Александр АНДРЮШКИН. Роман отчаяния
О новом томе семейной саги Ирэны Сергеевой
В 2021 году увидел свет третий том православной саги Ирэны Сергеевой, который носит название «Вера и верность, или Любовь не перестаёт». Я уже писал о первых двух книгах этой серии (опубликованных в Петербурге, соответственно, в 2012 и 2015 годах; самая первая рецензия появилась в журнале МОЛОКО, № 4 за 2014 год), потому естественное дело для меня – написать и о томе третьем.
Дело естественное, но нелёгкое, потому что основное моё впечатление от новой книги – чувство отчаяния и даже смятения, читаемое между строк. Кстати, не исключено, что книга – не окончание семейной саги, и будут ещё продолжения; тогда на них и надежда. Но пока – при всей оптимистичности названия – книга вызвала у меня чувства, повторюсь, отнюдь не оптимистические.
Прежде всего, я говорю о сбитости и сумбурности композиции; именно это, собственно, и есть главный признак, позволяющий охарактеризовать книгу так, как я это сделал. (Похожим образом признаком смятения человека является сбивчивость речи…) С другой стороны, та же самая скомканность композиции несёт и много неожиданного.
О чём повествовали две предыдущие книги эпопеи? Они показывали весьма успешную семью Вари и Павла Глинских, от возникновения этой семьи до рождения пятерых детей. При этом было впечатление, что и бизнес Павла (и его партнёра Вадима) процветает. Однако в третьей книге неоднократно звучит мотив безденежья:
«Поздно вечером Павлу позвонил Вадим. Его сообщения о делах в фирме подтверждали худшие опасения Павла: со строительством коттеджей дальше дело не пойдёт…» «Павел лихорадочно думал, где они найдут деньги для уплаты второй половины суммы. И он вспомнил об отдалённом участке земли в восемнадцать соток, купленном им, когда были деньги, в самом начале застройки посёлка. Участок изначально был записан на маму, потом переписан на него. Для создания видимости обитаемости там стоял сарайчик. На продажу Павел участок раньше не выставлял. Едва ли можно сейчас продать это за два месяца. Значит, опять брать ссуду? Наверное, придётся…»
Такими заботами живёт Павел Глинский. Может быть, это всего лишь реализм? Фирма не развивается, борется лишь за выживание, но, как известно, «отсутствие прогресса есть регресс». И всё же чувство отчаяния возникает в романе не от ситуации в бизнесе. В конце концов, Павлу и Варе фирма была нужна, чтобы материально обеспечить их пятерых детей (а в новом романе мы узнаём уже и о двоих внуках). Хватило средств, чтобы вырастить этих детей и дать им высшее образование – и на том спасибо. Бессвязность сюжета мне видится в другом: в делах личных.
Однако тут я сразу раскрою карты и замечу: послышавшаяся мне нота отчаяния как раз и подтверждает православный характер книги. Ведь «мир во зле лежит» (1 Ин. 5:19), и не было бы смысла для Ирэны Сергеевой называть себя православным писателем, если бы ужас этого мира не был показан в книге. Написать сказку о процветающем бизнесе и о логично развивающихся судьбах персонажей и их детей было бы делом не только не христианским, но просто глупым. Потому – да здравствует чутьё Ирэны Сергеевой, позволившей ей не строить непроницаемой стенки между сюжетом и собственной жизнью, но выплеснуть в роман кое-что из того горя, в которое – увы – погружена жизнь православных русских людей.
Главный редактор замечательного отечественного журнала «Великоросс» Иван Голубничий почти каждому номеру журнала предпосылает такие обращения к читателю, в которых слышится нота катастрофизма. «Судя по явственным и повсеместным признакам, неотвратимо приближается время решающей битвы между Добром и Злом». Это из номера 3 за 2019 год. Похожее читаем и в других номерах журнала, за другие годы… Без чувства надлома и приближающейся катастрофы – нет православного человека, и это в полной мере характерно и для мировоззрения Сергеевой.
