Людмила ВЛАДИМИРОВА. «Меж ветхих песен альманаха…»
Об одесском альбоме стихов пушкинских времен
…Уходит год 200-летия начала южной ссылки А.С. Пушкина. 1820-й – год, исполненный неизгладимых впечатлений, знакомств, восторга, радостей и печалей, обид, разочарований, начала и окончания многих бессмертных призведений.
Вспомним: выехав из Петербурга 5 мая «на перекладных, в красной рубашке и опояске, в поярковой шляпе скакал Пушкин по так называемому белорусскому тракту» [1]. Киев, Екатеринослав (Днепропетровск, Днепр), с Раевскими – Кавказ, Крым (в том числе – Гурзуф). На обратном пути, проездом – Одесса, о чем я писала [2, 3]; Кишинев, Каменка – деревня Давыдовых Киевской губернии. В Каменке поэт встретился с представителями тайного общества, был нелицемерно, отчаянно огорчен их «розыгрышем». Закончил стихи «Нереида» и Элегию «Редеет облаков летучая гряда…» Несомненно, в них – следы летних крымских впечатлений [4]. В Каменке встретил новый 1821 год, в январе-феврале посетив Киев. Где, как считают, 2 февраля познакомился с К.А. Собаньской (1795-1885), умной, непомерно честолюбивой и волевой красавицей; «демоницей», «дъяволицой, «Клеопатрой», «агентом Бенкендорфа», «авантюристкой высшего полета» [5:198].
И… – адресатом многих бесценных лирических строк А.С. Пушкина.
Сегодня, завершая цикл статей об «Альбоме Фонтона» – рабочее название «Альбома французского автора пушкинских времен. Одесса. 1834-1840 гг.», хранящемся в отделе рукописей и редких изданий Одесской Национальной научной библиотеки (прежде – Одесская Государственная научная библиотека им. М. Горького), впервые полностью публикую стихи, обращенные к К.А. Собаньской и другие, также, предположительно, адресованные ей. Частично стихи опубликованы в моих статьях «Неизученный альбом пушкинских времен» [6], «Лета к суровой прозе клонят…» [7] и др.
Писала я об «Альбоме Фонтона» и в публикациях 2020 года «Кто там идет?..» [8], «Догадливый поэт...». Или проще: О Фонтонах [9].
Подстрочный перевод стихов выполнен в 2002 году заведующей кафедрой французского языка факультета романо-германской филологии Одесского Национального университета им. И.И. Мечникова, доцентом, кандидатом филологических наук Э.И. Костылевой, которой глубоко благодарна. Эля Ивановна – глубокий исследователь, прекрасный педагог: заведовала кафедрой в 1985-2008 годах, под ее руководством выполнены многие кандидатские диссертации учеников, ныне возглавляющих и работающих на кафедре; была исключительно внимательна, бескорыстна. Она – кавалер ордена «Академическая пальмовая ветвь» (Франция). Сердечно благодарна я и сотруднице отдела рукописей и редких изданий ОГНБ им. М. Горького В.И. Комендантовой и – Р.А. Чернега за помощь в разборе рукописного текста и перевод.
Фрагменты работы по изучению «Альбома Фонтона» составили содержание моих сообщений на Международной Пушкинской научной конференции (Москва, июнь 2002) и научной конференции «Старейший Пушкинский музей России» (К 125-летию Всероссийского музея А.С. Пушкина) (Санкт-Петербург, октябрь 2004).
«В честь прекрасных глаз…»
Три стиха в «Альбоме Фонтона» из 88-ми, в том числе большое «Послание» («Epitre»), прямо адресованы Каролине Собаньской.
Снова обращаю внимание на то, что все стихи в альбоме записаны «в подбор», т.е. – не с новой страницы каждый следующий стих, и расположены не по времени написания их. Так, 1-ый датирован августом 1834 года, затем, до 15-го (38 стр., «30 июня 1836») датировка, где она есть, – последовательна, но 16-ый датирован: «сентябрь 1830». Идет ряд стихов 1830-1832 гг. (непоследовательно), затем 1834-го, и снова – 1831-го. Стих 53-й – 1834-го, 56-й – 1836-го, а 57-й – снова 1830-го года.
Кстати, это – третий из адресованных Каролине Собаньской, 1830 года, на стр. 185 – 187, по счету – 57-й. Первый – без даты, записан 24-м по счету на стр. 90 – 92; второй – «Epitre» («Послание») 1831 года на стр. 117 – 121, записан 35-м. То есть, стихи к Собаньской, окрашенные особым чувством, и датированные 1830-1831 гг., «разбросаны», между ними записаны стихи более поздних лет.
И лишь начиная с 58-го стиха датировка последовательна. Стихи 59-88-й датируются 1838-1839-ми годами, большинство из них (17) посвящено семейству Фонтон.
Возможно, составитель рукописи, начав ее стихами августа 1834 года, включал по ходу (вспоминая? по аналогии?) другие, более ранние стихи, а закончил множеством стихов 1838-1839 годов, адресованных женщинам вышеупомянутого семейства.
Обращаю внимание на описки в текстах стихов к Собаньской. Так, неоднократно используемое «temps» («времена») начертано: «tems»; очевидное имя прорицательницы у древних греков, римлян, евреев, логичное в контексте, начертано: «Syllibe»; налицо, по мнению переводчика, – некоторая грамматическая несогласованность, утяжеление стиля второго стиха (Epitre).
Кстати, в известных письмах А.С. Пушкина к К.А. Собаньской слово «время» также пишется «tems», без «р», и неоднократно, как и в этих стихах, используется слово «опьянение» [10].
Это, на мой взгляд, позволяет сомневаться в том, что данные стихи записаны в рукописи авторской рукою, как и в утверждении первого исследователя альбома, автора рукописи «Пушкин и Каролина Собаньская в Крыму, в Одессе и в Петербурге» [11] А.С. Говорова, что пред нами не сборник [8]. Впрочем, не совсем понятно, что имел ввиду Говоров, акцентируя: перед нами не сборник, а альбом. Ведь и в альбомы вносились записи (в том числе – стихи) разных авторов. Да, почерк всех записей идентичен, многие посвящены лицам одного семейства, но это, думаю, совсем не означает, что все стихи – одного автора.
Разумеется, лишь детальный, профессиональный перевод и анализ всех стихов рукописи может дать ответ на вопрос: все ли они принадлежат перу одного автора.
Сопоставив стихи из альбома, обращенные к Собаньской, в частности, – «Epitre» («Послание») – со «Stances» А.С. Пушкина (1814), с другими пушкинскими стихами на французском языке: «Мой портрет», «В.М. Волконской». «Куплеты», «Dis moi, pourquoi l`Escamoteur…» («Скажи мне, почему похититель…» и др., отмечаю частое применение союзов, междометий, вводных слов, множество идентичных слов. Характерны в начале предложений вводные слова: «Mais» («Но», «Однако»), «Helas!» («Увы!» «Ах!» «К сожалению!»).
