, что вчера он писал от руки весь день?
Оля произносит:
– По этой же логике, если какое-то наше желание выполнено, он это предугадал изначально. В момент, когда расколол.
-Конечно. Хотя вряд ли все-таки там можно было что-то предугадать.
Костя все держит поднятую руку перед глазами. Но смотрит уже не на палец, а за Олино плечо. На потеки ржавчины на ближнем гараже. Который далеко. Рыжие потеки и кое-где бурые. Они будто составляют одно целое с наслаивающимися желтыми листьями выше. Они просто как переход тона. Везде краски осени...
– Что ты так изучаешь? – смешливо спрашивает Оля. И зажмуривает один глаз – будто от солнца.
– Да нет, я просто подумал… а ладно, неважно, – опускает руку.
Но ближе к ним в этом парке – никакого сочного осеннего колорита. Пожухлость травы и соломенное увядание, очень медленное. Это и есть грань холода?
Жесткий ковер тянется к их ногам.
Увядание и на том месте, где Косте представились тени друг за другом. Как будто свет, который их пронизывал, состарил траву и ушел из нее.
Никого нет вокруг, кроме них двоих. Двор пуст.
Он опять представляет расколотый орех.
На полированном поле стола.
Эти части зерна внутри двух половинок. Освещены янтарным солнечным светом. Коричневые изгибы с маленькими ребрышками… в них нет ничего человеческого. Это только миниатюра, не наполненная ничем. Но это тоже преемственный лик. И если бы не было главного раскола, тогда и орех нельзя расколоть. Был бы орех целиком на столе?.. Нет, ведь он тоже меж двух половин, растянутых на пространство и время… Вообще ничего нельзя было бы расколоть.
Только единое целое.
– Но как именно это связано с тем, что ты увидел? – спрашивает Оля.
– В смысле – почему половинки под «лучом» сошлись в пары? Это самое важное. – Костя тут морщится… будто старается что-то вспомнить… но на самом деле, он все прекрасно помнит и понимает. Значит… «Я играю? Делая чуть специально? И стало быть… это некая ложная истина? Нет, здесь ведь самая суть, я знаю. И говорю от всего сердца…»
И тут же вдруг отвратная, идиотская мысль: «Ты говоришь Оле все это, потому что хочешь оправдаться? Заманить к отношениям, заинтриговать – вместо того, чтоб пойти работать, а не тешить себя этим головным бредом… Господи, какое ничтожество лезет в голову, – ему опять становится глупо, слабо и смешно. – Все это дурная энергия, мусор – от тупых кретинов, которые не верят в мое дело. Считают, что творчество – «это несерьезно, и нужно реально смотреть на вещи». Кретины, офисные клерки…»
– Этот свет и есть миг. Он вечен и остановился в нас. Во всей жизни-развитии. И он как основа всего… стоячая нить.
Дальше Костя подбирается внутри. Стараясь изъять из головы всю негативную энергию и стать серьезным. Продолжает рассказывать…
Часто говорят «любовь побеждает время. Проверяется временем». Но ведь это как бы просто оборот речи – мы в этом случае не имеем в виду время как физическую величину. С научной трактовкой. На самом же деле, световая «нить» – и есть любовь. Общая. И она «побеждает» время.
– Соединяя в пары?
– Именно, Оль. Боль и разобщенность, нелюбовь существуют из-за времени? На самом деле, они есть только поэтому. Они – следствие времени. Прямое.
– И пространства тоже.
– Да, да, конечно. Конечно! Я просто сейчас именно о времени говорю.
– Я понимаю.
– Если на него опираться – лучше понятно, что я хочу сказать. Вот, к примеру, отношения. Какие-то длятся два месяца, какие-то год. Какие-то тридцать лет. У одного они закончились, у другого – еще длятся. Но так и вообще со всеми процессами. И боль возникает, когда мы наталкиваемся на разные протяженности. И не сходимся, слыша любой отказ, простое слово «нет». Но как только мы берем… «Свет», на самом деле, избитое слово, Оль. Информация – так, наверное, лучше сказать. Она стоит в нас – и мы развиваемся по ней. Каждый несет в себе ее часть. Если взять ее за основу, все протяженности и процессы тоже складываются в миг. И мы становимся очень схожи. В протяженности отношений выделяется важнейшее событие. То, что продлевает жизнь. Потому что и сама эта информация – любовь… И в результате – уже не на что становится наталкиваться. Ни на какую протяженность – если можно так сказать.
– А продление нужно, чтобы повторить бесконечность, – завершает Оля – за Костю.
– Да-да-да. Это нужно только для этого. В этом главный смысл. Никак иначе мы не можем ее повторить. Так что, в то же время, и нет смысла. Если брать информацию… все протяженности под ней складываются в миг; временные ли, пространственные… и в них – тоже берется суть. Важнейшее, продление – вот и все. Поэтому половинки сходятся в пары. Поэтому же от информации исходит огромная любовь, понимаешь?
– Да, – и Оля улыбается Косте. – Действительно все сходится.
– Сходится, сходится… – он тоже улыбается, кивая в ответ. – Здесь все одно с другим взаимосвязано. Как бы по кругу. Где нет времени, нет боли. И розни. Только любовь, счастье, суть – как угодно… можно еще массу слов придумать.
– Кость, про все это ведь масса книг написано, – говорит Оля.
– Я знаю, конечно… Но с другой стороны… я же говорю про пространство, про время… как физическую величину, – подчеркивает Левашов. – И о логическом следствии – разве об этом много кто подумал?
– Всем кажется, что наука с любовью вообще никак не связана.
– И противоречит религии. А я ведь всегда хотел их сблизить, соединить… Если к двум половинам, растянутым по времени в ряд, добавить пространство – получится несколько рядов… да нет, неимоверно много, понимаешь? Можно сказать, и выйдет наш мир во всем развитии, – Костя, говоря это, мысленно представляет себе ряды, ряды соединенных половин… в каких-то странных паровых образованиях. Белых, чуть озаренных светом – они обволакивают всех людей от начала до...
…Оля спрашивает: а почему эти половины, были, как из плотного меха?
– Когда я их увидел?
– Да.
Но Костя признается, что этого как раз не может объяснить. Возможно, они больше походили на тени… все-таки.
Он замолкает на некоторое время.
– Ну что, может, ко мне пойдем?
Оля смотрит на часики, которые сияют от солнца на ее руке.
– Нет…
– Нет? Как это?.. Не хочешь?
– Да просто мне еще отчеты в лабу писать. Если б не они…
– А-а… но все-таки… ну ладно, как знаешь… просто ты приехала, я думал, мы… Познакомилась бы с моей матерью, посмотрела как я… – он принуждает себя говорить как-то делано-умильно. – Ну хорошо, в другой раз.
– Я бы с удовольствием, но просто… надо до завтра доделать отчеты. Мне ж их представлять.
– Там как-то это по-особенному делается?
– Нет, просто сдаешь их – и все.
– Понятно… Ну, в следующий раз тогда. Ты ведь приедешь еще?
– Конечно. А почему нет.
– Я просто хотел тебе один фильм показать… но ладно, ладно, хорошо. Я, конечно, провожу тебя, посажу на поезд.
Косте чуть неприятно, но…
– Давай еще чуток поболтаем, – Оля опять улыбается ему, качает головой, закрывает глаз – как подмигивает.
– Конечно, конечно…
На илл.: Художник Томас Элиот
Другие эпизоды из романа «Лечение водой» читайте здесь и здесь