Вот иллюстрации (хотя нелогичность, скомканность сюжета не так просто доказать на примерах). В начале романа мама Вари (жены Павла Глинского) попадает в больницу с тяжёлым инфарктом, Варя разбирает её бумаги, и мы впервые узнаём, что мама Вари – поэтесса. Узнаём ещё об одном: у мамы, оказывается, имелся любовник по имени Дэвид; ныне он – успешный оперный певец, концертирующий по всему миру. Почему-то мама и Варя скрывают от мужа Вари Павла, кто такой Дэвид; вместе с тем, они всё делают для того, чтобы Дэвид срочно прилетел в Петербург. Поселить его надо обязательно в доме Глинских, но скрыть, кто он такой. О своём родном отце Варя совсем не думает, все её мысли – о мамином любовнике. Вот как рассуждает Варя о Дэвиде и маме:
«Он любит её. Вот что значит – первая любовь, она остаётся навсегда. Ведь мама была у него первой женщиной, и он у неё – первый мужчина. И у неё любовь не умерла, несмотря на то, что он исчез из её жизни, что ей пришлось убить их ребёнка в своей утробе. Когда он снова нашёл её, она бросила всё, полетела к нему на его родину и тогда уже оставила себе в память о нём – сына. Но Дэвид до сих пор не знает этого. И сын – не знает».
Как хотите, но вся эта линия Дэвида мне кажется наспех придуманной писательницей для того, чтобы оживить роман, да и просто «наполнить» его. Ведь жизнь четы Глинских сама по себе мало интересна, она (как я уже писал раньше) представляет собой эталонный портрет современной православной семьи. Муж борется за то, чтобы заработать деньги, жена – за то, чтобы всё в порядке было у детей и вообще в доме. Но для романа нужны страсти покруче, и их приходится извлекать из прошлого, открывая некие дверцы, существования которых ничто не предвещало.
Вслед за Дэвидом (по национальности он грузин) появляется его родня. В первую очередь – его собственная мама, которую Варя почему-то решает перевезти в Петербург и поселить в их собственном с Павлом доме. Варя рассуждает так: «матери Дэвида можно подарить счастье. Ведь она увидит внука и правнуков! Или напрасна надежда? Доживёт ли восьмидесятисемилетняя женщина до этого момента?»
Сказано – сделано. Переезд матери Дэвида из Грузии и её обустройство на новом месте становятся одной из главных тем книги. Чтобы не было перевеса в сторону только семьи, из которой происходит Варя, писательница открывает нам и тайны, связанные с предками Павла. Варя выясняет, что бабушка Павла была княжна по рождению, княгиня по первому мужу и жена чекиста во втором браке. В августе 1918 года в Петрограде прошли расстрелы, и Варя, работая в архиве, заподозрила, что чуть ли не второй муж бабушки Павла расстрелял её первого мужа. «Бабушка Павлуши пыталась установить, был ли причастен чекист Малинин к убийству её первого мужа, офицера Павла Головина. Скорее всего, её предположения подтвердились».
В конце романа внезапно появляется ещё один «Бог из машины»: из Америки приезжает Джордж Головин, очередной родственник Павла: «сегодня здесь собрались все нашедшие друг друга родственники, все – потомки князя Юрия Петровича Головина, рождённого в 1820-м году, чьё двухсотлетие – чрез год…»
В дополнение к этим тайнам из прошлого в романе (как и в предыдущих книгах серии) раскрываются загадки и секреты совсем свежие: расследуются дела об ограблении и других преступлениях, появляются новости о супружеских изменах, складываются новые браки. Вступают во взрослую жизнь дети: два старших сына Глинских становятся бизнесменами-компьютерщиками, пока – под присмотром отца.
В общем, жизнь кипит… Если кому-то покажется, что я иронизирую над содержанием романа, то это будет ошибкой. Я уже сказал выше, что судорожность сюжетных движений считаю не случайной, но отражающей катастрофичность православного сознания. Теперь напишу об этом немного подробнее.
