Нина ПОПОВА. «Льнёт к губам раскалённое слово...»
Эссе / На илл.: Людмила Щипахина
Два года назад в осенней зябкой сумеречности я стояла на новом Ястребковском кладбище и прощалась с очень дорогим мне человеком – Людмилой Васильевной Щипахиной. Не верилось мне в её уход совершенно, даже комья мокрой песчаной земли вокруг свежевырытой могилы не могли убедить меня в обратном. Кто-кто, а уж Людмила Васильевна была настолько наполнена жаждой жизни и творчества, что представить себе это прощание я могла только в страшном сне. Но мне такие про неё не снились... Там же, мгновенно, в слезах и печали, родились такие строки:
Памяти Людмилы Щипахиной
Закрыла зоркие глаза
Поэт Щипахина Людмила...
Так много хочется сказать
И поклониться у могилы.
Но красноречья не дано
Печали неутешной нашей,
Мы выпьем горькое вино
В помин её души бесстрашной.
С Отчизной неразрывна связь –
Она дарила вдохновенье,
И Чайка в небеса рвалась
Пророком, воином, знаменьем!
Приумножавшая добро,
Вела непобедимо к свету,
Её крылатое перо
Созвучно мужеству поэта.
Пусть век безжалостно суров…
Направит нас, давая силы,
Наследие великих слов
И дел Щипахиной Людмилы!
А снилась она мне часто в образе чайки – именно так её называли в социальных сетях, к которым она приобщила очень многих, создав на своей странице особое товарищество в самом высоком смысле этого понятия, особую атмосферу взаимоотношений. Аудитория у Щипахиной была очень обширная – с ней советовались, делились сокровенным, жаловались или печалились... Она для всех находила время, Чайка многих брала под своё крыло. Но к дружбе у неё были высокие требования, своя система ценностей. Она не прощала двуличности, лицемерия, наплевательского отношения к литературе, которой, действительно, присягнула на вечную верность! Сама она умела дружить очень самоотверженно, по самому высокому счёту. Я прошла её проверку, а это было, поверьте, очень и очень непросто! Она называла меня своей поэтической и духовной дочерью. А это дорогого стоило и стоит для меня доныне.
Поэтически она для меня была недосягаемым Олимпом. Кем была для неё я, можно только догадываться. Она, будучи социальным поэтом, горячо и талантливо откликавшимся на все события, требовала от меня такой же социальности и приобщённости к общественным событиям, часто говоря, что именно я должна заменить её на этом поприще. Поэтому она остро реагировала, если меня заносило в сторону слёз-берёз. «Посмотри, – говорила она мне, – как тревожно вокруг, всё на грани, какая любовь-морковь?» А мне же хотелось вновь и вновь читать её давние стихи про сокровенные чувства, про ту же любовь и писать о таком же... Но она предчувствовала эту назревающую трагедию войны, кровила её душа, болела, могла говорить только об этом, тревожащем её до донца. Она была истинным, русским поэтом-воином, патриотом честным, бесстрашным и мужественным, много раз была в самых горячих точках планеты, оказываясь нередко в очень опасных ситуациях. Поэтому и предчувствовала этот сегодняшний пожар, этот нарыв. Как много она писала про Украину, про её преображение во врага. И не сосчитать, сколько раз за эти два года с её ухода я думала и говорила, что сейчас было бы её самое важное поэтическое и гражданское время, с болью представляя, какие бы гениальные строки были бы созданы ею сейчас...
Нас познакомил Валентин Васильевич Сорокин, будучи тогда проректором на Высших литературных курсах Литературного института им. А.М. Горького, где я была старостой курса. Помню приход Людмилы Васильевны к нам на поэтический семинар, её зоркие глаза, её мгновенную реакцию на наши выступления. Мы нежданно очень сблизились, впереди у нас были творческие вечера, национальные праздники, куда её всегда с огромным уважением приглашали, её «Ассамблея», многочисленные встречи и поездки, в том числе не раз – в Дагестан на «Дни Белых журавлей» и в Казахстан на юбилейные торжества Народного поэта Сабита Досанова, её давнего друга. Я благодарна ей за то, что она всегда звала меня с собой, благодарна за наши ночные беседы, за частые её звонки, особенно – за её советы. Как много она мне дала, как много ещё могла дать! Именно она настояла на моей учёбе в аспирантуре Литературного института, поддержала во время работы над диссертацией, первой порадовалась её успешной защите. Всегда шутила, мол, защитишь докторскую и напишешь обо мне монографию!
На фото (слева направо): Нина Попова, Людмила Щипахина, Екатерина Королёва. Людмила Васильевна называла это фото «Две дочери». Из архива Нины Поповой
Словно предчувствуя что-то, настояла на том, чтобы передать мне бо́льшую часть своего архива, не обращая внимания на мои «потом» и «время терпит», прислала с этим архивом ко мне своего любимого внука Валентина. А до её ухода оставалось меньше месяца... А потом был ковид и затянувшееся, к большому сожалению, обращение к врачам. Как я уговаривала её срочно вызвать «скорую», сама только-только выкарабкавшись из этого кошмара. Я сразу узнала по симптомам его коварный почерк, но Катя, дочь Людмилы Васильевны, тоже очень плохо себя почувствовавшая, вдруг решила, что им надо победить болезнь укреплением иммунитета, травками и соками, не вняв моим телефонным воплям и предостережениям. Закончилось всё тем, что в тяжёлейшем состоянии их обеих развезли по разным больницам. И даже оттуда она нашла силы и время мне написать... Написать коротко, но тепло, с надеждой на скорую встречу. Внук Валентин, порадовавший меня по телефону сообщением, что бабушке лучше и она уже ищет карандаш и бумагу у врачей, вскоре сообщил о кончине...
Было чувство, что с Щипахиной уходит целая эпоха – столько значимых имён жило в её воспоминаниях, сколько необычных, пылающих страниц было в её долгой и нелёгкой судьбе, столько встреч и расставаний. Обычно очень сдержанная, даже в чём-то суровая, со мной она была очень сердечной и откровенной, раскрываясь с самых неожиданных сторон, становясь тем ещё более интересной. Я отчётливо понимала свою ответственность по поводу информации, почерпнутой из этих откровенных бесед, помня её желание о написании монографии. Но она часто говорила мне сама, о чём можно писать, а что она говорит лично мне.
Я всегда чувствую её рядом, равняю свои строки и поступки на её жизненную и творческую поступь. И я знаю, если она мне настоятельно вспоминается или снится, значит, скоро произойдёт что-то важное, судьбоносное или мне нужно быть очень осторожной в чём-то. Она и оттуда, из своих небесных далей, остаётся моей духовной мамой, наставником и другом.
Как же мне Вас не хватает, Людмила Васильевна, как много накопилось того, что я могу сказать только Вам! Ищу совета и ответа в пророческих, отважных и пронзительных стихах, в песнях, написанных в содружестве с прекрасными композиторами, в бесценных словах, оставшихся в памяти, читаю дневники, озарённые любовью к России, и легкокрылые записи на страницах поэтических книг. Как много сказано и сделано, как много неизречённого было в запасе...