Вспоминаю из «Евгения Онегина»:
...Меж ветхих песен альманаха
Был напечатан сей куплет;
Трике, догадливый поэт,
Его на свет явил из праха...
Да, переписывая в свои альбомы стихи различных авторов, владельцы иногда «смело вместо» авторского, как свидетельствует Пушкин, ставили свое, «поправляли».
Меня всегда удивляло такое малое число выявленных стихов А.С. Пушкина на французском языке. А он с детства владел им в совершенстве, недаром лицейское его прозвище: «француз».
Предполагаю и, думаю, не без основания, что к женщинам, весьма слабо владевшим русским языком, он мог писать стихи по-французски. Эта мысль вот уже ряд лет не оставляет меня. После знакомства с «Альбомом Фонтона».
Привожу стихи и комментарии к ним:
1 – С. 90 – 92 – «Госпоже Собаньской, урожденной Графине Ржевуской, пересылая ей прекрасную литографию, представляющую Спасителя, для мадемуазель Констанции, ее дочери, ныне княгини Сапега»:
Даме из башен Замка
Я шлю мою хвалебную песнь,
Ей дан дар богинь,
Дар нравиться любому.
То, выступая в роли благородной синьоры,
И двор ее наполняют бродячие рыцари, ищущие подвигов;
То женщины, молящейся о солдате,
Выступающей в роли Сивиллы(?) судеб.
Будет ли она королевой или пастушкой,
В ее глазах светится благодать;
У нее есть сердце, характер,
Такие, как их описывают у полубогов.
Выразите все мое почтение
Вашему чудесному произведению;
Это лучшее из того, что осуществлено вами,
Это отнюдь не обман.
Именно ее рукам я вверяю
Самое святое воспоминание;
И любовь, что его создает,
Найдет в нем много наслаждения.
Юная и прекрасная дочь граций
Будет иметь все ваши привлекательные черты,
Она могла бы быть сестрой Горациев1,
Поскольку ее ум имеет к тому все основания.
2 – С. 117 – 121 – «Послание Госпоже Каролине Собаньской, урожденной Графине Ржевуской (в 1831)»:
Моя слишком рассеянная Муза в честь прекрасных глаз
Одной обожаемой женщины, объекта всех моих желаний,
Сейчас сделает вам очень откровенное признание:
Любовь, которая горит напрасно, выражает себя без гнева;
Любовь, этот очаровательный Бог, – судия наших сердец,
Как только любовь проходит, то порождает несчастья.
У гордого александрийского стиха2 я одолжу орган,
И, не слишком уклоняясь от этой досадной тайны,
Вы узнаете мое сердце, похожее на тот Вулкан,
Что пылает днем и ночью недалеко от Эридана3;
От боли к боли в своем гнетущем молчании
Не ждет более счастья и даже надежды.
Но оставим там мою страсть в ее греховности,
Поговорим о вас, Мадам, с такими чудными чертами,
Каким искусством, каким очарованием в их нежной магии,
Все в вас дышит умом, прекрасная речь гения,
Настоящий талант очаровывать, нравиться любому,
Ласковыми словами, с самым нежным акцентом;
По очереди рассуждая о войне и мире,
Также как Chatam, первый лорд Англии4;
И легко уходя от Беллоны5 и от битв,
Находить решение в тысяче других дебатов.
И, наконец, расскажите мне, очаровательная Каролина,
Вы, которую судьба заставляет грустить, беспокоиться, обрекает
Сожалениям, разлуке, тревожным заботам о существах,
Таких дорогих объектах всех ваших помыслов.
То, о том, кто далеко от ваших глаз, по воле иной судьбы,
Марс уводит насильно в эту смертельную необходимость,
От всех ваших чувств, от покоя ваших дней,
Друга вашего сердца, предмет вашей любви,
Который, связанный клятвою с вашей судьбою,
Занимает днем и ночью все ваши мысли.
То, о милой девочке с чарующим взглядом,
Которая умеет, подобно вам, умом и сердцем
Очаровывать, нравиться и блистать безискусно и не стыдясь,
Прекрасная в своей привлекательности и богатая скромностью,
Хорошо говорящая, а думающая еще лучше,
Бесстрастно судящая то, что называют на этом свете
Нашими самыми прекрасными действиями.
Но я чуть было не забыл эту любезную Полину6,
Свойства, характер которой делают честь ее благородному происхождению,
Дочь, жена, сестра, мать, отдающаяся своим обязанностям,
Отказывающаяся навсегда от всех своих старых владений,
Ради прочного счастья своей благорожденной души,
Первого чувства всех ее помыслов.
Увы, я не буду возвращаться к этим несчастным временам,
Тревожить ваш покой, чтобы еще раз сказать вашему сердцу,
О том, что народ в бешенстве, в своем огромном безумии
Разрушил благодать шестнадцати лет7 надежды.
Вооружась безрассудно, чтобы попрать законы,
На которых государство могло бы основать свои справедливые права;
Опустошая замки, грабя города и деревни,
Разнося повсюду ужас, подобно дикарям,
С оружием в руках, без страха и без уважения,
Сжигая все без разбору, делая все подозрительным;
Бельгийцев и французов провозглашая манию8,
И ведя на битвы разъяренные банды,
Гордые несколькими успехами в его жажде отмщения,
Чтобы ввергать свою родину в самые ужасные страдания.
Многие из них, без сомнения, движимые жаждой славы,
Блестящими подвигами добились победы,
Прекрасное имя Сарматов увековечивая по чести,
Продемонстрировали талант, гордость, великодушие;
Но чему может служить вся благородная доблесть,
Если достаточно одной превратности судьбы, чтоб отвернулась удача;
Чтобы увеличить несчастье, которое давит их;
И положить конец дням самым счастливым.
Они утомили терпение Суверена,
Который отдаст этот народ мечу мести;
Увы, достаточно несчастий в эти бешеные времена,
Заставляющие дрожать все наши чувства от страха и ужаса,
Когда родственник против родственника, друга, мужа и брата,
Когда режут горло друг другу в полях из-за разных жребиев,
Долг, Отчизна, честь, любые благородные чувства
Принесены в жертву их ненависти и их злобе.
Мадам, возненавидим эти козни, такие виновные:
В эти плачевные времена будем благославлять декреты Неба,
Когда это нужно, помолимся страстно,
Будем ждать счастья от его высшей доброты;
Оно единственное не знает ни ненависти, ни мести,
Будучи судией людей, оно полно милосердия;
Оно держит в своих руках войну и ее подвиги,
И из глубины страдания оно рождает мир.
3 – С. 185 – 187 – «Госпоже Собаньской, урожденной Графине Ржевуской – в 1830».
Я проиграл из-за забывчивости
Не очень удачное пари;
Вам досталась от него вся слава,
И я от этого по-настоящему счастлив.
