Павел ШИРОГЛАЗОВ. Края неровные, но свои
***
Пока трава, которую скосили,
Не пожелтела в суматохе дней,
Я стану частью скошенной России,
Не испугавшись собственных корней.
Нырнув в снега ромашкового луга,
Я вспомню Белозерский хуторок,
Где тишина, как верная подруга,
Хранила тех, кто духом занемог.
Где по утрам я бегал за морошкой
На наши заповедные места,
И бабушка кормила нас картошкой,
Что народилась с одного куста.
Их нет теперь: ни бабушки, ни деда,
Но есть Господь в ромашке полевой,
А значит, я опять сюда приеду
И за любовь отвечу головой.
***
Края неровные, но свои,
И речь добротная, но простая.
Пушистой лапой лесной хвои
Небрежно летние дни листаю.
То дождь срывается со страниц,
То ветер шаркает по обложке,
И звездам нравится падать ниц
С завидной скоростью «неотложки».
Надежным спутником рыбных мест
Камыш раскинулся по протоке,
И тянет за душу русский крест
Мои, рожденные в муках строки.
Края неровные, но свои.
Слова нехитрые, но до дрожи.
В пушистых лапах лесной хвои
Согрелся я и однажды ожил…
***
Что со мной? Предвкушение грусти
В позолоте церковных оправ.
Мне уютно в своем захолустье:
В акватории северных трав.
Что за мной? Не следы, а поступки
И бездонные хляби стиха.
Я себя собирал по скорлупке
И скрипел, как лесная ольха.
Боже мой, как же дышится вольно,
И зарядка подходит к нулю.
Даже тех, кто мне делает больно,
Я по-прежнему очень люблю.
Что с собой? Далека ли дорога?
Сколько правды в дорожной пыли?
Что со мной? Ощущение Бога
В каждой пригоршне русской земли…
***
М. Кулаковой
И глазам я не верю: полагаюсь на душу.
Я архангельский клевер на небесном лугу.
Заповедного мира я покой не нарушу:
Я у белого света в неоплатном долгу.
И святые глаза увлажнятся росою,
К разнотравью любви прикоснется рука,
Хитро путая след, солнце рыжей лисою
В зябком утреннем небе найдет колобка.
Рукавами дымов свежий ветер утрется
И вернется на круг, что еще не в кругу.
Оживет новый день журавлями колодцев.
Я архангельский клевер на небесном лугу.
***
Не покиньте меня: распахните слепые глаза.
Расступитесь снега по велению мартовской птахи.
Из того, что хотел, я не все еще вам рассказал,
Вышивая кресты и погосты на русской рубахе.
Между слов – тишина, та, которую мне подавай
В безмятежные дни, что живу без единственной строчки.
Я уже надкусил безответной любви каравай,
Вышивая глаза деревень на холщовой сорочке.
Не покиньте меня: не побрезгуйте взять из горсти
Родниковую правду, и пусть будут кверху тормашки.
Мне бы только спасти, что еще в моих силах спасти,
Заслонив рукавом ладно вышитой русской рубашки…
***
Узелок затянут туго: в узелке ржаной сухарь.
От душевного недуга излечи меня звонарь.
Расскажи мою судьбину колокольным языком,
Не прийти к Отцу и Сыну, если сердце под замком.
Звон скитается по свету и рассеивает мрак.
На судьбу свою не сетуй, коли ты Иван-Дурак.
Дураку не так и плохо по неписаному жить:
Ноют кости от гороха, солнце прячется во ржи.
Звон услышу, где бы ни был, ключ к замочку подберу,
И безоблачное небо огласит меня в миру.
В узелке ржаные крохи, руки в ноги и бегом.
Дни слагаются в эпохи у меня под сапогом…
***
Семеро по лавкам, ну а я восьмой:
Всякий здесь живет, как придется.
Сумрак подпоясан звездною тесьмой,
И луна подковою гнется.
Холод вышел в сени, как блудливый пес,
Где ему намылили холку.
Ждали к ночи беса, а пришел Христос
И привел с собой богомолку.
Заприметив бабу, все мы в аккурат
Закричали: «Лезь на полати!»
А она нам тихо: «Каждый здесь мой брат!
Возлюбите ближнего, братья!»
Подошли к Христу мы, душами гремя,
Как ученики на Вечере,
Прошептали молча: «Ты помилуй мя
И открой небесные двери».
Семеро по лавкам, ну а я восьмой:
Мы теперь живем не напрасно.
Сумрак подпоясан звездною тесьмой,
Будет ночь Крещенская ясной…
***
Когда из хаоса и мрака,
Где вместо солнца – фонари,
Придет безродная собака
И ляжет у моей двери,
Я брошу ей бушлат в прихожей,
Едой не стану дорожить,
Ведь мне собачьей жизнью тоже
На свете доводилось жить.
Мой дом – чернила и бумага:
Так Бог со мною говорит.
Когда ж безродная дворняга
Придет и ляжет у двери?
***
Очи свои обращаю на север,
Там, где безмолвие диких полей.
Там, где слова, как в церковном распеве
Стелятся грустью по русской земле.
Там, где в амбарах живут домовые
И заповедная тропка видна.
Здравствуйте, годы мои нулевые:
Время всеобщего сытого дна.
Сердце мое когти рвет из вольера
И обретается в зимнем бору.
Совесть моя – наивысшая вера
В то, что от старости я не умру.
Очи свои обращаю на север:
В русскую душу, в чудной звукоряд:
Там, где слова, как в церковном распеве
Голосом предков со мной говорят...
***
Я нырнул в тулуп овечий от мороза чуть живой,
И услышал человечий, то ли голос, то ли вой.
Ветер гнул березам пальцы и ломал запястья рук:
Одинокие скитальцы становились в полукруг.
Круговой была порука в пункте выдачи тепла.
Ветер в души лез без стука сквозь замершие тела.
Бог один, а нищих много: всех не пустишь на ночлег.
Здравствуй, дальняя дорога. Здравствуй, русский человек!
Сбросил я тулуп овечий и гордыню порешил,
Сохраняя человечий облик собственной души.
Если до утра не сгину, и меня услышит Бог,
Я рубаху тоже скину, чтобы он согреться мог…
***
Поклонюсь непролазным дорогам
И безмолвию северных рек,
А когда мы помиримся с Богом
Неожиданно выпадет снег.
Рассосется убийственный морок,
Что плетется за мною хвостом:
Поднимусь я на дальний пригорок
И нащупаю душу перстом.
Поклонюсь деревенскому миру:
В ноги предкам своим упаду,
И, настроив нестройную лиру,
По заснеженным землям пойду…
Станет песня звучней и напевней,
Как студеный весенний ручей.
Поклонюсь одинокой деревне
И засну у нее на плече…
***
Я завещаю чистому листу
Скуластый север с вербами на стопах,
Куда летит, запутавшийся в стропах,
Отцветший одуванчик полевой:
Счастливый тем, что все еще живой.
Закатный луч ломается в реке
Румяным хлебом, чтоб на всю ораву.
Уставший путник ищет переправу,
И слезы остывают на щеке.
Скрипи, скрипи перо в моей руке,
Благослови мой полуночный раж
Вдали от дымных городских окраин,
Пока в дверях не появился Каин,
Не испишись последний карандаш…
г. Череповец
Статью о творчестве Павла Широглазова читать по ссылке
Илл.: Художник Евгений Калачёв