Ольга КОЗЛОВЦЕВА. Цветы ожидания
О книге Владимира Пронского «Воспоминания о розах»
Новый сборник Владимира Пронского вместил три повести и десять рассказов. В них автор сохраняет лучшие традиции русской классической прозы. Показанные в книге истории настолько правдивы и жизненны, что порой читателю кажется, будто он хорошо знаком с героями.
Сборник открывает повесть «Младшая дочь». Её сюжет интересен и актуален. Автор ненавязчиво с самых первых строк приглашает читателя к участию в жизни старшеклассницы, которая забеременела и сразу столкнулась с непониманием и осуждением не только в школе, но и среди родственников. Если старшая замужняя сестра отнеслась к пятнадцатилетней Варе с сочувствием, то мать приняла новость о её беременности в штыки. А любимый парень и вовсе призвался в армию. И неизвестно, как справилась бы будущая мама с навалившимися на неё проблемами без поддержки врача, у которой наблюдалась в женской консультации. В конце концов, эта история разрешилась благополучно: Варя родила девочку, встречали её из роддома сестра с мужем, врач Зоя Александровна с супругом, учительница. А главное – успел её парень, уволенный из армии. И все же за одного человека болела душа в данной ситуации ‒ за мать Вари, так и не сумевшей понять свою младшую, отчего оказалась в клинике нервных заболеваний.
«Они уж подошли к машине, передав младенца Варе, Женя, муж сестры, открыл двери, когда невдалеке остановилось такси, и из него выбрался человек в военной форме. Он неловко выставил трость, кинул полупустой рюкзак за спину и крикнул:
– Погодите, не уезжайте!
Никто ничего не понял, зато Варя сразу узнала Павла и заторопилась к нему. Тот обнял её с малюткой, поцеловал, сказал виновато:
– Прости, рейс задержался.
– Ничего страшного. Это – Павел, наш папа! – сказала Варя Светлане и Евгению.
Те понимающе переглянулись и промолчали, будто всё давно знали. Варя уселась на переднем сиденье, а Павел с дочкой и Светлана с сынишкой устроились на заднем. Поехали.
Варя раз за разом оглядывалась на Павла, и в голове невольно проносились мысли обо всём том, что произошло с ней за последний год. Много в нём случилось волнений, много свалилось печали, но в любом случае она стала другой: взрослой, ответственной. И не беда, что жизнь временно надломилась. Ведь совсем-то не сломалась! Девятый класс она обязательно окончит, потом поступит в колледж или устроится на работу. А что: пойдёт на кондитерскую фабрику, где работает их соседка по площадке. Когда так подумала, то вспомнила маму и огорчилась, что она нескоро порадуется её счастью. Варе очень захотелось бы увидеться с ней именно сегодня, показать дочку, а потом прижаться, поцеловать и долго-долго говорить с ней, потому что она самая лучшая мама на всём белом свете».
Герой другой повести «Лель из Пустошки» ‒ Сергуня Мышкалов, намыкавшийся после армии по стройкам да шабашкам, возвратился в родное село Пустошки. В семье одобрили его приезд, и вскоре он начал работать трактористом. И с девушкой познакомился ‒ местным фельдшером, недавней выпускницей медучилища. Плохо ли хорошо ли, но завязались отношения, и вскоре они поженились. Но однажды Сергуня встретил одноклассницу Тамару, живущую в Петербурге, а при ней мальчик пяти-шести лет… В коротком разговоре выяснилось, что мальчик этот его сын ‒ плод любви, тянувшейся со школы и вспыхнувшей с новой силой в один из приездов Сергуни к родителям. Но теперь всё изменилось: они холодно встретились, так же расстались, но раз за разом вспоминался сынишка. Мышкалов оказался меж двух стихий: отдалившись от жены, он решил найти Тамару и отправился в слободу, где та жила когда-то. Он надеялся разыскать её родственников, чтобы узнать телефон, который сама женщина не пожелала сообщить. В слободе нашёл её родственницу, и старушка сразу полюбопытствовала:
«– А вы по какому же вопросу, молодой человек?
– В одном классе учились. Я из Пустошки. Хотел телефон её спросить.
– А работаешь-то где?
– Механизатором у местного фермера.
– Значит, телефон её спрашиваешь? А чего же она сама не оставила? Ведь недавно приезжала.
– Разминулись…
Старушка подозрительно смотрела на упревшего Сергуню и зябко поёжилась.