Я хотел бы в воспоминание
Об этом рискованном пари
Вам вручить, без всякой задней мысли,
Более великолепный подарок.
Я хотел бы вашей Флорой (? – Je voudrais de votre Flore)
Украсить стены,
И с восходом зари
Превратить ваше сияние в лавры.
Чего я только не могу, Мадам,
Чтобы навсегда воскреснуть в памяти,
Обладать вашей прекрасной душой,
И к этому свести все мои пожелания.
Я смог бы в моей старости
Смаковать это нежное удовольствие,
Чувствовать с упоением
То, что может дать воспоминание.
Я смог бы моим искусством нравиться
Проникнуть в ваше сердце,
И иногда, без объяснений,
Достигнуть счастья.
Я смог бы... Но башни замка,
Которые любят все привлекательное,
Заключили в себя двух красавиц,
Их прелести и их черты (мысли, остроты, насмешки? – les traits).
Читая стихи, видишь, что автор – образованный человек, владеющий непростой стихотворной формой александрийского стиха, другими стилями.
Хорошо знает Каролину Собаньскую, в частности, ее увлечение политикой, причастность к польскому восстанию 1830-1831 года, к которому сам относится отрицательно. Информативно приложение определения «сарматы» – «народа, мало напоминающего европейский» [12], к полякам. Интересно, что С.Г. Волконский в своих «Записках», вспоминая о контрактовых встречах в январе 1825 года в Киеве, которые, как и ранее, использовались декабристами и членами польского «Национального масонства» и «Патриотического общества» для совещаний, писал о том, как Пестель «пресек польские претензии», сказав: «Мы желаем добра и самостоятельности Польше, но первое наше дело – отстаивать свое отечество...» «Этот разговор, – пишет Волконский, – положил конец сарматским попыткам поляков, не имеющим никакого исторического основания» [13:417; курсив мой – Л.В.]
Считают, что первая встреча Пушкина с Собаньской произошла на контрактовой встрече в Киеве в феврале 1821 года. Я предполагаю, что знакомство произошло раньше. Кстати, Волконский свидетельствовал о контрактовых встречах в Киеве и в 1819 году: «У нас собирался кружок образованных людей, как русских, так и поляков, довольно большой по случаю съезда на контракты, и даже круг дамского знакомства не был пусто светский, а дельный» [13:401; курсив мой – Л.В.]
Ясно также, что автор не впервые говорит на эту тему с Каролиной Собаньской: «...чтобы еще раз сказать вашему сердцу».
Денис Давыдов писал в связи с польским восстанием 1830-1831 гг.: «И какое русское сердце, чистое от заразы общемирного гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, чего сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть – и не мог!» [14:248; курсив мой – Л.В.] Последнее – очевидно! – о притязании «поляков, желавших восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года, то есть "от моря и до моря" с включением в ее состав Правобережной Украины вместе с Киевом» [14:249]. Свидетельство же Д. Давыдова о роли женщин в польских волнениях, – искони! – весьма существенно. Об участии женщин в польском движении, масонских ложах, ссылаясь на работы С.П. Мельгунова и Н.П. Сидорова, Н.И. Коробки, В.И. Семевского, С.Г. Волконского и др., мне уже неоднократно приходилось писать.
Автору «Послания» знакомы обстоятельства личной жизни Каролины Собаньской, в частности, многолетняя связь с генералом, начальником военных поселений Новороссии, графом Я.О. Виттом. О роли Каролины Собаньской – помощницы Витта в предательстве декабристов, неугодных активистов польского движения написано немало.
Известно также, что в 1828-1830-м годах Пушкин встречался с нею в Петербурге, в частности, записал в ее альбом стихи «Что в имени тебе моем?..» Что резко отрицательно относился к польскому восстанию 1830-1831 годов.
Взгляды А.С. Пушкина на польско-русские отношения, восстание 1830-1831 годов ясно видно из его писем, в частности, Е.М. Хитрово (9 декабря 1830, 21 января, середина сентября 1831); П.А. Вяземскому (1 июня, 3, 14 августа 1831); П.А. Осиповой (11 сентября 1831); А.О. Россет (середина сентября 1831); стихов 1831 года: «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Перед гробницею святой...»; 1834-го: «Он между нами жил...», неоконченных стихов 1836-го года: «Ты просвещением свой разум осветил...»; статьи 1836 года «Собрание сочинений Георгия Кониского, Архиепископа Белорусского» в первом (!) номере «Современника».
И В.А. Жуковский настаивал: «Он (Пушкин) был самый жаркий враг революции польской и в этом отношении, как русский, был почти фанатиком»; «...мнения политические Пушкина были в совершенной противуположности с системой буйных демагогов. И они были таковы уже прежде 1830 года» [15:503].
Автор стихов, определив как «мании» буржуазные революции 1830 года в Бельгии, в результате которой она обрела независимость от Нидерландов, но в 1831-м приобрела на трон «немецкую династию Кобургов», и июльскую во Франции, когда свергнуты Бурбоны (Карл X), но воцарился Луи Филипп Орлеанский, засвидетельствовал не столько монархичность, как, если хотите, – аристократичность своих политических убеждений. Ему, очевидно, известно, что именно эти события, как и «подъем национально-освободительного движения в Италии» [16], стимулировали польское восстание 29 ноября 1830 года.
Возможно, здесь стоит упомянуть и об успешном обольщении Каролиной Собаньской герцога Шартрского, сына Луи Филиппа Орлеанского: в 1829-м году «он был у ее ног», писал письма. Но – малоуспешном в январе-феврале 1830-го, несмотря на «разрешение» этой связи матерью, «мадам герцогиней Орлеанской». Австрийский дипломат Рудольф Аппони, которого Собаньская, к его удивлению, избрала «для своих душеизлияний», писал, что Собаньская, отвергнутая герцогом Шартрским, «была в бешенстве» [17:291].
Интересно, что А.С. Пушкин в своей записной книжке заметил: «О… (возможно, генерал М.Ф. Орлов – Л.В.) говорил в 1820 году: "Революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция здесь, конституция там… Господа государи, вы сделали глупость, свергнув Наполеона"» [18:346].
Последние строки «Послания» свидетельствуют, что автор – верующий человек.
Дважды упоминаемое в разных стихах «des Tourelles» («башни замка», «какие-то башни») позволяют предположить, что автору известны поместья в Крыму, стиль построек. В частности, возможно, Верхней Ореанды, принадлежавшей Витту, где, не исключаю, гостила в 1820 году К. Собаньская [19:338].