Христианство – религия весьма необычная, резко отличающаяся и от тех, что существовали до неё, и от более новых. Так, ислам моложе христианства, но традиционнее и «привычнее». О поразительной неотмирности и даже о «безумии» религии Христа Бердяев вдохновенно писал в своей книге «Философия свободы»:
«Христос зачаровал мир, загипнотизировал; от Него пошло безумие, непонятное для язычников и до сих пор. Человечество как бы сошло с ума, с языческого, естественного ума, пленилось таинственной личностью Христа, отказалось во имя этой личности от всех благ античной культуры. По чудесному выражению Розанова, Иисус был так сладок, что весь мир прогорк. Перед Иисусом сладчайшим всё в мире потеряло свою прелесть, стало пресным. В истории мира произошел космический переворот… после Христа ось мировой истории изменила свое направление…»
То, что «ось истории изменила направление», зафиксировано в календаре, делящем даты на «до н.э.» и на «нашу» то есть христианскую эру. Это признают даже в исламских странах, где к датам по общепринятому на планете Земля календарю иногда добавляют слово «масихи» (то есть «мессианское», христианское летосчисление), а иногда и не добавляют его. Само собой ясно, что дата без этого уточнения является христианской, а не исламской, отсчитываемой с 621 года «нашей эры», т.е. года хиджры.
…«Подставь вторую щёку», – это либо насмешка, либо своеобразный код для посвящённых: «не воспринимай буквально, делай обратное тому, что говорят». (Именно так, «наоборот», воспринимают христианство и многие воцерковлённые, и приверженцы других религий или атеизма.)
Для аплодисментов нужны две руки; для того, чтобы какая-то весть (включая религиозную) была воспринята, нужно подтверждение с оттенком сопротивления (ведь вторая рука при аплодисментах сопротивляется и «противоречит» первой).
Внутри самой себя весть должна содержать как бы некое опровержение; таковым в Новом Завете является «Апокалипсис» Иоанна. «Деяния апостолов» и их послания, конечно, тоже отражают весть Христа, но отражением «согласным», а вот «Откровение»… Мартин Лютер заявлял, что «Апокалипсис» – не христианская книга (хотя, вроде бы, не призывал изъять её из Евангелия). Действительно, «Апокалипсис» содержит столь же странное и «безумное» учение, как и «подставь вторую щёку», а именно – учение о конце мира. На первый взгляд, бредовые образы каких-то выходящих из моря чудовищ, «четырёх всадников», «зверя с семью головами и десятью рогами», «красного дракона» и т.д. Пафос автора «Апокалипсиса», вроде бы, таков: если не верите учению Христа, то вот вам – ещё более «безумная» угроза наказания: тотальной катастрофой конца света.
«Апокалипсис» Иоанна беспрецедентен по нагромождению ужасов и угроз; вместе с тем, эта книга на автора данной рецензии производит впечатление весьма «научной», дух её, по-моему, тот же, что проявился многими веками позже в научно-технической революции. «Рисуем вот такую-то небольшую схему, а потом гигантски увеличиваем её, экстраполируя на всю историю».
…Меня спросят: какая связь романа Ирэны Сергеевой «Вера и верность» и всей этой проблематики, связанной с особенностями христианства? Ответ: связь в том, что Сергеева – литератор православный. Так она сама себя «позиционирует» и так себя называет. Да и в новом романе (как и в двух предыдущих) жизни церкви отведено значительное место. Строительство храмов, участие в церковном хоре и в жизни прихода… Но есть ли она, эта «жизнь церкви» в современной России, или мы продолжаем наблюдать смерть церкви?
Об этом не расскажет социология, отвечает на этот вопрос каждый по-своему. Как, разумеется, субъективны заметки о романе и автора этих строк. Я знаком с Ирэной Сергеевой не одно десятилетие, питаю к ней высочайшее уважение и как к литератору, и как общественному деятелю. Если что-то в этой рецензии её обидит – да извинит она меня.
…Те, кто прочтут роман, возможно, вовсе со мной не согласятся. Не увидят ни отчаяния, ни «спутанности и нелогичности» сюжета… Да, в романе никто не кончает самоубийством, и трупов явно меньше, чем полагается по законам коммерческого жанра.
И всё-таки я уверен в правильности заглавия, выбранного для этой рецензии. «Вера и верность, или Любовь не перестаёт» это именно роман скрытого между строк отчаяния. Ведь если бы не было отчаяния, то не нужна была бы и вера, не нужна была бы и молитва к Спасителю. Такой – получившей форму серии романов – протяжённой молитвой и является творчество православного писателя Ирэны Сергеевой.
Санкт-Петербург, июнь 2021 г.