– Говоришь, механизатором работаешь? А Тамара-то университет окончила и далее учиться определилась. Она у нас птица высокого полёта. Так что, мил-человек, не обессудь. Без её согласия ничем не могу помочь…»
Этот поучительный диалог показался Красавину оскорбительным. «Если механизатор, то значит об меня можно ноги вытирать! ‒ с досадой подумал он. ‒ Плохо вы меня знаете!» В нём, как всегда в таких случаях, взыграло самолюбие, даже гордыня, и он уже знал, что надо делать… Читателю есть над чем поломать голову и пофантазировать, прежде чем он доберётся до финала этой повести. Тем она и интересна.
Владимир Пронский назвал свою книгу по одноименной повести «Воспоминания о розах». Срезанные цветы долго не живут, но в воображении её лирической героини они всегда свежи и благоуханны. Героиня имеет реального прототипа. Родом она из Ряжского района Рязанской области, долгие годы живёт в Москве. Собираясь на малой родине посетить читательскую конференцию пушкинской тематики: «И милость к падшим призывал», она загорелась желанием прежде помочь какому-нибудь незнакомому человеку, попавшему в беду и оказавшемуся, например, в следственном изоляторе, мимо которого проходила. Чем не возможность? И на её желание откликнулись, она познакомилась с подследственным парнишкой по имени Николай, и сразу же взяла над ним «шефство». Стала переписываться, отправляла посылки, иногда на имя других заключённых, помогла с одеждой. Автор так интересно построил сюжетную линию этой повести, что невозможно от неё оторваться, не дочитав до конца. А финал оказался не таким радостным. «Подшефный» заключенный был мелким лгунишкой, заочно наговоривший красивых слов. Он даже обещал вырастить новый сорт роз, а выйдя на волю, в очередной раз принял от пенсионерки помощь и пропал…
Правда, в какой-то момент у неё мелькнула надежда. «Как-то вернулась домой, не дождавшись дочери, а в дверь сразу звонок. Открыла, а это слесарь Халил перед дверью стеснительно переминается, зелёная футболка потемнела от пота. Хочет что-то сказать, а не решается.
– Что случилось? – спросила Валентина Матвеевна.
– Тут днём человек приходил, а тебя не было... Поэтому меня попросил цветы передать... – неуверенно, даже робко сказал сосед и достал из пакета тёмно-бордовые розы.
– Кто же это такой объявился?! – покраснела от неожиданности Марчукова. – Я вроде и не ждала никого! Да и не отлучалась никуда!
– Сама же рассказывала о человеке... Он, наверное, и был, Николаем назвался. Курносый такой, светлые волосы.
– Где он сейчас-то?
‒ Не знаю... Уехал, сказал, что был проездом.
– Хотя бы адрес оставил?
– Обещал ещё заглянуть. Ну ладно, я пошёл, надо жене телеграф дать... В Бугульме у родственников гостит!
Халил сразу же ушёл, а она осталась в растерянности, начиная по-настоящему понимать, что все её незрелые мысли о чёрствости людей строились на личной обиде, на поспешности, с которой она хотела получить ответную благодарность. Получить сразу, без малейшего промедления. Но так не бывает. На всё нужно время, терпение и вера. И тогда станет непременно так, как и должно быть. Ведь, в конце концов, она дождалась этого прекрасного момента, получив долгожданную весточку.
Валентина Матвеевна не утерпела и показала цветы Вере, когда та вернулась домой, загадочно блестя глазами. Дочь сперва никак не отозвалась, а потом хмуро осекла:
– Свежо предание, да верится с трудом...
И Валентина Матвеевна пожалела, что похвасталась цветами, сказала о том, о чём, наверное, и говорить-то не следовало. А то ведь сомнения начали терзать душу. Сразу вспомнилось, как появился Халил, как вёл себя непривычно стеснительно. И чем мучительнее думала, тем сильнее наполнялась сомнениями. Даже расплакалась от обиды. И главное, не знала, на что обижаться. Ведь нельзя же обижаться на то, чего нет. А она обижалась и ещё сильнее расстраивалась от этого.
В какой-то момент она поняла, что не было Ширяева, а Халил всё придумал, раздобыл где-то цветов, чтобы успокоить и прихвастнуть, что вот, мол, и среди заключённых есть неплохие люди. Надо бы спросить об этом у него самого, но разве он сознается. Да и никто бы не сознался на его месте.
И всё-таки при первой же встрече пристала:
– Халил, скажи, не рви душу, от кого цветы?!
– Не знал, Матвеевна, что такая недоверчивая! Сказал же: Николай передал! – горячо и с натуральной обидой укорил сосед, пряча глаза. – И больше никогда об этом не спрашивай!