В 50-х годах XIX в. имение Верхняя Ореанда «представляет вид необыкновенно дикой природы, не лишенной однако ж своей красоты. Тут много леса, и самое шоссе проходит разными поворотами посреди густой рощи, где в разных местах мелькают строения довольно ветхой наружности». За Верхней Ореандой располагалось «небольшое, но красивое имение князя Мещерского» – Гаспра, а тотчас за ним – «огромная постройка; это – не дом, не дворец, а что-то вроде обширного средневекового замка с зубчатыми башнями по углам и домашней церковью. Большая галерея с 2-х сторон, дубовая из разноцветных стекол, горит на солнце тысячью огнями; плоская крыша и разные другие особенности делают это здание особо замечательным. Это Гаспра-Александрия князя Голицына. По своей огромности, это строение может считаться 4-м после Алупки, императорской Ореанды и Левадии». За Александрией располагалось «поместье Хореис баронессы Берхкгейм» [20:69].
Последнее было построено в 20-х годах княгиней А.С. Голицыной, руководившей «крымской колонией женщин-мистиков, а вернее, полупомешанных фанатичек» [21:112].
Там в 30-х годах, после поражения польского восстания, расставшись с Виттом, нашла приют К. Собаньская. Имение «Александрия» князя А.Н. Голицына, «всесильного министра духовных дел и народного просвещения; обер-прокурора Священного Синода, друга Александра I» и баронессы Крюденер – инициатора «колонии», строилось с 1829 года по проекту Монферана, под наблюдением А.С. Голицыной [22].
Здесь, возможно, стоит вспомнить исследование Б.А. Трубецкого, посчитавшего, что адресатом эпиграммы Пушкина «Князь Г. – со мною незнаком…», с определениями адресата, как «негодной смеси» «подлости и спеси»: «Но подлости побольше спеси в нем. / В сраженье трус, в трактире он бурлак, / В передней он подлец, в гостиной он дурак», является князь А.Н. Голицын. К нему же относит Трубецкой определения «шут нарядный», «ты полон дряни», «холопская душа / Просвещения губитель…», «глупец и трус», но и – «святой глупец», «благочестивая, смиренная душа», содержащиеся в других строках Пушкина [23].
Кстати, все три редакции упомянутой эпиграммы находятся в Рабочей тетради Пушкина (л. 59 об., ПД 830, т. 2,) недалеко от листов, на которых записаны строки стихов поэмы «Кавказский пленник». Первая редакция поэмы под названием «Кавказ» написана в Гурзуфе (август 1820), в декабре 1820 года закончен первичный текст поэмы. Тогда же, в декабре, ровно 200 лет тому назад, записаны и строки стихов «Кто видел край, где роскошью природы...» Но об этом – не сегодня.
При знакомстве со стихами к Собаньской в нашем альбоме обращают на себя внимание строки из первого, адресованного ей, свидетельствующие о «таланте перевоплощения» адресата – женщины: она может выступать и «в роли благородной синьоры» с двором, наполненным «бродячими рыцарями, ищущими подвигов», и «женщины, молящейся о солдате», и «Сивиллы (?) судеб», и «королевы или пастушки».
Последнее заставляет вспомнить «Барышню-крестьянку» А.С. Пушкина. В черновой записи первая строчка повести звучала: «В одной из южных губерний наших» (курсив мой – Л.В.) В ряде статей мною опубликованы некоторые предположения [7, 24, 25]. Очевидна склонность адресата к мистификациям, но вот дочь ее – Констанция – «чудесное произведение» и – «отнюдь не обман».
Констанция Собаньская родилась в 1814-м (1815-м?), обручена в 1829-м с одним из князей Сапега (Леон Сапега?, 1803-1875), умерла в 1835 году [26:168]. Из письма Каролины Собаньской Бенкендорфу (конец 1832 года, ответ Бенкендорфа от 4 декабря 1832) следует, что брак Констанции с Сапега еще не заключен. Поэтому первые стихи к Собаньской из нашего альбома можно предположительно датировать: не ранее конца 1832- го. Не исключаю, что и «литография, представляющая Спасителя», и стихи были подарком к бракосочетанию Констанции. Но каковы основания у автора к такого рода подарку, смахивающему на... благословение?
Знаком автор и с сестрою Собаньской Полиной Ризнич. Причем, по стилю чувствуется, что знакомство с Собаньской и ее близкими достаточно короткое; автор, что называется, балансирует на грани.
«…очень откровенное признание»
Из стихов, в частности, второго («Epitre») нетрудно заключить, что автор испытывает глубокое, давнее чувство к адресату. Первые 12 строк «Послания» вызвали в памяти письмо А.С. Пушкина Неизвестной (июнь - июль
«He из дерзости пишу я вам, но я имел слабость признаться вам в смешной страсти и хочу объясниться откровенно. Не притворяйтесь, это было бы недостойно вас – кокетство было бы жестокостью, легкомысленной и, главное, совершенно бесполезной, – вашему гневу я также поверил бы не более – чем могу я вас оскорбить; я вас люблю с таким порывом нежности, с такой скромностью – даже ваша гордость не может быть задета.
Будь у меня какие-либо надежды, я не стал бы ждать кануна вашего отъезда, чтобы открыть свои чувства. Припишите мое признание лишь восторженному состоянию, с которым я не мог более совладать, которое дошло до изнеможения. Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, – тем не менее я вас...» [27].
Без каких-либо надежд, накануне ее отъезда, поэт доверчиво открывает свои чувства...
Т.Г. Зенгер в 1933 году объединила это письмо с двумя, написанными в 1830 году [10:211]. Впоследствии, в 1935 году, Т.Г. Зенгер (Цявловская) уже не будет настаивать, что письмо 1823 года – к Каролине Собаньской [28:184]. Сегодня в I-м, пояснительном, томе Рабочих тетрадей Пушкина письмо датировано июнем... 1824 года и – «возможно, к Е. К. Воронцовой... (по данным Т. Г. Цявловской)» [29:84].
Вот уж действительно вспомнишь М.О. Гершензона и его едкое: «До каких натяжек доходит изобретательность биографов!» И о другой расшифровке Цявловских: «Почему «"письмо от..." означает письмо именно от Воронцовой, это остается тайной веры...» [30:193].
Интересно, что письмо к Неизвестной в Рабочей тетради Пушкина (т. III, 1821-1825, II Кишиневская, ПД 832) находится в черновиках «Бахчисарайского фонтана».
Еще раз замечу, что С.М. Бонди в примечаниях к поэме писал: «Большой лирический эпилог, говорящий о страданиях неразделенной любви самого поэта, Пушкин сократил для печати, "выпустив любовный бред", по его выражению, так как, видимо, опасался догадок и сплетен о его личной жизни и чувствах». Но – «Несколько из этих выброшенных Пушкиным стихов сохранились в рукописи. Они введены в текст поэмы» [31].
Перечитаем эти строки:
...Я помню столь же милый взгляд
И красоту еще земную,
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую...
Безумец! Полно! Перестань,
Не оживляй тоски напрасной,
Мятежным снам любви несчастной
Заплачена тобою дань –
Опомнись; долго ль узник томный,
Тебе оковы лобызать
И в свете лирою нескромной
Свое безумство разглашать?..
В указанной Рабочей тетради на обороте 28 листа читаю:
«Мечтатель! Полно! Перестань...»; дважды повторенное и вычеркнутое: «Тебя никто не понимает», во второй раз смягченное: «Два сердца в мире, может быть...», другие варианты строк. На листе 29-м: «Забудь мучительный предмет / Любви отверженной и вечной». И снова: «Забудь мучительный предмет / Постыдных слез...»
Неоднократно я вспоминала, что здесь же, на этих 2-х листах – изображения одной женщины. Сравнивая один из них с атрибутированным изображением Каролины Собаньской в Рабочей тетради одесского периода, между строк II-й главы «Евгения Онегина», используя совмещение компьютерным методом В.В. Владимирова, я обнаружила существенное совпадение, и смею думать, что на этих двух листах с текстом «любовного бреда» изображена Каролина Собаньская.
Не означает ли близость черновика письма к Неизвестной (л. 30) и изображения Собаньской (лл. 28, 29) того, что Т.Г. Зенгер (Цявловская) в 1933 году, объединив это письмо с двумя, написанными в 1830 году, – свидетелями неразделенной любви, принесшей поэту много страданий, была совершенно права? Мне думается, что это так.
Понятно, что – «Пушкинский рисунок возникал не как самоцель, но в результате бокового хода той же мысли, и того же душевного состояния, которое создавали пушкинский стих» (А. Эфрос) [32]. Аналогичную мысль высказывает и Т.Г. Цявловская: «Литературовед, изучающий рукописи художественного произведения писателя, обычно игнорирует авторские рисунки, сопровождающие текст, считая, что изучение рисунков – не его задача. Разделение это неправомерно». И – «психическая творческая организация поэта едина: она создает его поэтические творения и она же направляет его руку, якобы бездумно набрасывающую рисунки» [33:129-130]. Странно, что это нужно было кому-то доказывать...
Не могу еще раз не вспомнить характеристики Каролины Собаньской: «величава». Так, П.А. Вяземский писал жене В.Ф. Вяземской 5 апреля 1830 года: «Собаньская умна, но слишком величава. Спроси у Пушкина, всегда ли она такова или только со мною для первого приема» [34:184]. О непомерной гордыне Собаньской свидетельствует и Ф.Ф. Вигель: «Мне случалось видеть в гостиных, как, не обращая внимание на строгие взгляды и глухо шумящий женский ропот негодования, с поднятой головой она бодро шла мимо всех прямо не к последнему месту, на которое садилась, ну, право, как бы королева на трон» [35].
В связи с этим, тональность стихов «Альбома Фонтона» особенно интересна, и, на наш взгляд, тем более свидетельствует о праве автора, которое вряд ли могло быть у прообраза мосье Трике, как это предположил А.С. Говоров.
Два коротких стиха (1, 3), по мнению Э.И Костылевой, отличаются определенным изяществом, легкостью, увы, частично теряющимися в переводе, «синонимическим богатством текста, звучностью аллитераций».
«Я перевариваю воспоминания…»
Напоминаю достойные внимания афоризмы в стихах автора нашего альбома: «Любовь, которая горит напрасно, выражает себя без гнева»; «Как только любовь проходит, то порождает несчастья». Как и признания сердца, которое «От боли к боли в своем гнетущем молчании / Не ждет более счастья и даже надежды»…
Дважды, в двух стихах автор говорит о воспоминании, рождаемом бывшей любовью. В воспоминании он предполагает найти «наслаждение», «нежное удовольствие», «упоение» («опьянение») в «старости». В сочетании с прямым утверждением о вручении рукам дочери Собаньской «самого святого воспоминания» о любви, это позволяет предположить имевшую место близость автора и адресата, какие-то обманы и, наконец, отвержение Каролиной Собаньской любви автора. Но и – продолжающуюся, по ее инициативе, игру, неизвестное пари.
Приведу, для краткости, выдержки из моих работ, опубликованных задолго до знакомства с изучаемой рукописью:
1. – «Первое, на что я обратила внимание, читая одесское письмо к Пушкину (от 26 декабря 1833 года, подписано, как считают пушкинисты, "Вибельман" – Л.В.), была фраза: "Будьте же добры не слишком досадовать на меня и, если мне необходимо выступать в защиту своего дела, прошу Вас, в оправдание моей назойливости и возврата к прошлому, принять во внимание, что воспоминания – это богатство старости, и что Ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству". Выделенные слова показались знакомыми. Да, конечно: эта же мысль – в письме Пушкина от 23 марта
2. – «Почему в конце письма (А.А. Дельвигу, декабрь
3. – А.А. Ахматова «отмечает фразу, отчеркнутую Пушкиным в его экземпляре 3-го издания "Адольфа", где Адольф просит Элленору "удалить воспоминание о минуте исступления: не наказывать меня за то, что вы знаете тайну, которую должен был заключить я во глубине души..." <...> Т.Г. Зенгер-Цявловская свидетельствует: "Имя Элленоры дано <...> в честь столь похожей на нее характером и судьбой героини романа Бенжамена Констана "Адольф", совместно ими прочитанного". Ссылается на свидетельство А.М. Де-Рибаса, со слов отца своего М.Ф. Де-Рибаса, о фразе Собаньской о Пушкине: "Мы читаем с ним романы, которые мне дает де-Витт" Ознакомившись с романом "Адольф" в переводе П.А. Вяземского, посвященного Пушкину <...>, и – А.С. Кулишера <...> я обратила внимание на строки: "Любовь каким-то волшебством добавляет недостаток продолжительных воспоминаний. Всем другим привязанностям нужно минувшее. Любовь, по мгновенному очарованию, создает минувшее, коим нас окружает. <...> Любовь – одна точка светозарная, но, кажется, поглощает все время. За несколько дней не было ея, скоро ея не будет; но пока есть она, разливает свое сияние на эпоху прежде-бывшую и на следующую за нею. <...> Элленора тем более остерегалась своего чувства, что она была преследуема воспоминаниями о своих поступках..." <...> Можно предположить, что эти мысли Б. Констана могли быть предметом обсуждения совместно читавших. <...> Думаю, мое предположение <...>, что слова о "воспомининии" в известном письме 1833 года одесской корреспондентки ("Вибельман") – ключевые, не лишено основания"» [38; курсив мой – Л.В.]
Александр Сергеевич отчеркивает в своем экземпляре глубоко заинтересовавшего его психологического романа Бенжамена Констана фразу: «вы знаете тайну». Анна Андреевна Ахматова, детально исследуя в своей блестящей статье роль романа в творчестве Пушкина, замечает, в частности:
«Столь же несомненна близость к "Адольфу" слов Дон Гуана о тайне (т. е. любви своей), которую он нечаянно выдал:
Случай, Донна Анна, случай
Увлек меня, не то б вы никогда
Моей печальной тайны не узнали» [39:83; курсив автора – Л.В.]