Валентина Матвеевна немного успокоилась, а на другой день спросила ещё раз, а потом и ещё, но без всякого толку: упрямый Халил так и не признался, не сказал о том, о чём она боялась услышать, даже сделал вид, что окончательно обиделся. И она на какое-то время затаилась, заставила себя не проявлять излишнего любопытства, зная, что надо улучить момент и поговорить со слесарем, когда тот будет выпивши. Вот тогда-то он сам всё расскажет, во всём сознается».
И она продолжала верить своему подопечному, хотя и горько это, когда знаешь, что внимание и забота ни к чему радостному не привели, лишь оставили на сердце незаживающий рубец. И как жить с этой болью, если Валентина Матвеевна так и не нашла в себе сил окончательно забыть его. «…Но вот уж прошло десять лет, а Марчукова так и не узнала правды. Она по-прежнему вспоминает розы от Николая и продолжает верить, что когда-нибудь увидит и его самого».
И повести, и рассказы Владимира Пронского написаны живым, истинно народным языком. Автор мастерски выстраивает композицию каждого произведения и талантливо владеет искусством диалога.
Подборку рассказов открывает «Смертный бой» о драке Морпеха и Десантника. Оба были выпившие после встречи в землячестве, а схлестнулись вроде из-за пустяка, но этот «пустяк» быстро перерос в выяснение отношений. Бились по-настоящему ‒ «Насмерть»! «Бой» завершился победой Десантника, но радости такая победа не принесла. Вернулся домой без настроения. «В ванной он разглядел себя и, помимо саднящей челюсти и заплывшего глаза, почувствовал боль в боках и, повернувшись к зеркалу, увидел выделявшиеся кровавыми прутьями рёбра, подумал: «Хорошо он меня отделал!» Правда, чем дольше вспоминал «смертный бой», тем неприятнее становилось. Получалось, что Морпех лупил ногами лежачего, как и сам он потом чуть не добил его, распластанного на лопатках. «Совсем мы гнилые стали, озверели, можно сказать, если уж своих лупцуем почём зря без всяких правил!» ‒ подумал Десантник». Через несколько дней стало известно, что Морпех скончался от нанесённых ему кем-то побоев.
Это известие всё перевернуло в Десантнике. Ночь не спал, обдумывая ситуацию и не находил для себя иного выхода, кроме как сдаться милиции. В этот момент был готов ко всему, потому что всё, от чего мучился ночью, ища различные ходы спасения, ‒ всё это настолько показалось противным, что он более не хотел об этом думать. Не хотел подличать перед собой, перед памятью отца, перед погибшим Морпехом, перед своей семьей. «Всё, иду в отделение! ‒ решил он, будто гвоздём проткнул себя. ‒ Двум смертям не бывать, а одной не миновать!»
Этот «мужской» рассказ отличается жёстким стилем письма, остальные же написаны в свойственной автору манере: проникновенной, мягкой, с глубоким погружением во внутренний мир героев, не всегда радостный, но о таких рассказах говорят: «Как в жизни!» ‒ признавая мастерство писателя. Среди его героев часто встречаются «обиженные жизнью». В рассказах «Хожалка», «Скопец» ‒ особенно проявляется любовь и сострадание к героям. Есть рассказы романтического наполнения: «Аллочка+Лиза», «Продаётся садовый домик». В них в той или иной степени показано одиночество женских душ. И неслучайно Владимир Пронский считается их знатоком, если всякий раз ему удаются неповторимые женские характеры.
Особое внимание и любовь автора проявляются в рассказах, посвящённых теме матерей ‒ «Стылый ноябрь», «Мамины руки». В рассказе «Стылый ноябрь» Виктор Кудряшов перевозит из села в Москву престарелую мать. И всё бы ничего, но им предстояло жить в десятиметровой комнате вдвоём, остальные две занимала бывшая жена Раиса. Кудряшов, конечно, мог бы и без спроса перевезти мать в Москву, но всё-таки созвонился, объяснил ситуацию. К удивлению, жена оказалась не против, мол, сыновья всё равно живут у жён, есть комната свободная… Совсем с другим настроением Кудряшов отправился с матушкой домой, но не смог довезти её ‒ в дороге она скончалась… Вернулся Кудряшов к себе, а там уж и диван разобран и застелен свежим бельём, и стол накрыт к приезду свекрови. Вот только вместо встречи, они сели за стол помянуть усопшую. И странное дело, это происшествие сблизило их, заставило пересмотреть свои теперешние отношения.