Наш автор «Послания» упоминает: «У гордого александрийского стиха я одолжу орган, / И, не слишком уклоняясь от этой досадной тайны, / Вы узнаете мое сердце…» (курсив мой –Л.В.)
Очень интересна запись А.С. Пушкина 1830 года среди афоризмов: «В миг, когда любовь исчезает, наше сердце еще лелеет ее воспоминание» [40:514; курсив мой – Л.В.]
Есть над чем задуматься…
И еще о двух стихах…
Обращаю внимание на второй стих «Альбома Фонтона», недатированный, – «Сонет самому себе». О нем я уже писала, приводила его [2], но позволю еще раз, тем более, что Э.И. Костылева отметила особое «изящество, музыкальность, легкость оригинала»:
Сонет самому себе
Когда-то я мог в глуши моей уединенности
Отдаваться удовольствиям милого искусства сочинять стихи;
Но, увы! (Mais, helas!) с этим покончено, я грызу мои зимы (je ronge mes hivers),
Сладкоголосая муза меня покинула.
В своей бурной молодости я занимался большим, чем писал стихи,
Любовь, это Божество из Божеств, было всем моим счастьем;
Теперь, в стороне от сердечных бурь,
Я развиваю на досуге дары мудрости.
Изо всех воспоминаний о прекрасных днях моей жизни,
Мне осталось только одно, это образ обожаемого существа,
Который заставляет трепетать мое сердце.
Время, которое все разрушает, совершенно не стерло
Нежные черты этого образа, его прекрасные глаза, речь,
Его дыхание угасло, но не его сияние.
Снова – о воспоминаниях! Да, думаю, многие не очень удивились бы, если бы этот сонет оказался пушкинским.
Ещё один стих, привлёкший внимание, назван: Прекрасноглазой Даме (Госпоже) (A Madame Beaux-yeux), записан 36-м, тотчас после большого Послания к Каролине Собаньской (в 1831). Вот он:
Полно! Вы покидаете эти края,
Где всё улыбается вашим прекрасным чертам;
Где всё оказывает вам почести,
Где всем нравятся ваши милые прелести.
Люстдорф, что за название! Какая толпа
Будет отражаться в ваших прекрасных глазах…
Ах! Душа моя взволнована
Этим злополучным решением (выбором).
Без шалостей (смеха, причуд), без игр, без этих зеленых рощ,
Чем займетесь вы у этих поселенцев;
В самые прекрасные годы жизни,
Обожаемый объект наших салонов.
Ах! Оставайтесь чарующе прекрасной,
Среди своих истинных поклонников;
У вас ведь есть как у богини,
Дар нравиться всем сердцам.
У вас ведь есть её нежная улыбка,
Её манеры, её изящество, её чистота (простодушие);
И этот взгляд, готовый сказать:
Надейтесь, всё же, на счастье.
Но покончено с надеждами.
Что ж, уезжайте в эти прекрасные места;
Но, по крайней мере, знайте, что моё постоянство
Переживет даже все мои пожелания.
Пусть поля и морская зыбь
Долго чаруют вас во время милых развлечений;
И звуки (говор) славок-завирушек (? – неразбориво)
Заменят вам другие удовольствия;
Пусть мои пожелания, моя прекрасная Дама,
Развеют однажды все ваши подозрения;
Успокоят вашу прекрасную душу,
Самую чистую душу в этих краях.
Упоминание Люстдорфа, «поселенцев», наряду с отличительной чертою Каролины Собаньской – «прекрасными» («огненными») глазами, позволяют предположить, что стихи адресованы ей.
Многие публикации повествуют о проживании Собаньской в Каролино-Бугазе, под Одессой, само название связывают с её именем, там даже в «лихие 90-ые» установлена мемориальная доска.
Но – «Татарское селение Бугаз (Буаз) известно с 1770-х гг. Во время русско-турецкой войны 1787-1791 гг. было уничтожено. После 1792 г. территория современного села вошла в границы земельной дачи А.М. Грибовского (7500 дес.), которую в 1802 выкупил подольский граф Игнаций Сцибор-Мархоцкий. Место селения Бугаз было снова заселено в начале 1820-х сыном Игнация – Каролем Сцибор-Мархоцким, в честь которого получило свое второе название – Каролино. Впервые селение –"Каролино" упомянуто в завещании И. Сцибор-Мархоцкого от 14.12.1822 г. В метрических книгах Овидиопольской церкви в 1820-х гг. населенный пункт записан как "урочище Бугаз" Мархоцкого. Со второй половины 1820-х, хутором владела младшая сестра Кароля – Эмилия графиня Сцибор-Мархоцкая (в замужестве Ингистова). <…> Утвердившаяся ошибочная версия о том, что Каролино-Бугаз назван в честь Каролины Собаньской не имеет никаких документальных подтверждений и является версией литераторов» [41].
Ну а Люстдорф – с немецкого: «Радостное село» – это бывшая немецкая колония. Основана в 1805-м году. Входила в «Одесское водворение иностранных поселенцев», образованное в Одессе и окрестностях согласно высочайшему указу от 17 октября 1803 года Одесскому градоначальнику Э.О. Ришелье. Манифест Екатерины ІІ от 22 июня 1763 года, дополненный программой Александра І от 20 февраля 1804 года, способствовали хозяйственному освоению завоеванного Причерноморья, Новороссии. И – с «1803 года началось интенсивное переселение на юг России немцев, болгар, греков, меннонитов. швейцарцев, славяносербов, евреев и казенных переселенцев из внутренних губерний России» [42:10]. В немецкой колонии Люстдорф Грос-Либертальской волости Одесского уезда Херсонской губернии в 1886 году «проживало 717 человек, находилось 46 дворовых построек, кирха, школа, лавка и винный погреб» [43].
О, разумеется, – «злополучное решение (выбор)» Прекрасноглазой Дамы! И, думается, оно вряд ли было исполнено. Во всяком случае, известно, что Каролина Собаньская в 30-ые годы переселяется в Крым, «под крыло» княгини А.С. Голицыной и баронессы Крюденер.
Не могу избавиться и от ощущения: автор последних стихов позволяет себе некоторую ироничность, если не насмешливость. Не так ли?..
Вместо заключения
Несомненно, рукопись стихов на французском языке «Альбом Фонтона» заслуживает дальнейшего подробного, пристального изучения.
Перевод, изучение произведений, обращенных к лицам окружения А.С. Пушкина, очень желательны. Они, возможно, содержат данные, которые могут дополнить наши знания о южном периоде жизни и творчества Поэта. Весьма существенно и верное понимание роли в судьбе Пушкина неоднозначной фигуры Каролины Собаньской.
К сожалению, имеются публикации спекулятивного характера, с рядом фактических ошибок, вольно или невольно оскорбляющих память поэта. Это стремление очевидно и в создании так называемого «памятного знака» – издевательской «Тени Пушкина», сотворенной на земле Одессы, брошенной под ноги толпе, ежеминутно ею попираемой…
Наконец, не исключаю возможности причастности А.С. Пушкина к некоторым стихам альбома.
Снова замечу: не мог ли «поспособствовать» этому Лев Сергеевич Пушкин, с 1842 по 19 июля 1852 (дата смерти, в Одессе) – «одессит», «член Одесской портовой таможни»? Он, озорной, веселый, остроумный, обладая легким, общительным характером, а главное, – «Обладая феноменальной памятью, запоминал стихи и целые поэмы с одного прочтения. Благодаря ему многие неопубликованные произведения А.С. Пушкина становились известными широкой публике ещё до их появления в печати, к немалому огорчению поэта.
Как утверждал после его смерти П.А. Вяземский:
" ...Вместе со Львом Сергеевичем погребены многие стихотворения брата его, не изданные, может быть даже и не записанные, которые он один знал наизусть..."» [44].
Понятно, что вышеуказанная версия – чрезвычайно ответственна, подтверждение ее требует скрупулезной, трудоемкой работы переводчиков, филологов, пушкинистов, серьезно владеющих французским и русским языками, способных слышать, чувствовать особенности пушкинской стилистики. И – что немаловажно! – неравнодушных к истине, вдохновляемых глубокой любовью к А.С. Пушкину, к России.
Возможно, повторюсь, время исследования наступит не сегодня.
И в стихах нашего альбома – характеристика «бешеного времени», когда в угоду чуждым нам европейским интересам, проливал кровь и задуренный «кичливыми» «лях», и «верный росс»…
Как больно нынче читать у Александра Сергеевича! –
…Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?..
…А.А. Дельвиг, настоящий, верный друг, писал А.С. Пушкину, сосланному из Одессы в Михайловское: «Никто из писателей (наших) русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты». Замечал: в столичных «литературах» – «Мертво и холодно или иначе: свежо и прохладно!» И – «Подлец на подлеце подлеца погоняет»… [45]. Только ли – в столицах?..
Пушкин напишет брату Льву из Одессы: «Душа моя, меня тошнит с досады – на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость – долго ли этому быть?» [46:80]. Увы…
Но не устану повторять, что А.С. Пушкин, ведомый своей великой любовью к Отечеству, неколебимыми честью и достоинством, Гением своим, Волею Провидения, в Одессе стал Русским Национальным Поэтом! Окончательно – в Михайловском. С «Борисом Годуновым». И этого не простили ему негодяи, ненавидящие Россию. Не прощают и нынешние.
А мне остается сказать: «Feci quod potui faciant meliora potentes». И попросить помнить слова Ф.М. Достоевского и о «всемирной отзывчивости» Пушкина, и о том, что – «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь» [47:459]. Помнить и слова Митрополита Анастасия из его работы, посвященной 100-летию гибели А.С. Пушкина: «Поэт и творец Божией милостью, он сам явился Божией милостию и благословением для Русской земли, которую увенчал навсегда своим высоким лучезарным талантом» [48].
Увенчал навсегда!
2002 – 2020, Одесса.
Людмила Владимирова, к.м.н., член Союза писателей России
Комментарии к стихам «Альбома Фонтона»:
1 – Horaces – «Горации (трое), имя трех римских братьев, которые во время правления Тулигуса Остилиуса, согласно традиции, переданной Титом Ливием, сражались от имени Рима против трех Кюриасов, чемпионов г. Альба, в присутствии двух армий, чтобы решить, какой из двух народов будет править другим. Третий Гораций, единственный, оставшийся в живых, притворился, что убегает, и убил каждого из трех раненных Кюриасов, и обеспечил, таким образом, победу своей родине» (Petit Larusse en couleurs. Librairie Larousse, 1972. – С. 1306).
2 – Александрийский стих – «шестистопный ямб с цезурой после третьей стопы и со смежной рифмовкой» (Энциклопедический словарь. – М.: «Большая Советская энциклопедия», 1953. – Т. 1. – С. 50); в переносном смысле – «стих изощренный, витееватый» (В.Г. Гак, К.А. Ганшина. Новый французско-русский словарь. – М.: Изд-во «Русский язык», 2000. – С. 32).
3 – Эридан – «в греческой мифологии река, рожденная Океаном и Тефидой, протекающая на крайнем западе, где побывал Геракл, вопрошая у нимф дорогу к саду Гесперид. По Эридану плыли аргонавты, вдыхая ужасный смрад от пожара, вызванного падением в Эридан Фаэтона. Эридан славился янтарем, в который превратились то ли слезы Аполлона, потерявшего Асклепия, то ли слезы Гелиад, сестер Фаэтона». Фаэтон – по греческой мифологии «сын Гелиоса и нимфы Климены... Чтобы доказать свое происхождение от Гелиоса, Фаэтон взялся управлять солнечной колесницей Гелиоса и погиб, испепеленный огненным жаром, чуть не погубив в страшном пламени землю» (Мифы народов мира. Энциклопедия. – М., 1994. – Т. 2. – С. 666; 559).
4 – Очевидно, Веллингтон, Артур Уэсли (1769-1852), в 1828-1830 гг. – премьер-министр Великобритании. В собрании автографов К. Собаньской были «целые письма Шатобриана, Питта, Веллингтона, Лафатера, Дельфины Гей, г-жи Сталь...» (Н. Лернер. Заметки о Пушкине. 1. «Что в имени тебе моем?» // Русский библиофил. 1911, 5. – С. 60).
5 – Беллона – римская мифическая богиня круга Марса (bellum – война); мать (сестра, кормилица) Марса. А также – «богиня подземного мира; с 1 в. до н.э. Беллона отождествлялась с капподокийской богиней Ма, и культ ее принял оргиастический характер. Римским гражданам в то время участие в них воспрещалось. Служители Беллоны вербовались из чужеземцев... Жрецы Беллоны (беллонарии) носили черное одеяние и колпаки, имели в качестве атрибутов двойные секиры» (Мифы..., – Т. 1, – С. 167). У А.С. Пушкина в стихах «Гр. Орлову» (1819): «Питомец пламенной Беллоны», в черновике – отвергнутый вариант: «любимец...»
6 – Полина Ризнич, урожденная Ржевуская, родная сестра Каролины Собаньской, вторая жена (после умершей Амалии Ризнич) И.С. Ризнич, негоцианта, хлеботорговца, с 1828 года – надворного советника, с 1839 – директора Киевской конторы Государственного Коммерческого банка, с 1848 – старшего его директора. (Архив Раевских, СПб, 1908. – С. 239-240).
7 – Очевидно, что речь идет о польском восстании 1830-1831 годов. Венский конгресс 1814-1815 годов произвел передел Польши, создано, в частности, Королевство (Царство) Польское, переданное русскому царю (Энциклопедический словарь. – М.: «Большая Советская энциклопедия», 1954. – Т.2. – С. 697).
8 – Также очевидно, что речь идет о буржуазных революциях 1830 года в Бельгии и – июльской во Франции (там же, 1953. – Т. 1. – С. 167; 1955. – Т. 3. – С. 533).