В рассказе «Мамины руки» опять мягкая и доверительная интонация, незаметно проникающая в душу, обволакивающая читателя. Вот сцена из рассказа, в которой автор говорит от первого лица, засмотревшись на натруженные руки мамы и подумав: «Сколько же они дел переделали?!» ‒ «Всё это я ясно представил, глядя на мамины руки. Поэтому после обеда молча нагрел небольшой тазик воды, позвал её из спальни, усадил напротив себя. Она сперва не поняла, что́ я затеял, но когда опустил её руки в воду, отдёрнула их:
– Зачем?
– Мам, пора ими заняться. Давай-ка подстригу коготки, заусенцы почикаю.
– Нет-нет, – запротестовала она. – Я не барыня какая, чтобы возиться со мной. Лучше в баню отвези.
– И в баню отвезу, время придёт… Ну, и чего ты противишься-то?! Ведь всю жизнь за нами горшки таскала, давно пришла пора и детям о тебе позаботиться!
Она смотрела испуганными и удивлёнными глазами, словно не могла поверить в сказанное. Мои простые слова показались ей, видимо, настолько необычными, что она вдруг затряслась от всхлипываний. Она не рыдала в голос, а, скукожившись, склонила голову, словно стеснялась на меня взглянуть, и торопливо смахивала мокрыми руками со щёк слёзы. Говорить в этот момент я ничего не мог, да и не нужны были сейчас слова. Ведь напомни ей, как она перенесла в войну, какие тяготы и лишения испытала, растя троих детей, она ответит словно о нестоящем: «Не я одна, все так!» Поэтому просто подсел к ней и обнял за плечи. Так и сидели, пока она перестала вздрагивать, а я попытался окончательно успокоить её:
– Мам, всё хорошо, всё нормально же…
Пока её руки отмокали в тёплой воде, я успел поточить ножницы и начал ‒ палец за пальцем ‒ аккуратно постригать ногти, остерегаясь резануть «с мясом», потом подвернувшейся щёточкой прошёлся по ним. Пальцы не очень-то слушались, а на левой, сломанной и плохо сросшейся руке, пришлось приспосабливаться, добираясь до того или иного неуступчивого ноготка. Полегоньку-помаленьку все подстриг, вот только пилочки не имелось, и ободки остались, но всё равно стали почти незаметными без заусенцев. Ополоснув, я промокнул руки полотенцем, смазал своим кремом после бриться, и они стали мягкими, порозовевшими и душистыми. Я держал их перед собой и любовался ими, радовался удавшейся задумке.
– Ну, всё, сынок, хватит. Мне надо картошку на вечер чистить! – застеснялась она.
– Не позволю! Хотя бы полдня ничего не делай! Ну, пожалуйста, мам! – вполне серьёзно попросил я. – Вот с завтрашнего дня занимайся, чем хочешь, а сегодня ты барыня!
Уж не знаю, что мама подумала, но молча вздохнула, улыбнулась:
– Тогда сам чисть, если напросился. Голодными нам, что ли, сидеть?!
– И почищу, и птицу накормлю, и овец!
‒ Какой же ты у меня, сынок, заботливый, какой желанный!
Скромно промолчав, действительно не позволил маме ничего делать: ни до ужина, ни после, даже сам помыл посуду. И вдруг стал замечать, что она будто-то бы привыкла к праздности. Ходила из кухни в комнату, заглядывала в спальню, где гремела дверкой шкафа, перебирала вещи в сундуке, и постоянно поглядывала на свои руки, а потом и вовсе, надев новую зелёную кофту, вчера привезённую мною в подарок, уставилась в зеркало. Она заметила, что я улыбнулся, пошутила:
– Губы, что ли, накрасить?!
– А что, Надежда Васильевна, отличись!
…Давно это всё было, очень давно, но руки мамы и по сей день перед глазами, а на сердце хранится их тепло, неугасимо греющее и греющее душу».
Прочитав заключительную строчку этого рассказа, душевность которого не передать цитатами, вполне вероятно, что многие вспомнят своих родителей. Повести и рассказы в сборнике размещены так, словно подчинились невидимому сюжету. Книга начинается историей о старшекласснице, а завершается повествованием о престарелой женщине-матери. А между ними много иных историй, и все вместе они составляют, объединяясь, единое колоритное полотно, словно вместе с автором и читатель принял участие в его создании.
В целом же, издание этой книги стало для Владимира Пронского новой ступенькой, поднимающей его всё выше и выше к литературной вершине.