Примечания к статье:
1. Бартенев П.И. Пушкин в Южной России. – М.: «Русский архив», 1914. – VIII, 171 с.
2. Владимирова Людмила. «Далече от брегов Невы…». К 200-летию первого посещения Пушкиным Одессы // https://clck.ru/Sdxtw
3. Владимирова Людмила. «Далече от брегов Невы…». // https://clck.ru/SdxuG
4. Владимирова Людмила. «Что в имени тебе моем?..»
5. Ахматова А.А. Две новые повести Пушкина // А. Ахматова. О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – С. 192-206.
6. Владимирова Людмила. Неизученный альбом пушкинских времен. // Одесские известия, 24 февраля 2011 г., №21 (4148). – С. 11.
7. Владимирова Людмила. «Лета к суровой прозе клонят…» // https://clck.ru/FBdET
8. Владимирова Людмила. «Кто там идет?..»
9. Владимирова Людмила. «Догадливый поэт...». Или проще: О Фонтонах
10. Зенгер Т.Г. Три письма к неизвестной. // Звенья. – Т. 2. – М.-Л.: «Аcademia», 1933. – С. 200-221.
11. Говоров А.С. Пушкин и Каролина Собаньская в Крыму, в Одессе и в Петербурге. // Рукопись 1964 г., Пушкинский Дом РАН, Санкт-Петербург, регистрационный номер 97, 3/75, 48 стр.
12. Гумилев Л.Н. Вместо предисловия. // Л.Н. Гумилев. От Руси до России. – М.: «Сварог и К», 2000. – С. 7.
13. Записки С.Г. Волконского. – СПб.: Синодальная типография, 1902.
14. Пушкарев А.С. «Вы грозны на словах – попробуйте на деле» // Наш современник. 2001, 6. – С. 246-252.
15. Жуковский В.А. Письмо к А.Х. Бенкендорфу, февраль- март 1837 // В.А.Жуковский. Избранное. – М.: Правда, 1986. – С. 495-509.
16. Ольшанский П. Декабристы и польское национально-освободительное движение. – М.: Соцэкгиз, 1959. – С. 216.
17. Прожогин Н.П. «Что в имени тебе моем?» // Вопросы литературы, 2001, 6. – С. 281-295.
18. Пушкин А.С. Из записной книжки 1820-1822 гг. // А.С. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – Т. 8. – М: Изд-во «Наука», 1964. – С. 87 (перевод – С. 578).
19. Кашкаров В. Воспоминания Каролины Карловны Эшлиман. // Русский архив, 1913, 1. – С. 327-359, 338.
20. Смесь // Русская беседа. 1856, 3. – С. 69.
21. Белоусов В. Демоница. // В. Белоусов. Хвала каменам. – М.: 1982. – С. 45-114.
22. Письма А.Н. Голицына княгине А.С. Голицыной. Из Петербурга 22 июля 1829// Русский архив. 1884, кн. II. – C. 404-405.
23. Трубецкой Б.А. Кто был адресат эпиграммы «Князь Г. – со мною незнаком…» // Б.А. Трубецкой. Пушкин в Молдавии. – Кишинев: Литература артистике, 1983. – С. 265-270.
24. Владимирова Людмила. «В одной из южных губерний...» // Одесские известия, 4 июня 2005, 11. – С. 3.
25. Владимирова Людмила. «В одной из южных губерний...» // Ave, 2005, 3. – С. 138-144.
26. Прожогин Н.П. Каролина Собаньская в письмах маршала Мармона и Бальзака. // Временник Пушкинской комиссии, 1996, 27. – С. 163-172.
27. Пушкин. А.С. – Неизвестной. Июнь-июль 1823 г. Кишинев-Одесса. № 50. // А.С. Пушкин. Полное Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Издат-во «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 62-63 (перевод – С. 766).
28. «Рукою Пушкина». Несобранные и неопубликованные тексты. Труды Пушкинской комиссии Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. – М.-Л.: «Аcademia», 1935. – C. 82-208.
29. Пушкин А.С. Рабочие тетради . – СПб.- Лондон, 1995. – Т. I, 267 с.
30. Гершензон М.О. Мудрость Пушкина. – М.: Т-во «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919, 229 стр.
31. Бонди С. Поэмы Пушкина. Бахчисарайский фонтан. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений. - М.: Госиздат художественной литературы, 1960. – Т. 3. – С. 504.
32. Эфрос А. Рисунки поэта. – М., 1933. – С. 18.
33. Цявловская Т.Г. «Влюбленный бес». Неосуществленный замысел Пушкина. // Пушкин, Исследования и материалы. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. – Т. ІІІ. – С. 101-130.
34. Ахматова А.А. Болдинская осень (8-я глава «Онегина»). // А. Ахматова. О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – С.174-191.
35. Вигель Ф.Ф. Записки. – Т. II. – М.: Круг, 1928. – С. 300.
36. Владимирова Людмила. «Город... благодаря вашему имени войдет в историю» // Вечерняя Одесса, 14 августа 1999 года, № 123-124 (7059-7060). – С. 3.
37. Владимирова Людмила. «Приют любви…» // Одесские известия, 20, 21 июня 2001 года, № 111 (2193), № 112 (2194). – С. 3.
38. Владимирова Людмила. «Рукопись, найденная...» // Вечерняя Одесса, 9 февраля 2002, № 21-22 (7559-7560). – С. 4.
39. Ахматова А. «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина. // А. Ахматова. О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – С. 50-88.
40. Пушкин А.С. Заметки и афоризмы разных годов. // А.С. Пушкин. Полное Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Издат-во «Наука», 1964. – Т. 7. – С. 512-517.
41. Каролино-Бугаз // https://ru.wikipedia.org/wiki/Каролино-Бугаз
42. Коновалова О.В. Предисловие. // Попечительный Комитет об иностранных поселенцах Южного края России, 1799-1876. – Т. 1. Аннотированная опись дел 1799-1818 гг. – Одесса, 1998. – С. 9-20.
43. Люстдорф. // https://ru.wikipedia.org/wiki/Люстдорф
44. Пушкин, Лев Сергеевич // https://clck.ru/SdxvD
45. Дельвиг А.А. – А.С. Пушкину. 28 сентября 1824 г. Петербург. // https://clck.ru/Sdxvd
46. Пушкин А.С. – Л.С. Пушкину, январь (после 12) – начало февраля 1824 г. Одесса. // А.С. Пушкин. Полное Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Издат-во «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 79-81.
47. Достоевский Ф.М. Пушкин. Очерк. Произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности. // Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений. – М.: Гос.издат. художественной литературы, 1958. – Т.10. – С. 442-459.
48. Митрополит Анастасий (Грибановский). Пушкин и его отношение к религии и Православной Церкви. – Минск: ЗАО «Христианская инициатива», 2007. – С. 5.
